Церковная реформа Петра I. Отмена патриаршества

С момента своего возникновения в 1589 г. институт патриаршества стал вторым после светской власти политическим центром Московского государства. Отношение Церкви к государству до Петра не было точно определено, хотя на церковном соборе 1666–1667 гг. было принципиально признано главенство светской власти и отрицалось право иерархов вмешиваться в светские дела. Московский государь считался верховным покровителем Церкви и принимал активное участие в церковных делах.

Неврев Н.В. "Пётр I в иноземном наряде перед матерью своей царицей Натальей, патриархом Андрианом и учителем Зотовым. 1903г."

Но и церковные власти призывались к участию в государственном управлении и влияли на него. Борьбы церковной и светской властей, знакомой Западу, Русь не знала (не было ее, строго говоря, и при патриархе Никоне). Громадный духовный авторитет московских патриархов не стремился заменить собой авторитет государственной власти, и если раздавался со стороны русского иерарха голос протеста, то исключительно с позиции нравственной.

Петр вырос не под таким сильным влиянием богословской науки и не в такой благочестивой обстановке, как росли его братья и сестры. С первых же шагов своей сознательной жизни он сошелся с «еретиками немцами» и, хотя остался православным по убеждениям человеком, однако свободнее относился к церковно-православной обрядности, чем обыкновенные московские люди. Петр не был ни ругателем Церкви, ни особенно набожным человеком, — в общем, «ни холоден, ни горяч».

Как положено, знал круг церковной службы, любил попеть на клиросе, отхватать во всю глотку «Апостол», позвонить на Пасхе в колокола, отметить викторию торжественным молебном и многодневным церковным звоном; в иные минуты он искренне призывал имя Божие и, несмотря на непристойные пародии церковного чина, или, скорее, не любимой им церковной иерархии, при виде церковного нестроения, по его собственным словам, «на совести несуетный имел страх, да не будет безответен и неблагодарен Вышнему аще пренебрежет исправление духовного чина».

В глазах старозаветных ревнителей благочестия он казался зараженным иноземной «ересью». Можно с уверенностью сказать, что Петр от своей матери и консервативного патриарха Иоакима (ум. в 1690 г.) не раз встречал осуждение за свои привычки и знакомство с еретиками. При патриархе Адриане (1690–1700), слабом и несмелом человеке, Петр встретил не более сочувствия своим новшествам. И хотя Адриан не мешал явно Петру вводить те или иные новшества, молчание его, в сущности, было пассивной формой оппозиции. Незначительный сам по себе, патриарх становился неудобен для Петра, как центр и объединяющее начало всех протестов, как естественный представитель не только церковного, но и общественного консерватизма. Патриарх же, крепкий волею и духом, мог бы явиться могучим противником Петра, если бы стал на сторону консервативного московского мировоззрения, осуждавшего на неподвижность всю общественную жизнь.

Понимая эту опасность, Петр после смерти Адриана в 1700 г. не спешил с избранием нового патриарха. «Местоблюстителем патриаршего престола» был назначен Рязанский митрополит Стефан Яворский, ученый малоросс. Управление же патриаршим хозяйством перешло в руки особо назначенных светских лиц. Едва ли Петр решился упразднить патриаршество уже тотчас после смерти Адриана. Вернее думать, что Петр тогда просто не знал, что делать с избранием патриарха. К великорусскому духовенству Петр относился с некоторым недоверием, потому что много раз убеждался в его неприятии реформ.

Даже лучшие представители старой русской иерархии, которые сумели понять всю национальность внешней политики Петра и помогали ему, как могли (Митрофаний Воронежский, Тихон Казанский, Иов Новгородский), — и те восставали против культурных новшеств Петра. Выбрать патриарха из среды великорусов для Петра значило рисковать создать себе грозного противника. Малорусское духовенство держало себя иначе: оно само подверглось влиянию европейской культуры и науки и сочувствовало западным новшествам. Но поставить малоросса патриархом было невозможно потому, что во время патриарха Иоакима малороссийские богословы были скомпрометированы в глазах московского общества, как люди с латинскими заблуждениями. За это на них даже было воздвигнуто гонение. Возведение малоросса на патриарший престол вызвало бы поэтому волну протеста. В таких обстоятельствах Петр и решил оставить церковные дела без патриарха.

Установился временно такой порядок церковного управления: во главе церковной администрации стояли местоблюститель Стефан Яворский и особое учреждение, Монастырский приказ, со светскими лицами во главе. Верховным авторитетом в делах религии признавался собор иерархов. Сам Петр, как и прежние государи, был покровителем церкви и принимал живое участие в ее управлении. Но его чрезвычайно привлекал опыт протестантской (лютеранской) церкви Германии, основанной на главенстве монарха в духовных делах. И в конце концов, незадолго до окончания войны со Швецией, Петр решился провести Реформацию в Русской Церкви. Целительного воздействия на запутавшиеся церковные дела он и на сей раз ожидал от коллегий, вознамерившись учредить особую духовную коллегию — Синод.

Домашним, ручным Лютером русской Реформации Петр сделал малоросского монаха Феофана Прокоповича. Это был очень способный, живой и энергичный человек, склонный к практической деятельности и вместе с тем весьма образованный, изучивший богословскую науку не только в Киевской академии, но также в католических коллегиях Львова, Кракова и даже Рима. Схоластическое богословие католических школ поселило в нем неприязнь к схоластике и католичеству. Однако и православное богословие, тогда плохо и мало разработанное, не удовлетворяло Феофана. Поэтому от католических доктрин он перешел к изучению протестантского богословия и, увлекшись им, усвоил некоторые протестантские воззрения, хотя был православным монахом.

Петр сделал Феофана епископом Псковским, а впоследствии он стал архиепископом Новгородским. Человек вполне светский по направлению ума и темпераменту, Феофан Прокопович искренне восхищался Петром и — Бог ему судья — восторженно славил все без разбору: личное мужество и самоотверженность царя, труды по устройству флота, новую столицу, коллегии, фискалов, а также фабрики, заводы, монетный двор, аптеки, шелковые и суконные мануфактуры, бумагопрядильни, верфи, указы о ношении иноземной одежды, брадобритие, табакокурение, новые заграничные обычаи, даже маскарады и ассамблеи.

Иностранные дипломаты отмечали в Псковском епископе «безмерную преданность благу страны, даже в ущерб интересам Церкви». Феофан Прокопович не уставал напоминать в проповедях: «Многие полагают, что не все люди обязаны повиноваться гocyдapственной власти и некоторые исключаются, а именно священство и монашество. Но это мнение — терн, или, лучше сказать, жало, змеиное жало, папский дух, неведомо как достигающий нас и касающийся нас. Священство есть особое сословие в государстве, а не особое государство».

Eму-то и поручил Петр составить регламент нового управления Церковью. Царь очень торопил псковского архиерея и все спрашивал: «Скоро ли поспеет ваш патриарх?» — «Да уж рясу дошиваю!» — отвечал в тон царю Феофан. «Добро, а у меня шапка для него готова!» — замечал Петр.

25 января 1721 года Петр обнародовал манифест об учреждении Святейшего Правительствующего Синода. В опубликованном чуть позже регламенте Духовной коллегии Петр был вполне откровенен насчет причин, заставивших его предпочесть синодальное управление патриаршему: «От соборного правления можно не опасаться Отечеству мятежей и смущения, каковые происходят от единого собственного правителя духовного». Перечислив примеры того, к чему приводило властолюбие духовенства в Византии и других странах, царь устами Феофана Прокоповича заканчивал: «Когда же народ увидит, что соборное правительство установлено монаршим указом и сенатским приговором, то пребудет в кротости и потеряет надежду на помощь духовного чина в бунтах».

По существу, Синод мыслился Петром в качестве особой духовной полиции. Синодальными указами на священников были наложены тяжкие обязанности, не свойственные их сану, — они не только должны были славословить и превозносить все реформы, но и помогать правительству в сыске и ловле тех, кто враждебно относился к нововведениям. Наиболее вопиющим было предписание о нарушении тайны исповеди: услышав от исповедуемого о совершении им государственного преступления, его причастности к бунту или злоумышлении на жизнь государя, духовник обязан был донести о таком человеке светскому начальству. Кроме того, священнику вменялось в обязанность выявлять и раскольников.

Впрочем, к старообрядцам Петр относился терпимо. "Говорят, купцы из них честны и прилежны, а раз так, пусть веруют, во что хотят. Мучениками за глупость быть — ни они этой чести не достойны, ни государство пользы иметь не будет." Открытые гонения на старообрядцев прекратились. Петр лишь обложил их двойными казенными поборами и указом 1722 года вырядил в ceрые кафтаны с высоким клееным «козырем» красного цвета. Однако, призывая архиереев словесно увещевать коснеющих в расколе, царь иной раз все же посылал на помощь проповедникам для вящего убеждения роту-другую солдат.

Среди староверов все шире распространялась весть, что далеко на востоке, где солнце восходит и «небо прилежит к земле» и где обитают рахманы-брахманы, коим известны все мирские дела, о которых им поведывают ангелы, пребывающие всегда с ними, лежит на море-окияне, на ceмидесяти островах чудесная страна Беловодье, или Опоньское царство; и был там Марко, инок Топозерского монастыря, и нашел 170 церквей «асирского языка» и 40 pycских, построенных бежавшими из Соловецкого монастыря от царской расправы старцами. И вслед за счастливым Марко на поиски Беловодья, в сибирские пустыни, устремлялись тысячи охотников увидеть своими глазами всю древлюю красоту церковную.

Учредив Синод, Петр вышел из того затруднения, в каком стоял много лет. Его церковно-административная реформа сохранила в Русской Церкви авторитетный орган власти, но лишила эту власть политического влияния, каким мог пользоваться патриарх.

Но в исторической перспективе огосударствление Церкви пагубным образом сказалось и на ней самой, и на государстве. Видя в Церкви простую служанку государства, растерявшую свой нравственный авторитет, многие русские люди стали явно и тайно выходить из церковного лона и искать удовлетворение своих духовных запросов вне православного учения. Например, из 16 выпускников иркутской семинарии 1914 г. только двое изъявили желание остаться в духовном звании, а остальные были намерены пойти в вузы.

В Красноярске ситуация была ещё хуже: никто из 15 её выпускников не захотел принять священнический сан. Подобная ситуация была и в костромской семинарии. А поскольку Церковь стала теперь частью государственной системы, то критика церковной жизни или полное отрицание Церкви по логике вещей заканчивалась критикой и отрицанием государственного порядка. Вот почему в русском революционном движении было так много семинаристов и поповичей. Самые известные из них — Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, И.В. Джугашвили (Сталин), А.И. Микоян, Н.И. Подвойский (один из руководителей захвата Зимнего дворца), С.В. Петлюра, но полный список намного длиннее.

Сергей Цветков

Источник