Джон Леннон

1965-й стал для «Битлз» годом, когда им все сходило с рук. Что бы они ни делали, публика все встречала на ура. Джон Леннон был убежден, что они не сделали ничего хорошего. Он был в полном отчаянии. Вместо того чтобы, как и раньше, самовыражаться без каких-либо ограничений, он был обречен на то, чтобы поступать так, как того ждала от него публика. Давление стало особо ощутимым во время съемок фильма «Help!», так как в этом бестолковом фарсе «Битлз» отводилась роль марионеток. Кроме того, их заставили включить в саундтрек картины несколько старых мелодий в стиле кантри. Джон считал этот альбом худшим за всю карьеру «Битлз». «Мы не имели возможности контролировать съемки фильма, — горько жаловался он, — да и музыку мы тоже не контролировали». Так что когда Джон закричал «Помогите!», он не шутил.

Но Джона пугала потеря контроля не столько над «Битлз», сколько над собственной жизнью. Чтобы добиться успеха, он в свое время нацепил маску Битла Джона и теперь не мог от нее отделаться. Он попал во власть определенного образа и был обязан ему соответствовать. Он испугался того, что потерял даже способность вести себя иначе. Всю оставшуюся жизнь Леннон подчеркивал, что это время было худшим в его карьере. Это был его период «толстого Элвиса»: лицо округлилось и стало напоминать японскую деревянную статуэтку, а обозначившийся живот не

Джон Леннон — а он нарушил все табу, какие только существовали в звездном мире, — он так и не сумел отделаться от прилепившегося к нему образа.

Кстати, Джон первым признал существование этого печального феномена. Ему, словно психологу в лаборатории, нравилось ставить опыты. Если он оказывался где-нибудь на публике в обществе друга, например, Пита Шоттона и нарывался на какую-нибудь матрону среднего возраста из среднего класса, которая немедленно принималась кричать: «Битл Джон!», он поворачивался к приятелю и говорил: «Смотри!» Затем устремлял на женщину презрительный взгляд и начинал издеваться: «Ах ты глупая старая корова! И тебе не стыдно? В твоем-то возрасте! И так вести себя в людном месте! Какого хрена ты себе позволяешь!» Ни одна из этих дам не обращала внимания на то, что он говорил.

Кризис, который охватил Леннона, можно объяснить еще и тем, что он был совершенно не готов к такому успеху. В отличие от эстрадных певцов прежних лет, которые полжизни карабкались к славе, Джон Леннон проснулся однажды утром, оказавшись сразу на самой вершине, причем это случилось с ним в том возрасте, когда другие едва успевали закончить школу. Как и многие из тех, кто бросается вперед, глядя лишь под ноги, он никогда не задумывался о том, что же будет делать, когда добьется своего. Легко представить себе его шок, когда в один прекрасный день он взглянул с достигнутой высоты на землю и сообразил, что этот вид вовсе не стоил принесенных жертв. Будучи человеком, подверженным мгновенному отчаянию, Джон тут же вошел в «штопор». Тогда, раз и навсегда, он определил модель всей своей будущей жизни — от влюбленности до разочарования.

По иронии судьбы личная встреча с Пресли состоялась у Джона именно в тот период, когда Леннон сам был «толстым Элвисом». «Ливерпульские мальчики» ожидали этого момента со своего первого турне по Америке. «Но где же Элвис?» — спросил Джон после того, как Эд Салливан прочел знаменитую телеграмму полковника Паркера. В течение целого года они постоянно с усмешкой повторяли этот вопрос. Но как бы ни хотел полковник Паркер объединить свою угасающую звезду с парнями Брайена Эпстайна, Элвис, напротив, всеми силами стремился этого избежать. Тем могли скрыть даже костюмы от Кардена. Причиной такого превращения стало питание: сэндвичи с сыром и беконом, за которыми сразу шел бифштекс с жареной картошкой, и все это обильно запивалось виски с кока-колой. Но Джон рассматривал физическую деградацию как отражение деградации моральной. Он потерял свой путь, свою гордость, удовлетворение от работы, но прежде всего он потерял душу. Не только внешность, но и общее его состояние напоминало историю Элвиса. Точно так же, как и его давешний кумир, мужественный молодой рокер-бунтарь уступил место жирному клоуну.

Этот внутренний кризис можно проследить по автобиографическим песням, которые Джон начал писать в 1965 году. Песня «I'm a Loser»[103] раскрывает тот факт, что образ Джона не имел ничего общего с реальностью, оставаясь маской, которую надел на себя угрюмый и сердитый человек. «Help!» передает контраст между той легкой жизнью, которая была у него в годы борьбы за выживание и теми непреодолимыми трудностями, с которыми он столкнулся, став звездой. И наконец песня «Nowhere Man»[104] рисует острую картину падения, сопровождающего успех.

Эти песни слушал весь мир, но никто не услышал, о чем в них пелось. Джон Леннон — неудачник? Подобные мысли никому в голову не приходили. Человек, преуспевший в шоу-бизнесе сверх любых мечтаний, не мог звать на помощь и твердить, что не понимает, куда попал. Даже самые внимательные слушатели не улавливали истинного смысла его слов. Но в этом не было ничего удивительного, ибо .непонимание — неотъемлемая часть процесса обожествления «Битлз» в глазах слушателей.

Все разговоры о роли «Битлз» в пробуждении сознания своего поколения безосновательны, публика успешно наделила их своими фантазиями, не вняв музыкантам, которые пытались навязать миру собственные идеи. Такова ирония судьбы многих звезд. Идолы поп-музыки редко сами владеют инициативой общения или создают какое-либо движение, они — кристаллизаторы массовой истерии, выявители коллективного бессознательного. И стоит лишь приоткрыть этот клапан, поток захватывает и их самих, превращая в узников собственных образов. Даже если они пытаются восстать против тирании навязываемых клише и ведут себя вызывающе, это им успеха не приносит. И что бы ни делал не менее вечером 27 августа 1965 года он очутился лицом к лицу с «Битлз».

Когда «великолепная четверка» въехала на автостоянку перед домом Элвиса, возвышавшимся как раз над сказочными просторами гольф-клуба «Бель Эйр», они страшно удивились, увидев толпу фанов, с трудом сдерживаемую отрядом местной полиции. Кто мог распустить слух об этом сверхсекретном рандеву? Король, как обычно, принимал своих придворных в зале с музыкальными автоматами.

«О, вот ты где!» — с нарочитой небрежностью воскликнул Джон, подойдя к Великому Толстяку.

Элвис, удобно развалившийся на софе, был одет в свое голливудское облачение: красную рубашку, черную ветровку и серые обтягивающие брюки. Полковник, потрясая тройным подбородком, совершил церемонию официального представления, и все сели. Джон и Пол оказались по правую руку от Элвиса, Джордж и Ринго — по левую. Воцарилось молчание. Элвис, который был вовсе не в восторге от встречи с этими «сукиными детьми», которые заняли его место на троне, не собирался делать первый шаг. «Битлз», со своей стороны, считали, что первое слово по праву должно принадлежать более старшему. Наконец Король Мечты не выдержал: «Если вы, ребята, собираетесь сидеть тут всю ночь, уставившись на меня и не говоря ни слова, я лучше пойду спать!»

Лед был сломан, но стоило Леннону начать беседу с кумиром своей юности, как он тут же допустил потрясающий ляп. Джон посоветовал Элвису вернуться к тому стилю, который был присущ его старым пластинкам. Для Пресли это было равносильно пощечине. Это означало, что «Битлз» воспринимали его потрясающую карьеру как сплошное долгое падение. У Джона создалось впечатление, что Элвис не просто остолбенел, а вообще отключился.

После того как попытка оживить мертвеца обернулась неудачей, ребята снова залезли в свой лимузин. Когда автомобиль мягко тронулся с места, Джон обернулся и посмотрел на остальных. «Но где же Элвис?» — воскликнул он скользящим вверх, точно водяной жук, голосом.

После «Help!» Джон Леннон записал песню «You 've Got To Hide Your Love Away», которая была чистым подражанием Бобу Дилану, не дотягивая при этом по качеству до образца. Его антипатия к американскому певцу сменилась искренним восхищением. Теперь он слушал его музыку день и ночь. Боб поразил Джона еще и тем, что, совершив убийство, сумел отвертеться от тюрьмы. Вместо того чтобы стараться понравиться, распевая протухшие хиты чистеньким голоском, прерываемым разными охами и вздохами, этот «маленький еврей» носил то, что ему нравилось, писал кошмарные вещи и издевался в своих песнях над девчонками так, как Джон мог позволить себе только в очень узком кругу. Вместо слащавого «Я хочу держать тебя за руку» Дилан скорее, не колеблясь, рявкнул бы «Я хочу спалить твою руку». И хотя как звезда он не достиг уровня «Битлз», ему по крайней мере не требовалось делиться с другими ни славой, ни деньгами. И тогда Джон начал задумываться о том, что из битломании, возможно, есть выход: путь, указанный Бобби Циммерманом.

Новое направление, в котором стал развиваться Леннон, ознаменовали песни, написанные им для альбома «Rubber Soul»[105]. «Битлз» всегда относились к американской поп-музыке, как к игре в шашки с ярко раскрашенными фишками, которые они могли передвигать в любом направлении, поскольку эта игра была для них чужой. Теперь «Битлз» сделали следующий шаг на пути своего развития и начали писать замечательные по стилю пародии на эту легко сочиняемую и полностью предсказуемую музыку. Они воспользовались популярным звучанием фирмы «Тамла/Мотаун», которое приблизило их музыку к отправной точке, а именно к ритм-энд-блюзу, не втравливая их при этом в неравное состязание с негритянской музыкой.

Лучшим вкладом Джона Леннона в этот альбом стала песня «Norwegian Wood»[106] — в высшей степени оригинальная композиция, автором которой мог быть только он, и никто другой. В то время как так называемые умники британского попа — Брайен Джонс и Мик Джаггер изображали из себя плохих мальчиков, воюющих с цензурой звукозаписывающих компаний, Леннон использовал новые возможности поп-музыки с серьезностью настоящего художника. В своих песнях он дал анализ новой жизни, с которой столкнулся в среде продвинутых обитателей Лондона. Если, сочиняя песню «Drive My Car»[107], он думал об исключительно воинственных и самовлюбленных женщинах, которых встречал в Лос-Анджелесе, то в «Norwegian Wood» дал портрет раскрепощенной женщины из тех, что попадались ему в современных лондонских офисах и на дискотеках.

«Norwegian Wood» — так назывался популярный в Англии и неизвестный в Америке стиль домашнего дизайна, который характеризовался широким использованием мебели из массива сосны. Леннон рассказал историю о том, как девушка познакомилась с молодым человеком и привела его к себе домой в квартиру, обставленную в стиле «Norwegian Wood», но мебели было так мало, что она предложила ему сесть на пол, затем угостила вином и стала вести себя так, как обычно в таких ситуациях ведут себя мужчины. Наконец, когда по ее разумению подошло время, она небрежно сообщила ему, что пора в постель. Но вместо того чтобы поступать, как ему велят, парень проводит ночь в ванной комнате. Вместо обычной картины, когда девушка просыпается утром и видит, что любовник ушел, у Леннона все наоборот: просыпается парень и обнаруживает, что девушка ушла — на работу! Тогда он разжигает огонь в камине и размышляет о том, как же хороша «Норвежская мебель», иными словами, насколько лучше жить в мире, где женщины чувствуют себя свободными и независимыми, чем в старом мире, где мужчины несут за них ответственность.

Когда Джон Леннон закончил запись «Norwegian Wood», он перестал быть Битлом Джоном, Человеком в маске из надувной жевательной резинки. Теперь в нем можно было признать новатора, который сделал больше, чем кто-либо другой, для того чтобы превратить рок-музыку пятидесятых в рок-музыку шестидесятых. Взяв на вооружение остроумную тактику музыкальной пародии, он окончательно порвал с роковыми традициями и приблизился к умному и рафинированному стилю Ноэля Коуарда, который вскоре стал одним из его любимых музыкантов.

Двойственный подход Леннона к пародии, лиричный и в то же время критический, характерен для его двойственной натуры. Вообще-то он писал пародии еще со школьной скамьи. В замечательных прозаических произведениях «In His Own Write» (1964) и «A Spaniard in the Works»[108] (1965) Джон обращается к детским сказкам или газетным историям, превращая их в мрачные шутки, бесконечно играя словами. Приняв вызов журналиста Кеннета Элкотта, который спросил у Джона, почему он не использовал свою склонность играть словами при сочинении песен, Леннон, начиная с этого момента, приложил все усилия, чтобы как можно скорее засыпать ту пропасть, которая отделяла его музыку от того, чем был он сам. Звучит парадоксально, но только перейдя к изложению своих двойственных сюжетов и непрерывно пользуясь двусмысленностями, Джон сумел наконец выразить себя.

Успехи Джона Леннона ничуть не противоречили успехам группы в целом. Удивительно, но чем больше «Битлз» насмехались над американской негритянской музыкой, которая к тому времени вступила в этап «соул», тем больше схватывали ее подлинную сущность. Ни одна из прочих пластинок «великолепной четверки» не передает с такой точностью чувственность ритм-энд-блюза, как сторона "А" диска «Rubber Soul».

Питер Браун считал, что секрет вновь обретенной чувственности «Битлз» заключался в круглосуточном употреблении марихуаны и что именно ее действие помогло музыкантам освободиться от скованности. Но дело было не в этом. К примеру, двадцатичетырехлетний Пол Маккартни достиг к этому времени такой музыкальной зрелости, что уже мог себе позволить соперничать в игре на бас-гитаре с негритянскими исполнителями.

Когда в декабре 1965 года «Rubber Soul» попал на прилавки магазинов, он завоевал для «Битлз» много новых поклонников. Зрелые любители музыки в Америке, которые прежде игнорировали группу, считая ее очередной тинейджерской сенсацией-однодневкой, встали в стойку. Они учуяли свежее дуновение с берегов Мерсисайда. Для тех же, кто пристально следил за карьерой «Битлз», последний альбом был интересен тем, что явился подтверждением серьезного прогресса группы. Если в начале пути они были вынуждены продавать себя, чтобы добиться успеха, то теперь использовали свой успех, чтобы переступить через навязанные им образы. Благодаря глубокому знанию поп-музыки, исключительному опыту композиторов-текстовиков и возрастающему мастерству как исполнения, так и звукозаписи, «Битлз» были готовы к строительству сверкающего сооружения под названием «шестидесятые годы».