КалейдоскопЪ

Счастливая вдова

В тот вечер, когда был застрелен Джон Леннон, Сэм Хавадтой и Лучиано Спарачино отдыхали у себя в спальне. Сэм дремал, а Лучиано смотрел очередную серию «Доктора Куинси». Раздался телефонный звонок, и Лучиано с трудом разобрал голос Дэнни, одного из рабочих из Дакоты, который кричал: «Ты слышал?! Джона застрелили! Переключай на пятый канал!» Лучиано растолкал Сэма.

Официальное сообщение прозвучало в четверть двенадцатого: Джон Леннон был мертв. На мгновение все оцепенели. «Бедная Йоко! Бедная Йоко!» — запричитал Хавадтой, хватаясь за телефон.

Но все линии были заняты. «Поезжай туда! Тебя пропустят!» — заторопил его Лучиано. После этого домой Сэм больше не вернулся.

На выходе из Театра Святого Марка Фред Симан обратил внимание на хиппи, державшего в руках номер «Сохо ньюс» с фотографией Иоко на первой странице и заголовком «ЙОКО ОСТАЛАСЬ ОДНА». По лицу у парня катились слезы. «В чем дело?» — поинтересовался Фред.

«Ну не издевательство ли это? — произнес хиппи, указывая на обложку. — Я имею в виду, после того, как Джона застрелили».

«Застрелили! — повторил Фред. — Что значит — „застрелили“?»

Услышав ответ, он кинулся к телефону. Не сумев пробиться в Дакоту, он набрал домашний номер Ричи Депалмы, и его жена подтвердила, что Джон мертв. Поймав такси, Фред помчался в Дакоту.

Перед воротами возле дома он увидел толпу людей, пришедших почтить память Джона. Они слушали записи и пели «Give Peace a Chance». В «Студии Один» Ричи отвечал на телефонные звонки, а Хавадтой нервно расхаживал взад и вперед, жалуясь на то, что Иоко отказалась его принять.

Прошло немного времени, и Фреда вызвали в квартиру 72. Войдя на кухню, он застал Йоко в розовой шелковой ночной рубашке, сидящей на диване, уронив голову на руки. Рядом с ней находились Дэвид Геффен и инспектор Ричард Дж. Никастро, пытавшийся допросить хозяйку дома, которая в ответ только стонала: «Это такое потрясение! Я не могу, я не могу прямо сейчас!» В конце концов она обратила внимание на Фреда и попросила его послать кого-нибудь за Хавадтоем.

После ухода инспектора Иоко ушла с Геффеном и Хавадтоем в спальню, чтобы обсудить самые насущные проблемы. Прежде всего надо было позаботиться о похоронах. В первой части своего завещания Леннон пожелал, чтобы у него были обычные похороны, однако не прошло и нескольких часов после его смерти, как Йоко через Геффена объявила, что похорон как таковых не будет — у гроба состоится только траурное молчание, о времени которого будет объявлено позже.

Проведя ночь на телефоне, к семи утра Иоко была готова принять своих адвокатов и финансовых советников. Во второй половине дня состоящий из четырех страниц документ, подписанный Ленноном примерно за год до смерти — 12 ноября 1979 года, — был отправлен в судебные органы для утверждения. Джон завещал свое имущество Иоко и детям, пополам.

Условия завещания, ставшие достоянием общественности, ни у кого не вызвали удивления, но все были буквально шокированы тем, как распорядилась вдова телом Джона Леннона. Йоко решила, что тело ее мужа будет кремировано, несмотря на то, что Джона ужасала практика кремации, а однажды он даже хотел написать по этому поводу песню протеста. Она поручила распорядиться этим Дугласу Макдугаллу, который появился на службе буквально через несколько часов после убийства. Бывший сотрудник ФБР использовал хитрость, к которой в свое время прибегали «Битлз», когда хотели скрыться после концертов от поклонников. Он перевез тело Леннона в погребальную часовню Фрэнка Дж. Кэмпбелла, где ему выдали поддельный сертификат о кремации. В катафалк была помещена пустая урна, и все журналисты, околачивавшиеся неподалеку, бросились вслед за катафалком. После этого Макдугалл погрузил тело в другой катафалк, который направился в сторону похоронной конторы Фернклиффа в Харсдэйле, к северу от Нью-Йорка.

В это время, во второй половине дня в среду, 10 декабря, Хелен Симан рассказала, наконец, Шону о смерти его отца, так как сама Иоко не нашла в себе сил. Пятилетний мальчик пришел от этого почти непонятного сообщения в сильное волнение. Он захотел попрощаться с отцом. Хелен передала эту просьбу Иоко, и та срочно велела Фреду связаться с крематорием и задержать церемонию до приезда Шона. Но было уже поздно.

Тем вечером Макдугалл появился в «Студии Один», держа в руках небольшой пакет, перевязанный яркой лентой, чтобы не вызвать подозрений у зевак, собравшихся возле дома. «Что это?» — удивился Фред Симан.

«Это, — ответил офицер безопасности, — то, что осталось от величайшего рок-музыканта в мире».

Фред почувствовал, как на него накатила тошнота, но ничего не сказал. В следующий момент он уже звонил Йоко.

«Неси прах наверх», — приказала она. Но Симан не мог прикоснуться к урне и попросил сделать это кого-нибудь другого. Затем Фреда вызвали в спальню, и он застал Йоко у телефона. Когда она знаком показала ему убрать урну под кровать, он прервал ее разговор и заявил: «Я хочу уйти в отпуск».

«Хорошо, — ответила Иоко, зажав трубку подбородком. — Я вижу, тебе это далось нелегко. Можешь немного отдохнуть, только смотри, не наделай глупостей».

Пока весь мир пребывал в трауре, в Дакоте бурлила жизнь. Иоко поручила Шона заботам друзей и сотрудников, а сама занялась своей карьерой. Испустив свой последний вздох, Джон предоставил жене возможность, о какой она мечтала всю жизнь: подняться на самый верх хит-парадов. И она не собиралась упускать этот шанс.

Во вторник вечером, когда после убийства Джона не прошло еще и двадцати четырех часов, Иоко потихоньку выскользнула из Дакоты и отправилась на ужин с Дэвидом Геффеном, который привел с собой Келвина Кляйна и Стива Рубелла, бывшего менеджера «Студио 54», недавно выпущенного из тюрьмы, где он отбывал срок за неуплату налогов. В этот вечер Геффен пребывал в великолепном riacTpo-ении, особенно это проявилось после того, как позже, уже в Дакоте он открыто начал хвастать, сколько денег он зарабатывал для Йоко. У него, безусловно, были причины радоваться, поскольку убийство превратило альбом, который розничные торговцы начали было сдавать обратно оптовикам, в сенсационный суперхит, разошедшийся в одночасье тиражом более шести миллионов экземпляров. В довершение ко всему при подписании контракта Геффен застраховал жизнь Джона Леннона на кругленькую сумму.

Но у Йоко уже родилась смелая идея относительно нового сингла. В среду она позвонила Джеку Дугласу и сообщила, что заказала на этот вечер студию. Когда Джек приехал, Йоко вручила ему две бобины с записью разговора Леннона и еще одну пленку, на которой звучала классическая гитара в исполнении Дэвида Спинозы. Она велела Джеку обработать речь Леннона и вставить некоторые фразы в музыкальную ткань. Десять часов подряд Джек провел за этой работой, в то время как Йоко, не вынимая сигареты изо рта, сидела рядом. Он был так взволнован, что порой не мог сдержать слез, катившихся по щекам. Иоко казалась невозмутимой. По мере того как работа продвигалась, она давала указания: «Добавь немного вот этого!» или «Вот это подойдет!» Дуглас предположил, что пленка будет использована во время погребения. На самом деле Йоко задумала поместить запись на оборотной стороне своего сингла «Walking on Thin Ice», решив, что тогда он будет значительно лучше раскупаться.

В этот же день ближе к вечеру она впервые за много лет позвонила Спинозе. Первое, что он услышал, взяв в руки трубку, были слова Йоко: «Нет, ты можешь в это поверить! Ты можешь поверить в это дерьмо!»

«Йоко! — с трудом оправившись от шока, выдохнул Спиноза. — С тобой все в порядке?»

«Да, в порядке! В порядке!» — отрезала она. А через несколько дней, во время деловой встречи, Йоко предложила ему 100 тысяч долларов за использование трека с его игрой на гитаре. Не исключено, что это был самый высокий гонорар, когда-либо выплаченный студийному музыканту.

Несмотря на то, что продюсер группы «Пинк Флойд» Боб Эзрин предупредил Джека Дугласа о том, что продолжать работать на Иоко в высшей степени опасное занятие — «Она причинит тебе зло, сделает больно... Она пользуется тобой напропалую», — Джек настоял на том, чтобы закончить начатую работу, так как считал, что этим он оказывал услугу Леннону.

Эзрин как в воду глядел. Когда наступила весна, Дуглас понял, что Иоко не собирается выплачивать ему проценты, как копродюсеру «Double Fantasy» (они с Иоко как продюсеры получили за нее «Грэмми»), а также за большую часть треков вышедшего следом альбома «Milk and Honey». Дуглас подал на нее в суд, который обязал Йоко выплатить причитавшиеся продюсеру три с половиной миллиона долларов. Иоко пригрозила затянуть и без того длившееся целую вечность разбирательство подачей апелляции, и Дугласу пришлось полмиллиона уступить

В то время как Йоко всю энергию употребляла на благо собственной карьеры, полиция вела следствие по делу об убийстве Джона Леннона. В течение долгого времени существовало подозрение, что Чепмэн был лишь исполнителем злой воли какой-нибудь тайной организации или личного врага Леннона. Материалы дела скапливались в сейфах департамента нью-йоркской полиции, но до окончательных выводов было еще далеко. «Мы знали, что когда дойдет до суда, что бы ни случилось, нас все равно будут в течение долгих лет облыжно критиковать грядущие поколения, — заявил детектив Рон Хоффман, работавший над этим делом в течение шести месяцев. — Мы сделали все, что могли. Проверили все до мельчайшей детали. Буквально все!»

22 июня 1981 года, вопреки рекомендации назначенного ему судом адвоката, Чепмэн неожиданно признал себя виновным в убийстве Джона Леннона. В результате суд ограничился одним заседанием. 24 августа убийце был вынесен приговор — двадцать лет тюремного заключения в Аттике. Само дело, похороненное в архивах полицейского управления, недоступно постороннему взгляду и по сей день.

В воскресенье 14 декабря 1980 года мир воздавал последние почести Джону Уинстону Оно Леннону. Траурное молчание было объявлено на десять минут в два часа дня по нью-йоркскому времени. В Центральном парке собралось не менее 100 тысяч человек. Радиостанции и телеканалы прервали вещание, и миллионы людей во всем мире могли наблюдать за тем, как огромная толпа замерла, подняв вверх два растопыренных пальца под звуки «Give Peace a Chance», разносившиеся из громкоговорителей. Молчание нарушалось лишь зловещим жужжанием вертолетов, висевших в небе и набитых журналистами и полицейскими с биноклями в руках.

Огромную помощь в течение недель, последовавших вслед за убийством Джона, оказывал Йоко Сэм Хавадтой. Он буквально поселился в Дакоте и без устали выполнял все ее распоряжения. Например, когда на похороны приехал Джулиан, она поручила Хавадтою позаботиться о мальчике, который впоследствии сетовал на то, что у Йоко не нашлось для него времени. Но когда 1 января Фред Симан вышел после отпуска на работу, имя Хавадтоя уже значилось одним из первых в списке «главных врагов» Йоко.

Причиной тому послужил счет на 100 тысяч долларов, который он представил Йоко за свои услуги: в течение последних месяцев Хавадтой не только занимался ремонтом и оформлением Кэннон Хилл и Айрон Гейт, но контролировал ремонтные и оформительские работы, которые проводились в квартирах 72 и 71. Как бы то ни было, Йоко подвергла сомнению ряд позиций этого счета, а когда Сэм пригрозил подать на нее в суд, попросту выгнала его вон.

Поведение Йоко привело Хавадтоя в уныние, однако он продолжал настаивать на том, чтобы она еще раз выслушала его. В конце концов 2 февраля ему была назначена аудиенция. Появившись в «Студии Один», он признался Фреду Симану и Ричи Депалма, что разочарован и расстроен и что больше не собирается работать на Йоко. Тем не менее во время беседы с Йоко ему каким-то образом удалось заставить ее изменить свою позицию, а в конце встречи она позвонила Ричи Депалма и объявила о том, что Сэм прощен. Все сотрудники, находившиеся в Дакоте, собрались, чтобы отметить шампанским реабилитацию" Сэма.

Вернув Хавадтоя, Йоко поступила вполне разумно, так как, уволив своих ближайших помощников, осталась в полном одиночестве. Ей просто не на кого было опереться. Кстати, в тот же самый день утром она собрала сотрудников и обратилась к ним с пространной речью, в которой проводила параллели между гибелью Джона Леннона и Джона Ф. Кеннеди. «У Джеки, по крайней мере, оставалась семья Кеннеди, которая оказала ей поддержку, — пожаловалась она, — а позже появился Онассис. Я же осталась совсем одна... Я и так держусь с большим трудом... Шок был слишком жестоким, и я чувствую себя очень слабой».

Весной положение Хавадтоя упрочилось еще больше после того, как Йоко разругалась с Дэвидом Геффеном, человеком, от которого во многом зависел ее успех. «Walking on Thin Ice» стала лучшей из всех сольных пластинок Йоко; после нее она запустила в производство альбом, получивший название «Season of Glass», на обложке которого был помещен снимок разбитых, окровавленных очков Джона Леннона. Йоко заклинала Геффена сделать альбому максимальную раскрутку, а когда он не внял ее требованиям, обвинила продюсера в том, что он заработал миллионы на «крови», а теперь отказывался платить добром за добрые чувства, которые она к нему питала.

Как только Геффен был вычеркнут из списка друзей, главным пажом у Йоко стал Хавадтой. Очень скоро она начала обращаться с ним так же, как в свое время с Тони Коксом и Сэмом Грином. Взаимоотношения развивались с характерной стремительностью, и, если верить Лучиано, в апреле Йоко и Сэм стали любовниками. 16 июня они незаметно покинули Нью-Йорк и отправились в Будапешт. Согласно официальной версии, цель этой поездки заключалась в том, чтобы навестить мать Сэма, однако, по некоторым сведениям, в Венгрии Йоко и Сэм поженились. Как бы то ни было, вернувшись в Нью-Йорк, Сэм Хавадтой переехал в квартиру 72 и проживает в ней и по сей день.

В день своего возвращения из Венгрии Хавадтой отправился на квартиру на 55-й стрит, которую они с Йоко арендовали для Лучиано еще в мае, и, глядя бывшему любовнику в глаза, заявил: «Лучиано, ты понимаешь, что я стал мужчиной?»

Сэм настаивал на том, что лишь вернулся к своему естеству, в то время как Лучиано подозревал, что связь Хавадтоя с Йоко объяснялась простой материальной выгодой. «Можно ли было придумать что-нибудь лучше, чтобы помочь очень, очень богатой вдове, которой к тому же он прилично задолжал?» — с горечью сетовал Лучиано.

В течение долгого времени Йоко скрывала от прессы тот факт, что жила с Хавадтоем. Несмотря на то, что в печатных изданиях все чаще стали встречаться фотографии, на которых они были изображены вдвоем, Йоко и Сэм всячески опровергали слухи о своей женитьбе. Как-то Сэм даже заявил, что располагает официальным документом от венгерского правительства, подтверждающим, что они с Йоко не сочетались браком в этой стране. Было очевидно, что эта тема была для них болезненной. Верно подметила ведущая колонки светских сплетен одного из журналов Лиз Смит, что, окажись этот слух правдой, «он обернулся бы катастрофой для имиджа» Иоко Оно.

Тем не менее не было недостатка в доказательствах сильного увлечения Йоко новым приятелем. Она демонстрировала Марни детские фотографии Сэма, полученные от его матери, собиралась изучать венгерский язык и кухню. А Шон заявил однажды Марни Хеа: «У меня теперь новый папа». В ответ Марни попыталась объяснить мальчику, что он ошибается, что его папа умер. «Нет, Марни, — настаивал Шон. — Сэм спит с моей мамой. Так что теперь у меня новый папа».

Что касается Сэма Хавадтоя, то он полностью изменил свой имидж. Йоко заставила его носить одежду Джона, сделала ему прическу, как у Леннона, что немало шокировало соседей по Дакоте, таких, например, как Рудольф Нуреев. Превращая Сэма в клона Джона Леннона, Йоко отводила ему роль верного помощника, которую в свое время играл Тони Кокс.

Несмотря на то, что после «Walking on Thin Ice», которая даже получила номинацию на «Грэмми» (запоздалое признание продюсерского таланта Леннона), Йоко не добилась серьезных результатов на поприще грамзаписи, она успешно справлялась с новой задачей пропаганды своего нового имиджа вдовы. Каждый месяц в течение многих лет после смерти Джона в прессе, на телевидении и радио появлялась информация о состоянии Иоко: безутешная скорбь, замкнутый, одинокий образ жизни, близкие и нежные отношения с сыном. Снискавшая в свое время славу великого мастера по связям с общественностью, Иоко на этот раз многим была обязана своему пресс-секретарю Эллиоту Минцу, который примчался из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк на следующий же день после убийства Джона.

Теперь, ссылаясь на свое долгое и близкое знакомство с Леннонами, Минц радовал прессу сказочками о глубокой и нежной любви, которую питали друг к другу Джон и Иоко, о том, как безмятежно они жили все эти годы и какого прекрасного состояния духа и тела достиг Леннон за время своего отшельничества. Когда темы печали и тяжелой утраты себя исчерпали, Йоко и Минц переключились на грустную историю предательства и мошенничества, жертвой которых стала Йоко со стороны самых доверенных сотрудников и близких друзей. И наконец, изобретательный Минц был призван на помощь, когда срочно понадобилось придумать опровержение откровениям Мэй Пэн и Джона Грина.

Прошло время, и Йоко вошла в тот самый образ, о котором всегда мечтала, — образ благодетеля. Она стала жертвовать значительные суммы на благотворительные акции или общественные учреждения, взяла на себя расходы по перепланировке одного из участков Центрального парка, примыкающего к Дакоте, получив в обмен на миллион долларов право дать этому участку парка название «Земляничные поляны». Торжественная церемония по этому случаю состоялась 9 октября 1985 года, и на ней Иоко стояла рядом с мэром Нью-Йорка Эдвардом И. Кохом и другими представителями городской администрации.

Несмотря на то, что такое общественное признание, безусловно, радовало женщину, на которую часто обрушивалась со всяческими обвинениями пресса, оно не было единственным мерилом ее успеха. Не менее важным был тот факт, что женщина, которая уже не надеялась когда-либо обрести счастье, вдруг оказалась счастливой. Сэм Хавадтой был неизменно внимателен к Иоко, выполнял ее малейшие желания, прекрасно относился к Шону, довольствуясь тем, что всегда оставался на заднем плане: например, он намеренно задерживался в самолете, предоставляя Иоко возможность одной спуститься по трапу, чтобы не попасть вместе с ней в объективы фоторепортеров.

Одной из первых заметила это Марни Хеа. Через год после смерти Джона Иоко и Сэм пригласили ее в качестве единственного гостя на рождественский ужин, и Марни обнаружила, что ее подруга стала другим человеком. Йоко источала любезность и очарование женщины, принадлежащей к высшему сословию. Она сама приготовила ужин и, подавая его на стол, предложила гостям воспользоваться палочками для еды. Сэм подарил Йоко восхитительные бусы доколумбовской эпохи, которые Иоко даже сняла с себя и дала померить Марни. «Они напоминали котят, — восторгалась Марни. — Они постоянно ластились друг к другу. Я никогда не видела Иоко такой счастливой. Она была на самом деле счастлива. Она была веселой, молодой и совершенно раскрепощенной. Кстати, бросалось в глаза, что она давно не принимала наркотиков. Она выглядела просто чудесно!»


Яндекс.Метрика