КалейдоскопЪ

Крымские послы и гонцы
Теперь пришло время рассказать о тех, кто приезжал на Крымский двор, и как их принимали в Москве. Д. Горсей, английский дворянин, побывавший в Москве во второй половине XVI века, оставил в своих "Записках о России" любопытное описание крымских послов: "Все они были на хороших конях, одеты в подпоясанные меховые одежды с черными шапками из меха, вооружены луками и стрелами и невиданными богатыми саблями на боку. К ним была приставлена стража, караулившая их в темных комнатах..."


О причинах подобной изоляции весьма обстоятельно рассказал Г. Штаден: послы охранялись столь тщательно, чтобы никто - ни иноземец, ни посторонний русский - не мог иметь с ними контакта до встречи с царем. Особо следили за тем, чтобы послы разных стран не общались между собой. Иван Грозный имел обыкновение выслушивать послов раздельно и отвечал им только тогда, когда имел полную информацию ото всех. "Так великий князь, - писал Штаден, - умеет узнавать положение всех окрестных государей и их стран. Но его страны состояние не может правильно узнать ни один государь".

Прошло сто лет, отношение к послам не изменилось. Я. Рейтенфельс, живший в Москве в 1670-1673 годах, сообщал, что иностранные послы пребывают в стенах своего жилища, как будто в осаде; их окружают стражей, которая, кроме посланных царем, никому не позволяет входить. Стражники даже не выпускают посольских слуг, чтобы, с одной стороны, те не смогли подкупить московских чиновников деньгами или подарками, а с другой, - чтобы кто-либо не узнал раньше царя о том, что поручено послам. Московские власти, согласно рассказу Рейтенфельса, выдавали подобные ограничения за особый почет и заботу о безопасности послов. Только после аудиенции с царем послы начинали пользоваться несколько большей свободой.

Все сказанное относилось и к крымским послам. Например, в XVII веке стража у Крымского двора состояла из 50 стрельцов. В 1654 году во время "морового поветрия" - чумы, когда от этой стражи осталось только пять человек, правительство решило увеличить их число до тридцати, опасаясь, "как бы и от крымских татар на Москве какова дурна не учинилось".

Стрельцы внимательно следили за тем, чтобы на посольский двор не пробрались какие-либо подозрительные люди. Так, в 1648 году у Крымского двора был пойман "боярский человек Богдашко", который хотел бежать из Москвы, а в 1682 году - татарин Маметка Илейменов, пытавшийся проникнуть к крымским послам.

Использовались стрельцы и для предотвращения незаконной торговли: в 1684 году татарам, живущим на Крымском дворе, было "крепко запрещено" торговать табаком. Табак в основном ввозился в Московское государство поляками - "литовскими людьми". Русская церковь считала курение табака дьявольским каждением, а сам табак - чертовым ладаном. Однако табак проникал везде, несмотря на все принимаемые властями запреты; его не только курили, но и пили, настаивая отдельно или добавляя в крепкие напитки.

В 1634 году появился царский указ о запрещении хранения и продажи табака. Более широко этот вопрос осветило "Соборное Уложение 1649 года". Там борьбе с табаком посвящено несколько весьма грозных статей. "Да в прошлом во сто четыредесять втором году (1634 г. - О.И.), - сказано в "Уложении", - по указу блаженныя памяти великого государя царя и великого князя Михаила Феодоровича всеа Русии на Москве и в городех о табаке заказ учинен крепкой под смертною казнью, чтобы нигде русские люди и иноземцы всякия табаку у себя не держали и не пили, и табаком не торговали. А кто русские люди и иноземцы табак учнут держати, или табаком учнут торговати и тех людей продавцов и купцов велено имати и присылати в Новую четверть , и за то тем людям чинити наказание болшое бес пощады, под смертною казнью, и дворы их и животы (имущество. - О.И.) имая, продавати, а денги имати в государеву казну".

Особый пункт в "Уложении" касался "литовских людей", которые доставляли особую заботу московскому правительству. Тех, кто купил у них табак для продажи, закон требовал пытать, чтобы выяснить истину, а после поступать по цитированному указу. О прочих же иноземцах и русских людях в "Уложении" сказано: "А которые люди будут в приводе с табаком же, а в роспросе скажут, что они тот табак купили у кого у русских людей, или у иноземцов, которые иноземцы государю служат, и тех людей, на кого они в продаже того табаку учнут говорити, сыскивая, спрашивать, и с очей на очи их ставити, и будет дойдет до пытки, и тех по тому же пытати и указ чинити, до чего доведется".

Все это, конечно, не могло не вызывать недовольство татар. В документах Крымского двора имелось, например, относящееся к 1642 году "Дело по извету бывших на карауле Крымского посла Магмута Аталыка и у гонца Казбека стрельцов в побоях им, стрельцам, от крымских татар нанесенных".

Количество прибывавших в Москву с посольствами крымских татар было весьма велико, и их необходимо было кормить. Уже Василий III, как упоминалось выше, требовал ограничения посольств крымского хана. Но эти требования находили мало понимания в Крыму. Например, в 1550 году в Москву поехал посол Бай и с ним "крымских людей 300 человек", а в 1588 племянник хана, Кириак-мурза, прибыл с двумя своими женами и 300 спутниками.

В делах Крымского двора конца XVI - первой половины XVII века имеются записи о визитах послов с 40 - 50 товарищами. Содержание их приносило большой убыток казне. Поэтому в сентябре 1649 года московские власти потребовали от Крыма присылать лишь трех послов и с ними 12 человек свиты; для гонцов предполагалось всего три товарища.

Кроме того, в Москве настаивали, чтобы "ближним же крымского царя ни грамот к государю не писать, ни гонцов своих не присылать в противность общему всех государств установлению". Крымцы не хотели соглашаться с этими требованиями и предлагали уменьшить свиту послов до 35 человек, а у гонцов - до 25. После затяжной дискуссии стороны договорились, что с послами будут приезжать 25, а с гонцами 15 человек свиты.

В документах и воспоминаниях сохранились описания встреч крымских послов и гонцов. Так, в "Разрядной книге за 1638 год" записано, как по царскому указу боярин князь Андрей Андреевич Голицын с товарищами 23 мая встречали крымских послов. "Боярин князь Ондрей Ондреевич Голицын с полчаны своими, - говорится в указанной книге, - стоял по Калужской дороге у Крымского двора, и от Крымского двора по Калужской дороге до повороту на Серпуховскую дорогу на Котел для тово, что крымские гонцы с приставом с Котла ехали на Калужскую дорогу. Боярин Борис Михайлович Салтыков стоял с повороту Калужской дороги до Котла, а полчане ево стояли по полю по обе стороны дороги. Окольничий Михайло Михайлович Салтыков стоял на Котле, а полчане ево стояли по Котлу и за Котел по Серпуховской дороге".

Подобную торжественную встречу устроили, вероятно, в связи с поступавшими сведениями о готовящемся нападении крымцев на Москву. Обычно же прием в XVII веке был значительно проще. Котошихин писал, что послам крымского хана и ногайским послам "встречи не бывает, а едут крымские послы с приставы, кто их принимает на рубеже, на свой Крымский двор, а калмыцкие и ногайские, где их поставят".

Основной целью приезда послов была встреча с великим князем Московским. Посольство хана Мангли-Гирея в 1508 году, согласно сохранившемуся протоколу, принимали следующим образом: "А октября 28 дня послы крымские Магмедша с товарищи у великого князя были; и встречали их от великого князя окольничей Костянтин Григорьев Заболотцкой, да с ним дьяк Лука Семенов у Благовещенские паперти на лестнице на нижней, что сходят на площадь; а пришед, правил великому князю от царя Магмедша поклон, да и о здоровье князя от царя спросил, а говорил: брат твой Менгли-Гирей царь велел мне твое здоровье видати, а свое здоровье тебе сказати. И князь великий вопросил Магмедши о цареве здоровье: брат наш Менгли-Гирей поздорову? Да подал великому князю Магмедша грамоту от царя. И князь великий после того Магмедшу князя и всех послов звал к себе, да руку на них клал, да и о здоровии их самих вспросил и ести их звал. И того дни и ели у великого князя".

О том, как выглядела подготовка и встреча крымских послов через 150 лет, можно прочесть в книге Г. Котошихина. Он писал, что для послов и их людей готовят платье, в котором они пойдут к царю: "на послов шубы отласные золотные на куницах и на белках, да однорядки суконные красные с круживы, кафтаны камчатые, шапки лисьи высокие, сапоги; людем их - однорядки суконные красные ж с круживы, кафтаны камчатые исподние, шапки, сапоги".

В день приема, указанный самим царем, к послам приводили лошадей из царских конюшен, а также присылали часть платья - "однорядки и кафтаны и шапки и сапоги" и велели ехать с сопровождающим приставом в Посольский приказ. Там думный дьяк их расспрашивал, для чего они присланы, осматривал их грамоты. Только после этого дьяк шел докладывать к царю. Царь велел после этого привести послов, и они шли до царского двора пешком в сопровождении пристава.

В описанные Котошихиным времена царь Алексей Михайлович принимал послов "в полате во одеянии повседневном". Войдя туда и увидев царя, послы "кланялись в землю"; царь спрашивал о здоровье крымского хана, "сидя в шапке" (факт примечательный в сравнении с тем, что рассказывали Михалон Литвин или Флетчер). От царя речь говорил думный дьяк; послы подавали грамоту, помещенную в золотой мешок. Ее принимал по повелению царя тот же дьяк. После принятия грамоты, царь велел снять с послов однорядки и возложить на них "золотные шубы", а однорядки их отослать к ним на двор. Потом царь разрешал послам идти к своей руке, но целовать не давал, а клал руку на их головы. После этого послам подавали кубки с романеей (виноградным вином), да по ковшу вишневого меду и отпускали к себе на двор.

Котошихин рассказывает, что "иные из тех послов, выпив романею и мед, суды (т.е. сосуды - О.И.) берут к себе и кладут за пазуху; а говорят они, послы: "Когда де царь пожаловал их платьем и питьем, и тем судам годитца быти у них же"; и у них тех судов царь отнимати не велит, потому что спороватся с бусурманами в стыд; и для таких безстыдных послов деланы нарочно в Аглинской земле сосуды медные, посеребряные и позолочены".

Рассказ Котошихина можно дополнить наблюдениями А. Олеария, видевшего посещение крымскими послами царя Михаила Федоровича в 1634 году. Дело было 12 декабря. В Кремль поехали 72 крымских татарина, которые все называли себя послами. Великий князь три часа сидел перед ними и выслушивал их просьбы. Послы разместились, по своему обычаю, на полу в аудиенц-зале, и каждому из них, как рассказывали потом Олеарию, подано было по чаше меду. После этого двоим знатнейшим даны были кафтаны из золотой парчи, а другим - из красного скарлату, а прочим, по нисходящему порядку, - кафтаны похуже, вместе с собольими и другими шапками. Выходя из Кремля, татары несли эти подарки, навесив их поверх своих костюмов.

Однако многочисленные встречи и переговоры с татарами не имели под собой ничего основательного. Олеарий замечал по этому поводу: "Они часто приезжают с подобными посольствами, но только для того, чтобы подобно вышеупомянутым забрать что-нибудь и получить подарки. Его царское величество в таких случаях не обращает внимания на расходы, только бы купить мир. Однако они хранят мир не дольше, чем им это кажется выгодным".

Основными предметами переговоров были: поддержание мира, беспошлинный и безопасный проезд купцов, обмен и выкуп пленных, а также подарки, которые называли "поминками" или "жалованьем", заменившие ордынскую дань. Как правило, в "поминки" входили: "рухлядь" (шубы, меха, сукна), "рыбий зуб" (моржовая кость), деньги, ловчие птицы. Подарки посылались из Москвы не только хану, но и его родственникам, а также важным крымским сановникам. В конце 90-х годов XVI века сумма денег была весьма солидной: хану доставляли 10 000 рублей, а царевичам, князьям и мурзам - в общей сложности до 40 000.

В Крыму не скрывали недовольства, когда "поминки" задерживались или подарков почему-либо оказывалось меньше, чем ожидали татары. Так, в январе 1631 года в Москву прибыл посол Девлет Казы-мурза "с 46 товарищами" с выговором за то, что присылаемые из России "поминки" были "не в том числе" и что "сей поступок послам бесчестие наводит". Дело в том, что и в XVI, и в XVII веках существовали специальные росписи, определявшие количество подарков и жалованья: так, например, с 1633 года действовала "Джанбек-Гиреева роспись", а с 1638 года - "Богатырь-Гиреева".

Девлет Казы-мурза требовал прислать дополнительно четыре панциря, несколько самопалов и деньги "на поновление города Перекопа". В 1645 году крымский посол среди прочего просил для турецкого султана "мех черных лисиц".

Положение крымских послов в Москве во многом определялось отношениями между обоими государствами, а также тем, как обращались с московскими послами в Крыму. Москвичи не любили крымцев, но старались не выражать своих чувств, поскольку не хотели давать повода для жалоб хана. Когда в сентябре 1535 года великому князю донесли, что люди князя Барбашина покололи крымских гонцов, то он приговорил "тех людей выдать головой хану". В 1653 году, когда Московское государство окрепло и могло уже значительно меньше бояться Крыма, из Посольского приказа в Земский поступила памятка "О запрещении оскорблять зазорными прозвищами и задор чинить приезжим татарам".

Бывало, что крымских послов в Москве убивали, но такие случаи за три века отношений между государствами можно сосчитать по пальцам. Тем более, что сами крымцы относились к ним достаточно спокойно. Так, Афанасию Нагому, послу Ивана IV в Крыму, было заявлено: "А что наш посол задержан в Москве, то Крым пуст не будет - много у нашего царя таких холопей, какие на Москве померли".

В 1544 году за издевательство над членом московского посольства подьячим Ляпуном (ему "зашили нос и уши" и, обнажив, водили по базару) в Москве решили: больше своих послов в Крым не посылать, а на крымских "наложить опалу". В чем она состояла, можно только догадываться. В 1553 году в договорной грамоте Девлет-Гирея, данной Ивану IV, в частности, говорилось, что "если московский посол потерпит бесчестье в Крыму, то государь московский имеет право подвергнуть такому же бесчестью крымского посла у себя".

По-видимому, в соответствии с этим договором, когда у посла Андрея Щепотьева были отняты в Крыму поминки, Иван Грозный велел ему взять "за тот грабеж на крымском гонце". Посол Алябьев, известивший об этом хана, сказал: "Если же на мне велишь взять это силою, то и государь мой велит мне взять вдвое на твоем после и впредь к тебе за то посла не пришлет никакого".

Однако подобные меры мало помогали, и в XVII веке мы вновь находим свидетельства оскорбления русских послов в Крыму. В наказе, данном 12 сентября 1632 года для вручения крымскому хану послам, отправлявшимся в Бахчисарай, говорилось: "А ведомо нам учинилось, что нынешним нашим посланником Прокофью Соковнину да подьячему Тимофею Голосову у вас также многие бесчестье и теснота больши прежнего, били их и лаели, и ковали, и в студеных избах морили, и с саблями за ними гоняли, и рухлядь и животы им разграбили, и разведчи держали за приставы неведомо для чего, и делалось над ними, чего нигде над послы и над посланники не бывает".

В связи с подобными действиями татар, царь Михаил Федорович решил узнать мнение патриарха Иоасафа о том, как поступить с крымскими послами и гонцами в Москве. Не известно, какое решение было принято. Скорее всего, крымцев, как это часто бывало, держали под арестом на их дворе.

Сказывались на положении крымских послов и набеги их соотечественников на русские земли. Когда в 1535 году татары подошли к Рязани, великий князь велел находившихся в ту пору в Москве крымских послов "на их дворе за сторожи держать и пущать их никуда не велел". Четыре года спустя за очередной набег у крымского посла отобрали коней и к нему самому приставили стражу.

В 1637 году в Москву стали поступать известия о возможном нападении татар. В этих условиях боярин Федор Шереметев решил запросить царя о том, как поступить с крымскими послами. Он писал царю: "А у Крымского, государь, двора по нынешним вестям для бережения крымских послов велели мы быть стрельцов перед прежним вдвое, и только, государь, про приход воинских людей (татар. - О.И.) вести не потешают, и крымских послов с Крымского двора в город перевести ль, о том вели свой государев указ учинить".

Но уже в октябре 1638 года, когда опасность нашествия миновала, Шереметев сообщал царю: "А крымских, государь, прежних гонцов, которые на Москве поставлены были на розных дворех, велели мы по нынешним вестям перевести на Крымский двор и твое государево жалованье, корм и питье, велели им давати по-прежнему сполна без убавки".

Об использовании крымского двора в качестве временной тюрьмы рассказывает справка Посольского приказа конца XVII века. В ней сказано, что "ставили на том дворе в прошлых годех годовые крымские послы и гонцы во время мирное, а во время перемирия и в военное время держаны на том дворе полоняники крымские татары".

Есть сведения, что пленные татары содержались и в специальной татарской тюрьме, устроенной в урочище Кобылий враг под Дорогомиловской слободой. Отсюда их водили на ломку "бутового камня".

Шло время, зависимость Москвы от Бахчисарая уменьшалась. Доказательством тому служит жалоба прибывшего в Москву в 1б50 году крымского гонца Магмет-Бека на российских посланников Ларионова и Никитина, которые не сняли перед ханом шапки и не кланялись ему (за что их "наклоняли сильно"). В 1667 году в Москве задержали, а затем сослали в Вологду крымского посла Сафер Агу с пятью товарищами и тремя служителями за задержание в Крыму русских посланников. В этой ссылке Сафер Ага пробыл несколько лет.

Чувствуя свои силы, Москва решилась на разрыв старой системы отношений с Крымским ханством. Одним из поводов послужило оскорбление в Крыму в 1682 году царского посла Тараканова. Тогда царевна Софья велела сказать хану, что он больше не увидит русских посланников в Крыму, а переговоры будут вестись на границе.

В 1686 году было объявлено о походе в Крым. В царской грамоте говорилось, что поход предпринимается для избавления Русской земли от нестерпимых обид и унижений, что татары ниоткуда не выводят столько пленных, как из России, которых продают, как скот, что крымцы издеваются над православной верой, что ежегодная дань татарам унижает русских перед другими государствами, но не оберегает границ - хан берет деньги и в то же время разоряет русские города и бесчестит русских послов. Как известно, были предприняты два похода в Крым (в 1687 и 1689 годах), но оба не достигли цели. Русским пришлось ждать реванша почти 100 лет.

В начале 1692 года в Крым направился царский гонец подьячий Айтемиров с требованием уничтожить "разменную казну" (или "поминки") и возвратить пленных с обеих сторон без выкупа. В ответ татары заявили: "У нас в Крыму московского и казацкого народу сто тысяч человек и больше, а в Москве нашего полону тысячи две или три: как же освобождать без выкупа?" Но более всего их возмутило требование отменить "разменную казну". "Для чего великие государи изволили разменную казну отставити? - говорили татары. - Кто им так придумал? Годовую разменную казну отставляют они напрасно, потому что великие государи от этого уж не разорятся, а прежние ханы, также наши деды и отцы, государским жалованьем довольствовались. Мы знаем, что прежде вся недружба с Москвою сталась из-за казны; когда, бывало, ее не пришлют, татары и пойдут Русь воевать..." Уладить эти вопросы тогда не удалось.

К ним вернулись на переговорах в Константинополе в 1699 - 1700 годах. Спорили долго. Наконец 23 мая 1700 года с "разменной казной", или, как ее называли тогда, "дачей" было покончено. Крымцы пытались еще раз возвратиться к этому вопросу в 1713 году, но безрезультатно.

Будни Крымского двора

А что же делали крымские татары за тыном посольского двора, особенно в долгие зимние вечера? Наверное, пели свои песни или слушали любимые в Крыму сказки. Порою над заснеженным Крымским лугом, над застывшей Москвой-рекой неслись звуки бубна или пронзительной зурны. Кто-то пытался толковать различные предзнаменования. Наиболее образованные, вероятно, вспоминали стихи своего лучшего поэта - Казы-Гирея. Да, именно того крымского хана, который в 1591 году подошел к Москве.

Дж. Флетчер сообщает, что у татар имелось очень большое изображение великого хана, которое они выставляли в походах на каждой стоянке и перед которым должен был преклоняться каждый проходящий мимо, включая и иностранцев. Не исключено, что нечто подобное находилось и на Крымском дворе.

Во время отдыха татары наслаждались курением табака. У них даже существовала поговорка: "Кто после еды не курит табака, у того табака нет или ума нет". Не вызывает сомнения, что много времени они уделяли своим лошадям и оружию. Вероятно, соревновались в стрельбе из лука, в чем были непревзойденные мастера и к чему приучались с малолетства.

С обитателями Крымского двора московские власти не только вели переговоры, но и торговали. Так, в приходно-расходной книге Казенного приказа за 1613 год написано, что для царского дворца на Крымском дворе "у царева гонца у Алей-мурзы" куплены три кафтана. Там же покупали тафту, камку (шелковую китайскую ткань с разводами). Приобретались у крымцев изделия из кожи, особенно их знаменитые седла, а также мягкие полусапожки - ичетыги. Покупали и крымские луки.

Крымские послы и гонцы получали от московских властей не только корм, но и лечение. В свое время был опубликован любопытный документ, относящийся к 1645 году, под названием "Память из Посольского в Аптекарский приказ о посылке лекаря для лечения крымских гонцов от ознобления ног". В этой "памяти" говорится, что по указу царя Михаила Федоровича на Крымский двор "для ознобной лечбы" был послан лекарь Андрей Шниттер.

Случались на Крымском дворе и смерти. Так, 27 декабря 1б37 года был убит своей свитой крымский посол Ибрагим. Нет сведений о том, что умерших крымских послов и гонцов перевозили в Крым. Скорее всего, их принимала земля Татарского кладбища.

Состояние Крымского посольского двора во многом зависело от политической обстановки. В 1634 году "строен тот двор вновь", но в 1642 году он находился в плачевном состоянии. В справке Посольского приказа сказано: "На Крымском посольском дворе десять изб сгнили и углы пообвалились, и впредь в тех избах послом и гонцом от дождя и от морозу стоять не мочно; да две поварни были рублены, и те поварни сгнили и развалились; да семьдесят одна сажень конюшен лубяных кровли и столбы обломаны и обвалились; да и около двора стоячий тын весь подгнил и впредь ему быть не мочно; и ворота подгнили же и вывалились, да у ворот караульная изба вся сгнила, и задняя стена вывалилась, и стрельцам в ней стоять не мочно...".

Из этого документа становится ясно, что в XVII веке Крымским двором пользовались нерегулярно, он то приходил в запустение, то отстраивался вновь. Так, в 1691 году в Посольском приказе записали: "За Москвою рекою, у Земляного города, близ Калуских ворот порозжее место, что преж сего бывал Крымский двор". В следующем же году на нем производились какие-то ремонтные и строительные работы. В октябре 1696 года толмач Полуект Кучумов обратился в Посольский приказ с просьбой о выдаче топлива и одежды служителям Крымского двора. Дровами московские власти обеспечивали и сам двор.

В последний раз его приводили в порядок в 1702 году, когда крымские татары привезли на обмен русских пленников, их было 54 человека. Русских должны были обменять на содержавшихся в разных городах пленных татар. В июле 1703 года из Крыма приехал татарский толмач Осман с пленными русскими для обмена на татар, содержавшихся в Пскове.

Вряд ли это были последние русские пленные, находившиеся у крымских татар. Многие продолжали находиться в Крыму, а еще больше за его пределами. Это было страшное явление, которое испытали на себе сотни тысяч русских людей.

Конец Крымского двора

В 1705 году по царскому указу Крымский двор было велено "досмотреть и описать". Он оказался основательно разрушенным и разграбленным: три из восьми изб лишились кровель, во всех избах двери, ставни, лавки и даже печи были сломаны, "стоячей тын", окружавший двор, во многих местах обвалился. В январе 1706 года боярин Ф.А. Головин, ознакомившись с описью сохранившегося на Крымском дворе, приказал: "Всякое строение восемь изб и ворота, и тын, и все, что на том дворе строения есть, сломав, перевесть на извощицких лошадях из найму к зеркальному строению в дрова".

Естественно, что пустырь начал привлекать желающих его приобрести. В апреле 1706 года с челобитной на имя Петра I обратился некто Василий Нестеров. В своем прошении он писал: "За Москвою, государь, рекою, в Земляном городе был ведом в государственном Посольском приказе, что живали невольники крымские татары, Крымский двор, огорожен острогом. И тот острог и избы все свезены на новые стеклянные заводы, что выше Андреевского монастыря, под селом Воробьевым. А земля, что была под тем Крымским двором, никому не отдана. Всемилостивейший государь, прошу вашего величества, да повелит державство ваше, тою землю из государственного Посольского приказу отдать мне под двор и дать мне даною (документ на право владения. - О.И.), почему тем двором владеть мне и жене моей и детям, и продать и заложить".

В резолюции, написанной на прошении Нестерова, сказано: "Послать на тот двор подьячего, велеть то дворовое место измерить и учинить точную опись и выписать в дело". Чем все это закончилось - неизвестно. Можно с большой вероятностью предположить, что землю бывшего Крымского двора все-таки продали.

Не намного пережил Крымский двор и "ведавший" его Посольский приказ. В начале XVIII века возникла Посольская походная канцелярия, в которой сосредоточилась вся важнейшая политическая переписка. Затем к ней перешли и другие функции Посольского приказа. С 1710 года Посольская канцелярия окончательно обосновалась в Петербурге; через шесть лет ее стали именовать Посольской коллегией. Посольский приказ был преобразован в Московскую контору Коллегии иностранных дел, просуществовавшую до 4 ноября 1781 года.

О.А. Иванов
Историко-публицистический альманах "Москва-Крым" №1 Москва 2000

---

Другие новости по теме:

Просмотров: 2110 | Дата: 20-04-2014

Версия для печати