Джон Леннон

В 1978 году Джон Леннон перестал походить на самого себя. Истощенный диетами, голоданием, странным образом жизни, он стал весить не более 60 килограммов. Потеряв интерес к окружающему, Джон редко вылезал из постели и постоянно находился под кайфом — будь то таиландские палочки, галлюциногенные грибы или героин. Когда он не спал, то казался погруженным в некое подобие транса. Несмотря на то, что он продолжал считать себя ответственным за ведение домашнего хозяйства и уход за Шоном, мало кто замечал его присутствие в доме. Прислуга, работавшая на Леннонов, только диву давалась: «Неужели это и есть настоящий Джон Леннон?»

Леннона постигла судьба Говарда Хьюза и многих других подобных ему состоятельных отшельников. Найдя в лице Йоко человека, готового взвалить на свои плечи ответственность за его существование, он совершенно оторвался от действительности. Джон поселился в фантастическом мире «Imagine», в котором все сущее не имеет значения, а любая фантазия безо всяких усилий может воплотиться в жизнь силой волшебства.

Но вместо того чтобы обрести покой, Леннон был постоянно чем-то недоволен: плохо работал телевизор, не принесли утреннюю газету, что-то не так на кухне. Здоровье Джона оставляло желать лучшего: он жаловался на простуду и высокую температуру, расстройство желудка и запоры, мигрени и зубную боль, озноб и тахикардию. Леннон никогда не обращался за профессиональной помощью к врачам, так как понимал, что любой доктор первым делом потребует, чтобы он прекратил принимать наркотики. Эмоциональное состояние Джона было ничем не лучше физического, только теперь его раздражительность проявлялась иначе: он отыгрывался на детях и домашних животных.

Помимо всего прочего, Леннон постоянно жаловался на то, что был лишен удовольствия позагорать на море. Поэтому весной 1978 года Иоко повезла всю семью в «Кариббиан Клаб», расположенный на Большом Каймановом острове, причем выбор ее был довольно странным, так как в то время Кайманы не считались местом отдыха, а рассматривались исключительно как крупнейшая оффшорная зона в Западном полушарии. Прибыв частным реактивным самолетом из Майами, Ленноны разместились в отдельном коттедже, стоявшем прямо на берегу, и принялись наслаждаться солнечными каникулами. Так продолжалось до тех пор, пока не пришло время отправляться в Японию.

После прошлогодней поездки на родину Йоко понимала, что с Джоном надо обходиться осторожно. Продолжительность пребывания в Японии была сокращена, а жизнь в «Окуре» стала для Леннона чем-то вроде отдыха в санатории. Ежедневно, часто вместе с Шоном, Джон плавал в роскошном гостиничном бассейне, после обеда ему делали массаж шиатсу, а в остальное время он наслаждался дневным сном и здоровой пищей, которую чередовал с посещением изысканных ресторанов и дегустацией диковинных яств. Джон всегда был большим любителем ходить по магазинам. Он отправлялся в токийскую «Электроник вилледж» и затоваривался последними электронными новинками, как, например, цветной телевизор с экраном в 30 дюймов по диагонали. Он покупал много одежды: кимоно, японские сандалии и другие предметы восточного облачения.

Несмотря на здоровый образ жизни, существование Джона было напрочь лишено интеллектуального и креативного начала. Как и в Нью-Йорке, он совершенно не соприкасался с окружающей жизнью и не обращал внимания на культурные ценности, до которых можно было дотянуться рукой.

Из Японии Ленноны вернулись в сентябре 1978 года. Няня Шона Масако решила остаться на родине, устроившись на службу к матери Йоко, которая вскоре отпустила ее на пенсию. Ее бегство было вызвано непрерывными ссорами с Иоко, к которой она потеряла всякое уважение. Как и большинство соотечественников, Масако не могла мириться с поведением Йоко. Как-то она даже шепнула Марии Хеа, что Иоко ненастоящая японка, потому что у нее волнистые волосы, которые якобы достались ей в наследство от бабушки, имевшей в свое время роман со скрипачом из России.

Для Иоко было не в новинку лишиться прислуги, однако «Нана», как называл ее Шон, была совсем другое дело, поскольку с самого рождения она заменила ему мать. Но еще хуже было то, что Шону была уготована судьба Джона, который в детстве постоянно терял близких: все последующие няни не выдерживали общения с Йоко и быстро исчезали, что не могло не сказаться на психологическом состоянии ребенка.

Что же касается Джона, то как он ни старался соответствовать взятой на себя обязанности хранителя домашнего очага, у него ровным счетом ничего не получалось. С одной стороны, он старался всячески защитить маленького сына, осыпал его подарками, менял подгузники, а с другой — проводил с ним очень мало времени и при этом отказывался заниматься его систематическим воспитанием. Джон поклялся, что его сын никогда не пойдет в школу и что Шону не придется страдать так, как страдал в свое время его отец. Тем не менее едва мальчику исполнилось три года, как его отправили в детский сад. Джон объяснил это тем, что дома Шон получал так мало внимания от матери и так много нездоровых вибраций от отца, что лучше ему было держаться подальше от Дакоты. Но и этого убеждения Джон придерживался совсем недолго. Стоило Шону пожаловаться на воспитателей, как его немедленно из сада забрали.

Когда Йоко оставляла Джона без присмотра или отправляла куда-нибудь проветриться, он возвращался к своим прежним привычкам. Именно так и случилось в конце сентября 1978-го, когда Иоко купила ему билет на Гавайские острова.

Не успел Джон распаковать чемоданы в номере отеля «Шератон», как тут же принялся накачиваться алкоголем и наркотиками, которые очень быстро сделали его похожим на бродягу. Однажды, шатаясь вдоль канала Алаваи, небритый и опухший Джон услышал, как его окликнул Джесси Эд Дэвис. Старый приятель только что вернулся с Восточного побережья, где провел лето в имении Энди Уорхолла, снимаясь в фильме «Кокаиновые ковбои» с участием восходящей рок-звезды Тома Салливана и Джека Пэланса. Сцены, связанные с контрабандой наркотиков, были настолько реалистичны, что во время съемок прямо на площадке появились агенты ФБР и местные копы. Обыск не дал никаких результатов, но Том решил бежать от греха подальше и оказался на Гавайях вместе с Джесси Эдом, который уже несколько лет здесь жил. Парочка околачивалась возле отделения «Вестерн Юнион» в ожидании денежного перевода из Нью-Йорка и неожиданно заметила Леннона, вышагивавшего по улице.

«Ну и дела! — воскликнул Джесси Эд. — А ты-то что здесь делаешь?»

Джон быстро посмотрел на них сквозь темные стекла очков и, пошатываясь, потащил приятелей в бар. Здесь, в безопасности, он признался, что «сбежал от Иоко». «Да не может быть!» — не поверил Джесси Эд. «Я не хочу об этом говорить, — выдохнул Джон, скосив глаза на Салливана. — Лучше скажи, где бы нам достать немного..?»

Вернувшись в гостиницу, Леннон, финансировавший операцию, получил право первым отведать только что приобретенной отравы.

«Джон прекрасно знал, что делать, — вспоминает Джесси. — Ему даже не понадобилась резинка». Джесси и Том последовали примеру Джона, затем они заказали бутылку «смирновки», пару пакетов апельсинового сока и уселись перед телевизором, по которому показывали очередную серию «Стар Трек».

Когда алкоголь вступил в реакцию с героином, Джон поинтересовался, нельзя ли куда-нибудь пойти поиграть на гитарах. Прихватив инструменты, они по совету Джесси отправились в заведение под названием «Джон Барликорн», расположенное в Перл Сити. Хозяин не стал возражать против импровизированного выступления знаменитого гостя. Вся троица отыграла несколько старых рок-н-роллов, таких, как «Roll Over Beethoven» и «Peggy Sue», и по кругу была пущена шапка. Подсчитав пожертвования, музыканты обнаружили двадцать баксов, пришли в полный восторг от своего успеха, после чего помчались в порт, где закончили вечер на яхте двух французских плейбоев, младших отпрысков семейств Куэнтро и Перно, которые гуляли в компании целого выводка хорошеньких девчонок. На следующий день Леннон вылетел в Нью-Йорк.

В Дакоте все уже было готово к празднованию двойного дня рождения — его и Шона, которое прошло в ресторане, принадлежавшем соседу Леннонов Уорнеру Леруа.

После дня рождения Джон удалился в спальню и вообще перестал показываться оттуда. Не видя Джона в течение нескольких недель, Марии заметила: «Если он так и будет там сидеть, то скоро покроется плесенью».

«Да он и есть плесень, — не выдержала Йоко, — так что пусть уж сидит в темноте и питается своим дерьмом!»

Джон Леннон мог получать неограниченное количество героина самого высшего качества, но ни одна наркосеть не может дать стопроцентной гарантии бесперебойных поставок. Бывали дни, когда курьер возвращался из Чайнатауна с пустыми руками. В такие моменты о Джоне должен был позаботиться кто-то еще.

Однажды Иоко позвонила Марни и попросила немедленно спуститься вниз и подождать ее возле подъезда. Однако вместо того чтобы подъехать, как обычно, на лимузине, Иоко появилась пешком и попросила Марни пройти чуть дальше по улице и поймать такси. В машине Йоко болтала обо всем на свете, и Марни поняла, что не время задавать вопросы. После довольно продолжительной поездки они добрались до одного из самых дальних районов, расположенных в нижней части Ист-Сайда. Они ехали мимо пустырей, полуразрушенных домов, заколоченных досками магазинов, пока такси не остановилось перед каким-то домом с обшарпанными стенами, окна и двери которого были закрыты листами оцинкованного железа. Иоко попросила водителя подождать, а сама поднялась на крыльцо, заваленное грудой бутылочных осколков и смятых банок из-под пива. Когда она оказалась перед дверью, из-за железных листов высунулась чья-то рука, раздвинула их, и Йоко проскользнула внутрь.

Марни была встревожена. Войти в такое здание было опасным делом для любого человека, тем более для Йоко, чья сумочка была вечно набита стодолларовыми купюрами! Минута проходила за минутой, и тревога Марни все возрастала. Она уже собралась отправиться за подмогой, когда подруга наконец появилась у подъезда, проскользнув, точно кошка, в приоткрытую дверь. Сев в такси, Йоко назвала адрес чайного салона на перекрестке 57-й стрит и Шестой авеню, затем откинулась на сиденье и улыбнулась Марни.

В начале декабря Йоко вылетела в Лондон на заседание совета директоров «Эппл». Несмотря на свое разобранное состояние, Джон сразу же позвонил Мэй Пэн. Когда она ответила в первый раз, он так разволновался, что повесил трубку. Перезвонив, он завел путаный разговор, и они договорились о встрече. Когда через час Джон подъехал к дому Мэй, он выглядел, как мертвец. На улице шел дождь, и ему с большим трудом удалось поймать такси. Он задыхался и весь дрожал. Когда он обнял Мэй, она почувствовала, как бешено колотилось его сердце. Мало-помалу ей удалось его успокоить. Когда Мэй спросила, собирается ли он снова работать в студии, Джон ответил: «Ну конечно собираюсь! Я всегда хотел заниматься музыкой». При этом он тут же добавил, что Йоко очень устраивает его в роли менеджера, сославшись на то, что и у Билли Джоэла менеджером тоже была его жена. Мэй возразила, что Билли Джоэл при этом очень много работал, как в студии, так и на сцене, и Джон сразу сменил тему разговора.

После обеда Джон и Мэй улеглись в постель и не вылезали оттуда до вечера, то и дело ставя на проигрыватель сентиментальную песенку «Воспоминания» в исполнении «Литтл Ривер Бэнд», которая напоминала им о том времени, когда они были вместе. Но через какое-то время Джон занервничал. Он сказал, что никто не знает, что он ушел из дома, и что ему надо вернуться прежде, чем обнаружится его отсутствие. Несмотря на внезапно охватившую ее грусть, девушке удалось улыбнуться и сказать Джону, что она все еще любит его. «Я тоже люблю тебя», — ответил он. Мэй послала ему воздушный поцелуй. Эта встреча была для них последней.

Наступило Рождество. В это время Леннон бывал особенно мрачен, и в Дакоте царила тяжелая атмосфера. Джон Грин настаивал на том, чтобы Йоко показала мужа врачам, но и она переживала депрессию, так что Грин начал опасаться, как бы ей не проиграть сражение против остальных совладельцев компании «Эппл». Йоко срочно требовалось сделать что-нибудь лично для себя, и в Сочельник она приняла массированную дозу любимого лекарства — прошлась по магазинам. Джек Коэн, старший продавец мехового отдела из «Бергдорф Гудманс», рассказывает об этом так:

«Однажды в снежный и морозный Сочельник нам позвонила Йоко Оно и сказала, что они с Джоном хотели бы что-нибудь купить, и попросила привезти товар к ним в Дакоту. Через мгновение мы с охранником уже сидели в машине и везли на показ тридцать семь изделий, уложенных в три сундука. Мы подняли сундуки в кухню — так захотели Джон и Йоко, и оставили их одних (это было единственное во всей квартире помещение с нормальным освещением и зеркалом в полный рост. -А. Г.), а сами отправились ждать в гостиную. Прошла целая вечность, прежде чем появился Джон, поблагодарил нас за визит и предложил выпить вина. Я был уверен, что таким образом он пытался вежливо извиниться за то, что они передумали что-либо покупать. Но когда мы оказались на кухне, Джон сказал: „Мы берем“. „Что именно?“ — спросил я, надеясь, что выбранная вещь по крайней мере будет недешевой. „А все, — ответил Джон. — Всю коллекцию“. В тот вечер я продал товара почти на 300 тысяч долларов».

В марте 1979 года Ленноны арендовали огромный дом в Палм-Бич, стоявший прямо на берегу океана. Когда на весенние каникулы к ним приехал Джулиан, Джон захотел установить с сыном более тесные отношения. Он стал учить Джулиана играть на гитаре. Чувствуя свою вину за то, что в течение стольких лет пренебрегал отцовскими обязанностями и пытался заменить истинную любовь дорогими подарками, Джон предложил диаметрально изменить схему взаимоотношений, но взялся за объяснения столь неумело, что испугал Джулиана. Ощущая крайнюю неловкость, юноша попытался объяснить отцу, как трудно быть сыном знаменитого рок-музыканта. Одноклассники убеждены, что дом его матери усеян десятифунтовыми банкнотами, и чтобы поддерживать с ними дружеские отношения, Джулиан вынужден делиться тем, что достается от отца. Так что если Джон перестанет делать дорогие подарки, у юноши могут возникнуть серьезные неприятности. Тем более что Джулиан сам приготовил отцу подарок.

Джон воспринял робкие слова Джулиана так, словно его ударили. Вместо того чтобы попытаться вникнуть в проблемы сына, Леннон поднял руки и заявил, что допустил ужасную ошибку. Пусть все будет как прежде. Джулиан будет получать свои подарки — и пусть катится ко всем чертям!

Тем временем Йоко пыталась выпутаться из тяжелого финансового положения, в которое попала по собственной вине. Рассчитывая получить в конце года крупные дивиденды от «Эппл», она потратила много денег, которых у нее не было. А Ли Истман убедил остальных акционеров компании не объявлять о начислении дивидендов. Таким образом он намеревался ослабить положение Йоко и заставить ее пойти на уступки, благоприятные для остальных совладельцев «Эппл». Йоко запаниковала и попросила своих бухгалтеров срочно приехать во Флориду. Но все, что они могли ей рекомендовать, — попросить у банков продлить сроки погашения кредитов, под любой процент. Иоко испугалась. Она решила, что если Джон узнает о том, в какую ситуацию они из-за нее попали, он отберет доверенность на управление капиталами.

Однако ее волнения были напрасны. Муж и не собирался оспаривать у Йоко ее права распоряжаться его деньгами. Джон создал миф о чудесных деловых качествах Иоко, и этот миф был ему очень удобен. И пока Иоко в отчаянии прилагала все усилия для того, чтобы избежать конфронтации, Джон сидел, запершись в комнате, воскурял благовония, пил вино и нюхал кокаин с героином.

Неделю за неделей всю зиму Джон провел, не вылезая из постели. Большую часть времени он спал, иногда просто мечтал с открытыми глазами. Иногда наступали моменты просветления, и тогда Джон погружался в чтение. Больше всего он интересовался книгами о магии и сверхъестественных явлениях, а также о древних цивилизациях — Древнем Египте, кельтах, викингах, всех тех, кто, по его мнению, обладал бесценными знаниями, не дошедшими до современного человека.

Неизгладимое впечатление произвела на него книга Джин Лидлофф «Навязчивая идея». В книге рассказывалось о том, что венесуэльские женщины повсюду таскают своих детей, привязанных к телу матери специальными лямками. Писательница пришла к выводу, что постоянный физический контакт ребенка с матерью позволяет ему лучше приспособиться к внешнему миру. Особенно поразила Джона одна из последних глав книги, где автор неожиданно обращается к проблеме наркомании. Исследуя этимологию термина «fix», используемого наркоманами в качестве синонима «укола», необходимого для того, чтобы «поправиться» после того, как «стало плохо», Лидлофф обратила внимание на другое его значение: в определенном контексте слово «fixity» — синоним «стабильности». «Fix», объясняет она, дает наркоману ощущение, близкое к тому, что он испытывал сначала в утробе матери, а затем — у нее на руках. В заключение она обращала внимание на то, что те наркоманы, которые смогли дожить до определенного возраста и не умереть, могут сами отказаться от наркотиков: они утолили отчаянную потребность в материнских объятиях. Эта мысль прочно засела у Джона в голове.