Значение разделов
Сведем в польском вопросе конец с началом. Предстояло воссоединить Западную Русь; вместо того разделили Польшу. Очевидно, это различные по существу акты — первого требовал жизненный интерес русского народа; второй был делом международного насилия.
Императрица австрийская Мария-Терезия
Решение не отвечало задаче. Правда, в раздел вошла с русской стороны и Западная Русь, но, так сказать, под другим политическим титулом — не как результат борьбы России с Польшей один на один во имя политического объединения русского народа, а как доля в захватной сделке трех соседних держав во имя права силы. Россия присоединила не только Западную Русь, но и Литву с Курляндией, зато Западную Русь не всю, уступив Галицию в немецкие руки. Рассказывали, что при первом разделе Екатерина плакала об этой уступке; 21 год спустя, при втором разделе, она спокойно говорила, что «со временем надобно выменять у императора Галицию, она ему некстати»; однако Галиция осталась за Австрией и после третьего раздела.
Польша не была лишним членом в семье государств Северо-Восточной Европы, служа слабой посредницей между тремя сильными соседками. Но освобожденная от ослаблявшей ее Западной Руси и преобразовав свой государственный строй, как силились сделать это лучшие люди эпохи разделов, она могла бы сослужить добрую службу славянству и международному равновесию, стоя крепким оплотом против пробивавшейся изо всех сил на восток Пруссии.
С падением Польши столкновения между названными тремя державами не ослаблялись никаким международным буфером и должны были больнее отзываться именно на России, граница которой на Немане не стала безопаснее от соседства с прусскими форпостами. Екатерина напрасно рассказывала шутя, как преемник Фридриха, святоша Фридрих Вильгельм II, «недели две в рубахе ходил со шпагой для видения духов и, имев свиданье с Христом, не объявил нам войны по его запрещению». Духовидец бредил помыслами здравомыслящих. Притом «нашего полку убыло» — одним славянским государством стало меньше; оно вошло в состав двух немецких государств; это крупная потеря для славянства.
Россия не присвоила ничего исконно польского, отобрала только свои старинные земли да часть Литвы, некогда прицепившей их к Польше.
Но с русским участием раздвинулось новой обширной могилой славянское кладбище, на котором и без того похоронено было столько наших соплеменников, западных славян. История указывала Екатерине возвратить от Польши то, что было за ней русского, но не внушала ей делиться Польшей с немцами.
Предстояло ввести Польшу в ее этнографические границы, сделать ее настоящей польской Польшей не делая ее Польшей немецкой. Разум народной жизни требовал спасти Западную Русь от ополячения, и только кабинетская политика могла выдать Польшу на онемечение. Без русских областей, в своих национальных пределах, даже с исправленным государственным строем самостоятельная Польша была бы для нас несравненно менее опасной, чем та же Польша в виде австрийских и прусских провинций.
Наконец, уничтожение польского государства не избавило нас от борьбы с польским народом: не прошло 70 лет после третьего раздела Польши, а Россия уже три раза воевала с поляками (1812, 1831 и 1863 гг.). Призрак Речи Посполитой, вставая из ее исторической могилы, производил впечатление живой народной силы. Может быть, чтобы избегнуть вражды с народом, следовало сохранить его государство.
