Надежда Плевицкая
Дежкин карагод. Мой путь с песней. Неизвестные литературные произведения русской народной певицы
Мои старшие сёстры[206], статные девушки, работа их за целый день не берёт.
Они весело подтрунивают друг над другом.
Настенька говорит, что Дуня не поспевает вязать снопы за отцом, а Дуня в ответ, что хотя и медленно вязала она, зато снопы крепче Настенькиных.
– Твои как в руки возьмёшь, так и рассыпятся…
Любят крестьянские девушки жатву.
В такое время все село на поле: есть где показаться работушкой друг перед другом.
И как не показаться, когда рядом, на загоне, работают женихи да будущие свекрови…
Работящая девка – сокровище в доме.
Всегда я завидовала старшим сёстрам – они большие – и чтобы показать, что и я не маленькая, старалась…
* * *
Семеро было нас: отец, мать, брат да четыре сестры.
Всех детей у родителей было двенадцать, я родилась двенадцатой и последней, а осталось нас пятеро, прочие волею Божьею померли.
Жили мы дружно, и слово родителей для нас было закон. Если же, не дай Бог, кто «закон» осмелится обойти, то было и наказание…
Родители не разрешали долго загуливаться. Чтобы засветло дома были, – наказывала мать, отпуская сестёр на улицу, потому что «хорошая слава в коробке лежит, а дурная по дорожке бежит».
Вот той славы, «что по дорожке бежит», мать и боялась.
А если случалось, что мы заиграемся, забудемся,… из-за церкви, показывалась мать. Шла она медленно, будто прогуливаясь, руки держала позади – эту манеру мы знали: раз руки за спиной, значит, прячет палку. И когда в пылу веселья не замечали мы её приближения, она подходила и… ошарашивала (неожиданно ударяла) палкой старшую из сестёр – «с тебя, мол, спроса больше».
«Строгая мать – честная дочь».
Кроме матери, все были у нас… грамотны. Горькими слезами я выплакала у матери разрешение ходить в школу…
– Да кто же корову стеречь будет? – говорила мне мать. – К тому же ты молитвы-то знаешь, а замуж тебе не за лавочника идти, не за прилавком сидеть. Грамота тебе не нужна. Вот я и без грамоты, а до мильена считаю…
* * *
В канун Петрова дня вся наша семья ушла в поле: крестьяне дорожат каждым погожим днём, работа кипит от зари до зари, а дом сторожат малые да старые. Меня тоже оставили хозяйничать.
Погреб – чего только там нет: бочка молодого квасу, большие горшки с творогом, маслом, сметаной – всё собрано за Петров пост, когда скоромного не едят. А на полке выстроилось много кувшинов свежего молока: мать, за три дня до Петра, заготовляла молоко для раздачи бескоровным крестьянам, чтобы они могли разговеться на праздник.
… Оставшись одна, я взяла мешок… и пошла рвать крапиву для свиней. Все, что мать приказала мне сделать, порешила я исполнить до точки – даже ненавистных гусей отыскала в поле и пригнала домой…
Я просила мать разбудить меня до восхода солнца: ведь на Петров день «солнышко играет». Уже носился в воздухе вкусный запах калачей, но до обедни пробовать их не полагалось.
Нынче в церковь все выйдут нарядные: сёстры наденут лучшие платья, мы, младшие, будем в розовых, и передники с петушками, брат в малиновой… К храму тянутся люди длинными, яркими лентами…
Кто победнее, – те пришли пешими и теперь в сторонке надевают полусапожки, которые по бережливости всю дорогу несли в руках…
… В церкви я стала впереди отца, и ему часто приходилось меня одергивать, чтобы я стояла смирно…
