1 августа 1914

На конец восьмидесятых падает судьбоносная дата – 75 лет тому назад 1 августа 1914 года разразилась первая мировая война, эпохальный рубеж в истории человечества. Тогдашние правители России бросили нашу страну в центр ужасающей схватки империалистических правительств, вогнавших народы в неслыханную бойню. На третьем году войны Великий Октябрь вырвал Россию из рядов сражавшихся. Западным державам пришлось самим довоевывать затеянную ими войну, самим испить до конца горькую чашу жертв и материальных издержек.

Последствия для западного мира были глубокими, разнообразными и в ряде отношений катастрофическими. Американская политическая писательница Барбара Такман в своей изрядно нашумевшей в шестидесятые годы книге «Августовские пушки» обратилась к главному. «Над всем преобладало одно,— писала она на последней странице книги,– разочарование.» «У нашего поколения не осталось великих слов»,— обращался Д. Лоуренс к современникам. Эмиль Верхарн говорил с болью о «человеке, которым я был…» Он-то прекрасно знал смысл великих слов и светлых идеалов, ушедших навсегда вместе с 1914 годом. Еще Барбара Такман рассудила: «Люди не в состоянии вести такую колоссальную и мучительную войну без веры в ее окончание, без надежды на лучшее будущее, на то, что будут заложены основы нового мира ».

Победители водрузили на развалинах старого порядка карфагенский мир, причем без нашей страны и направленный против нее. По очень понятной причине — республика Советов бросила вызов тем силам, которые несли историческую ответственность за беспримерное кровопролитие. В смрадном чаду победы на Западе поторопились предать забвению то, что путь к ней умостили трупами русских офицеров и солдат, павших за дело Антанты в 1914 – 1917 гг. Потребовалось еще тридцать лет и еще одна война с Германией, чтобы Запад вспомнил. Описывая в «строго секретном» послании в Москву 27 февраля 1944 года свою борьбу со смехотворными претензиями эмигрантского польского правительства на земли на Востоке, английский премьер У.Черчилль писал: «Рассматривая, как я это делаю, эту войну против германской агрессии как одно целое и как тридцатилетнюю войну, начавшуюся в 1914 году, я напомнил г-ну Миколайчику о том факте, что земля этой части Восточной Пpyccии обагрена русской кровью, щедро пролитой за общее дело. Здесь русские войска, наступая в августе 1914 года и выиграв сражение под Гумбинненом и другие битвы, своим наступлением в ущерб собственной мобилизации заставили немцев снять два армейских корпуса, наступавших на Париж, что сыграло существенную роль в победе на Марне. Неудача под Танненбергом ни в какой степени не аннулировала этих больших успехов. Поэтому мне казалось, что русские имеют историческую и хорошо обоснованную претензию на эту немецкую территорию».

Указание на Год 1914 как исходный рубеж «тридцатилетней войны» не черчиллевские произвольные построения, а реальность. Именно к этому времени восходят усилия тех, кто ныне именуются Атлантическим сообществом, добиться главенства в мировых делах, причем безраздельного. Это неизбежно влекло за собой устранение любой державы, которая была или могла стать препятствием для осуществления честолюбивых замыслов. То, если угодно, стратегическая установка, а тактика — добиться этого чужими руками, столкнув лбами другие державы. В 1914 году в Лондоне, Париже, да и тогда в еще порядком провинциальном Вашингтоне ожидали великих благ для себя из того, что Германия и Россия оказались в противоположных лагерях.

Черчилль, возвращаясь к настроениям, царившим в правящей элите Англии в первые недели «великой войны», как порой именовалось кровопролитие 1914—1918 гг., до 1939 года заметил: «В начале войны как мне, так и всему военному кабинету было совершенно непонятно, почему Германия не обратила всю свою мощь против России, ограничившись на западе обороной своих границ». Не получилось! Воевать пришлось и Западу, а когда подбили итоги, вышло вот что: по подсчетам по окончании войны получилось в абсолютных цифрах в стане: Антанты Россия по потерям не имела равных, а относительно — во Франции один погибший приходился на 28 человек, в Англии – на 57, а в России — на 107 человек от общей численности населения.

Отсюда, помимо прочего, упорные попытки власть имущих на Западе, поведших в двадцатые и тридцатые годы дело к новой вооруженной схватке, стремится спланировать ее так, чтобы подорвать мощь нашей страны во всех отношениях. Руками в основном того же противника, с которым сражалась Россия в 1914-1917 гг.,— Германии. В этом, в конечном счёте, оказался главный смысл новой войны, разразившейся 1 сентября 1939 года. Главари германского фашизма с готовностью сыграли свою роль. В Году 1945 и завершилась «тридцатилетняя война». Разумеется, совсем не так, как ожидали ее зачинщики и поджигатели. Но потери… Война эта унесла у нас более 27 миллионов жизней.

Современный мир, прошедший через две невиданные дотоле войны в истории человечества, носит как их неизгладимые шрамы, так и обогатился опытом, который не могли накопить никакие теоретические построения. Суровая реальность – лучший, хотя и требовательный, учитель в делах человеческих. Ныне, через 50 лет после начала второй мировой войны и 75 лет со дня первой, можно с незначительным трудом окинуть взглядом всю цепь событий, взявших начало 1 августа 1914 года. Эта дата во многом точка отсчета для понимания мира, в котором мы живем.

* * *

Под этим заголовком «1 августа 1914» я выпустил в 1974 году книгу, породившую множество споров. За истекшие больше 18 лет меня многократно и постоянно спрашивали, будет ли новое издание этой книги. Наконец, вот оно! Уточнены и расширены те аспекты книги «1 августа 1914 «, которые привлекали особо пристальное внимание. Разумеется, принята во внимание новая литература, имеющая касательство к истории России в годы первой мировой войны от августа 1914 по февраль 1917.

Поразительная женщина – писательница, публицистка, поэтесса, к тому же общественная деятельница – Нина Николаевна Берберова, покинувшая в начале двадцатых годов нашу страну, уже тогда питала великое пристрастие к политике. На исходе вечера своей жизни она обнародовала, что именно ее интересовало, выпустив в 1986 году в Нью-Йорке книгу «Люди и ложи. Русские масоны XX столетия». Н.Н. Берберова обобщила в ней примерно 60 лет своих разысканий о русском масонстве ( разумеется, то был не единственный предмет ее интересов ). В пестром калейдоскопе фактов, собранных в американских и европейских архивах, не упущено и то, что мне довелось написать в книге « 1 августа 1914» об одном из основных героев книги Н.В. Некрасове. Н.Н. Берберова заметила: «В конце 1930-х гг. он ( Некрасов) исчез. Впрочем, небольшой след остался: он положил в архивы одну бумагу, где изложил кое-что о самом себе, о 1917 годе, о масонстве. К сожалению, эту бумагу прочел и обработал не историк, а советский « беллетрист», который «художественно» подал материал. Историки опасливо цитируют здесь и там его строки, а советская критика тяжеловесно и сердито обругала его ( Яковлев. «1 августа 1914 » )» .

Сурово распекла Берберова мою книгу, присочинив насчет «советской критики «; речь шла об академике Исааке Израилевиче Минце и его подголосках типа А.Я. Аврихе. Правда, писавшим примерно так, как она подметила. Увы, далеко не точно Берберова воспроизвела то, что написано мною. Описывая на С. 47 бурную деятельность Н.В. Некрасова, она справедливо заметила: « Он был повсюду: около Маклакдва, около Астрова, даже около Шульгина: он звал его в ложу, но Шульгин ( как и Мельгунов) отказался от чести». А на С. 267, вернувшись к моей книге, утверждает: «Разговор Яковлева с Шульгиным никакого интереса не представляет: Шульгин никогда не был масоном, а Яковлев – историком. Но не за это, а за другие грехи советская критика обошлась с ним жестоко «. Я, разумеется, никогда не утверждал, что Шульгин – масон, но темперамент-то Берберовой каков! И как внимательно следила Н.Н. Берберова за словесными упражнениями И.И. Минца!

Хотя ее книгой я отлучен от истории, в данном случае русского масонства, дерзну все же сделать попытку определить его роль в событиях 1914-1917 гг. в России. Гнев Берберовой в известном смысле, пожалуй, слишком эмоциональный, взявшей в союзники примерно своего ровесника – академика Минца, в значительной степени коренится в условиях ее жизни, работы. Впрочем, это не ее вина. И не ее одной.

* * *

Тусторонний мир российской эмиграции многие десятилетия жил своей жизнью, вернее существовал на задворках истории. У нас сменялись поколения, страна шла и не всегда прямолинейным путем, да и ошибок было немало, а в кругах белой эмиграции прозябали только воспоминания. Нужно отдать справедливость Берберовой, она, пожалуй, входила даже в «розовую»  эмиграцию, а рядом мучительно и горько те, что стояли у власти до 1917 года или пережили волнующее прикосновение к ней в считанные месяцы нелепостей, задуманных, но не осуществленных за нехваткой времени преступлений Временного правительства, размышляли все о том, почему они оказались не нужными собственному народу. В конечном счете, лидеры белой эмиграции были русскими людьми. «Были», ибо теперь они ушли, но, вероятно, и на смертном, одре до боли ясно им виделись в дымных сугробах белые стволы поседевших березок – мираж, определенно лишенный классового характера. В обыденном смысле личная трагедия этих людей понятна. Но была и другая сторона: до конца дней своих подавляющее большинство руководителей белой эмиграции осталось верным старым убеждениям. Больше того, вороша тускневшие с неумолимыми годами драгоценные воспоминания, они стремились представить себя благороднее и выше, чем оказались на крутом повороте истории в 1917 году. Силы стариков убывали, но в стильной немощи они виделись себе в прошлом иными. Подсознательная тоска по растраченной молодости или пущенных по ветру зрелых годах многократно умножалась осознанием того, что они оказались бессильны перед силами новыми и им совершенно непонятными. А ведь когда-то несостоявшиеся правители великой страны почитали себя интеллектуальной элитой, «мозгом» России.

Любая попытка, умышленная, или (как мы дальше увидим) просто оговорка, ставившая под сомнение «чистоту помыслов» незадачливых капитанов, свалившихся с мостика государственного корабля, естественно, принималась ими в штыки. И пуще всего эти люди боялись напоминаний даже со стороны единомышленников, что в те далекие годы они имели иные планы, кроме битой риторики насчет целомудренной демократии. К середине пятидесятых годов время отсасывало последние силы у немногих еще оставшихся в живых, но не подорвало их решимости хранить священную легенду. Ударом грома для глубоких старцев, ссохшихся политических мертвецов, явился выход в 1955 году в Нью-Йорке «Воспоминаний» П.Н. Милюкова. К этому времени автор, в прошлом приват-доцент, историк, лидер партии кадетов, первый министр иностранных дел Временного правительства, уже двенадцать лет покоился в могиле. Хотя бы по этой причине он был недоступен, немого нельзя было убедить замолчать, взять назад написанное, а для непосвященных глухой намек на с. 332—333 второго тома «Воспоминаний» много не значил. Рассуждая о расстановке сил во Временном правительстве, П.Н. Милюков признался, что у него спала пелена с глаз только на склоне лет.

Речь шла о том, что во Временном правительстве, описанном и осмеянном как сборище бестолковых людей, оказывается, была некая крепко сколоченная группировка. Входившие в нее выполняли таинственный замысел, известный им и только им, а именно-Керенскому, Некрасову, Терещенко и Коновалову.

« Все четверо, – писал Милюков, – очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли; но их объединяют не только одни радикальные политические взгляды. Помимо этого, они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического, но и своего рода политике-. морального характера. Их объединяют как бы даже взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источника… Дружба идет за пределы общей политики. Из сделанных здесь намеков можно заключить, какая именно связь соединяла центральную группу четырех. Если я не говорю о ней яснее, то это потому,что, наблюдая факты, я не догадывался об их происхождении в то время и узнал об этом из случайного источника лишь значительно позднее периода существования Временного правительства».

Замечания походя в мемуарах Милюкова потрясли 88-летнюю Е.Д. Кускову. Возраст не помеха для сильных чувств. В таких годах и выпустила свою книгу «Люди и ложи» Н.Н. Берберова. В бурные годы прихода XX века Кускова примелькалась среди правой социал-демократии в России, а в начале двадцатых годов вместе с мужем С.Н. Прокоповичем была выслана за пределы Советской страны. Она прочитала книгу Милюкова в Швейцарии, где доживала свой немалый век. Туда держать совет с ней, что делать по поводу открытого Милюковым в 1956 году, позаботился приехать из-за океана, из Соединенных Штатов, сам Керенский, разменявший тогда 77-й год.

Что и как было сказано в этот первый визит по масонским делам и последующие, едва ли станет известно. Кускова 20 января 1957 года писала И.О. Дан ( вдове известного меньшевика Дана, сестре Мартова) об очередном посещении Керенского: « Я провела всю пятницу с Керенским. Нам пришлось обсудить, что делать в связи с тем, что Милюков упомянул о той организации, о которой я рассказывала тебе… Он очень одобрил уже сделанное мною: написать о ней для архива с условием не оглашать еще тридцать лет. Он поступит так же. Больше того, он даст ответ на туманное замечание Милюкова в предисловии к книге, которую сейчас пишет. Ответит от себя, не упоминая никаких имен. Все это было тщательно обдуманно, и мы согласились о форме, как это нужно сделать. Но обязательно нужно остановить, если это возможно, сплетни в Нью-Йорке: в России еще живы люди, больше того, очень хорошие люди, и нужно позаботиться о них».

Так в середине пятидесятых годов была приоткрыта завеса над деятельностью тайной масонской организации, у руководства которой, считалось тогда, к 1917 году стояли Н.В. Некрасов, А.Ф. Керенский, М.И. Терещенко, А.И. Коновалов —ведущие деятели Временного правительства. Эту квадригу тогда называли Тройкой « или «Триумвиратом «. Как бы ни было сенсационно это событие, нет необходимости ни драматизировать, ни снижать значения этого.

Заинтригованная Берберова написала, имея в виду еще первые беседы Керенского с Кусковой: « Через два года (1958) Керенский, видимо, еще не принял решения, сколько и что именно он откроет из прошлого Временного правительства. На его сомнения Кускова отвечает: « На Ваш вопрос отвечаю утвердительно: да, надо. Ведь все равно болтовня идет, не лучше ли дать аутентичную запись нашего прошлого?»… С этого времени начинается перемена в словаре, которым Кускова до сих пор пользовалась: вместо слова «масонство» она пишет «Союз Освобождения» – эта конспирация делается для полных невежд. «Союз Освобождения» прекратил существование в 1905 году. Сама Кускова в письме от 7 июня 1958 г. писала: «Весь 1905 год был занят еще « Освобождением «. Сама я узнала о друзьях (!) лишь в 1906 году, и Керенский прекрасно понимал, о чем идет речь, когда Кускова ему написала о «разглашении тайны 1906-1917 С. О.», а иногда и просто « Союза» или даже просто « О.» что, конечно, могло означать и просто « Организацию «.

Героическое обещание Керенского Кусковой, и не только ей одной, зафиксироватъ на бумаге о масонах и напечатать осталось, если верить Берберовой, так и не выполненным. « Он, – сокрушается Берберова, – едва-едва коснулся русского масонства в своей книге « Россия и поворотный пункт истории» и опять замолчал, и при жизни уже ни словом больше не обмолвился о тайном обществе. Записал ли он позже свою «исповедь» и зарыл ли ее где-нибудь на территории США или Соединенного Королевства — осталось неизвестным до сегодняшнего дня». Что до Кусковой, то, по словам Берберовой, «она умерла в девяносто лет, до последнего дня все еще беспокоилась, что кто-то сделает» не так, как надо».»

Так как же надо оценивать роль масонов в России в те годы, предшествовавшие первой мировой войне. Русскому общественному мнению в начале XX века масоны представлялись чудаками, поглощенными архаичными и безобидными обрядами. Едва ли к ним могли серьезно относиться. Да и возрождение масонских лож, братств и орденов после революции 1905 года выглядело как еще одно эксцентричное бегство от свирепой действительности. Обстоятельства основания лож « Северная звезда», « Возрождение» и других носили определенно комический характер, не говоря уже о том, что охранка прекрасно знала о происходившем и даже попыталась завести полицейское масонство. Понаслышавшись, что богиню справедливости Астрею весьма почитали масоны, полицейские интеллектуалы основали для легковерных лжеложу «Астрея «. Затея провалилась. Но охранка все же преуспела, использовав других лиц.

Движение масонов в это время было связано с именами петербургского адвоката М. С. Маргулиеса и пресловутого князя Д.О. Бебутова. Изрядно потасканный, преждевременно постаревший в великосветских салонах фат Бебутов с возникновения партии кадетов предложил ей свои услуги, вознамерившись пройти в Центральный комитет КД. Прослышав, что кадеты носятся с проектом создания партийного клуба, он со слащавой кавказской обходительностью навязал 10 тысяч рублей. Великие либералы остолбенели — князь жертвовал на алтарь свободы немалую по тем временам сумму. Откуда деньги? Острословы раскинули умом и решили: наверное украл у своей богатой жены, за что изгнан из дома и отныне свободен отдаться партии. На том и порешили. Деньги пустили в дело, и одиннадцать лет лидеры кадетов вели душевные разговоры в клубе, основанном на бебутовские рубли. За князем значилась масса лихих поступков в эти годы. То, что он самовлюбленный дурак, было видно невооруженным взглядом, как не вызывала сомнений его неслыханная политическая дерзость. Бебутов со смаком ругал царя, издал за границей и привез в Россию альбом злых карикатур на Николая II, украсил ими свою квартиру, продолжал жертвовать на «общее дело» и прочее. «Дураку счастье», – разводили руками кадетские мудрецы. Они все же не взяли Бебутова в ЦК партии, успокоив его местом депутата в Думе от кадетов.

После февральской революции все стало на свои места: выяснилось, что князь был агентом охранки, щедро ссужавшей его деньгами, на которые, помимо прочего, был основан кадетский «клуб. Бебутов не выдержал разоблачений, старика хватил удар, и его не стало.

Авантюрная история предприимчивого кавказского князя имеет прямое отношение к нашему рассказу. В разгар своей деятельности Бебутов соблазнял кадетов и перспективами, которые откроет перед ними масонство. Он не преуспел, ибо П.Н. Милюков, внешне сущий прусский генерал в штатском, еще отличался складом ума холодным и рассудительным. На все предложения, и не только Бебутова, завести еще масонскую ложу он, посверкивая пенсне, отвечал просто и внушительно: «Пожалуйста, без мистики, господа!» Узнав о заключении приват-доцента, благосклонно реагировавшего на обращение « профессор», великие умы в охранке, все же уважавшие ученость, решили, что масонство – пустой номер и потеряли к нему на несколько лет всякий интерес, как и сам Милюков, который не терпел таинственного в рациональный век, каким обещало быть XX столетие.

Промахнулись как сыск (правда, на время), казалось бы, по долгу службы обязанный знать человеческую натуру, так и знаток отечественной истории (этот до старости), по профессиональной потребности витавший в заоблачных высотах абстрактных доктрин. Масоны на Руси водились давно, по крайней мере с XVIII века, но только уроки революции 1905 года повелительно заставили их выползти из кокона мистики и оккультных благоглупостей, снять апокрифические фартуки и влезть в поли– тику с черного входа. По простой и понятной им, людям обычно состоятельным, причине: самодержавие зашаталось.

Наследием революции было возникновение и легализация буржуазных партий, в первую очередь конституционалистов-демократов ( пресловутых «кадетов»), именовавшихся еще партией «народной свободы», и «Союза 17 октября» или «октябристов». Масон высоких градусов профессор М.М. Ковалевский, один из отцов-основателей партии кадетов, после отпора П.Н. Милюкова не опустил руки. Он принялся укреплять и расширять масонское ядро в самой партии, опираясь на зарубежье, а сам был введен в масонскую ложу во Франции еще в конце XIX века.

Хлопотами Ковалевского в Париже с сопутствующим масонским сборищам ритуалом А.В. Амфитеатров, В.О. Ключевский, А.С. Трачевский, Е. Аничков и другие были приняты в ложу «Космос», а Вас.И. Немирович-Данченко, известнейший писатель и публицист, вошел в ложу «Гора Синай». Эти люди считались, тогда цветом русской интеллигенции. Адвокат Е.И. Кедрин, став членом французской ложи «Великий Восток», решил, что отныне он причастен к чему-то великому и превратился в яростного пропагандиста масонства в России, на радость и потеху черносотенным дубогрызам. Разумеется, такие крупные ученые, как историк П.Е. Щеголев, Н.П. Павлов-Сильванский и ряд других, о своем членстве в масонских ложах помалкивали.

Посвящение иных лиц в масоны, главным образом усилиями Ковалевского, нередко имело комические стороны. Н.Н. Берберова не без яда написала: « Хотя Ковалевский и захватил из Парижа и перчатки свои, и передник, и, вероятно, некоторые другие предметы, необходимые для ритуалов, этого было недостаточно. Очень скоро два «брата» из Французского Великого Востока приехали за ним и помогли ему устроить «храм « по всем правилам и посвятить кое-кого из общих ближайших друзей в тайное общество, сначала в первую степень (1°), а затем, учитывая заслуги некоторых из них ( поименованных выше) перед французским масонством, через неделю перевести их всех в 3-ю, а некоторых – еще стремительнее – в 18-ю степень. М.С. Маргулиеса, известного в Петербурге молодого адвоката, они посвятили в самом здании тюрьмы, где Маргулиес отбывал срок за свои (в 1905 г.) революционные проступки ( впрочем, весьма умеренные). Так, в камере «Крестов», в передниках, с молотками в руках Великие Мастера провели церемонию посвящения на глазах у, вероятно, совершенно обалдевших от этого зрелища, сторожей. Тут же, немедленно, с еще большей торжественностью Мануил Сергеевич был возведен в 18-ю степень «.

Ленинградский исследователь этих бурных лет нашей Родины советский историк профессор В.И. Старцев проследил определенную динамику масонской подпольной работы в 1906-1909 годах: «тяга к масонству возросла». Но как раз на это время приходится взрыв интереса охранки к французским связям русских масонов. По мнению Старцева, охранка, используя агентов-французов, попыталась «выведать имена русских масонов…» Это привело к тому, что в 1909 году работа лож практически стала невозможной, и поставило их членов на грань ареста. Принято считать, что в декабре 1909 года ложи в России, связанные с «Великим Востоком Франции», объявили о «самоуспении», то есть самороспуске.

На деле другие ложи, неизмеримо усилив конспирацию, продолжили свою работу по овладению ключевыми постами в государственной иерархии Российской империи. А.Ф. Керенский в воспоминаниях, написанных в 1965 году, на закате жизни, вкрадчиво (вспомним консультации с Кусковой) написал о своих связях с масонами: «Мне предложили участвовать в 1912 г., как раз после моих выборов в IVДуму. После серьезного размышления я пришел к выводу, что мои собственные цели совпадают с целями общества, и решил принять предложение примкнуть к нему. Я должен подчеркнуть, что наше общество было нерегулярной масонской организацией. Прежде всего оно было необычным в том отношении, что разорвало связи со всеми иностранными обществами и принимало женщин. Далее, полный ритуал и масонская система степеней были упразднены, и только внутренняя дисциплина была сохранена, обеспечивавшаяся моральными качествами членов и способностью сохранять тайну. Никаких письменных документов или списков членов не держали… Имелась ложа в Думе, другая для журналистов и т.п. С самого начала каждая ложа стала автономной единицей «.

* * *

Война и растущие затруднения царизма подняли на ноги масонов, они не хотели и не могли упустить, в их понимании, исторический шанс. В сентябре 1915 года после провала переговоров «Прогрессивного блока», возникшего в Думе, с правительством, те,. кто считали себя руководителями русской буржуазии, решили из мозаики лож, орденов и братств отковать единую тайную организацию. Война подстегивала, времени на обсуждение не оставалось, и они преисполнились решимости пренебречь всеми партийными различиями и добиться только одного – организация пронизывает и охватывает высшую структуру Российской империи, особенно двор, бюрократию, технократию и армию. Для скорости взяли уже готовые схемы предприятий такого рода и сочли, что удобно строить заговор по типу масонских лож.

В начале сентября 1915 года возник сверхзаконспирированный «Комитет народного спасения «, издавший 8 сентября «Диспозицию № 1». В этом таинственном документе, найденном после Великого Октября в бумагах A.M. Гучкова, формулировались цели новой организации. В нем утверждалось, что на руках у России две войны — против упорного и искусного врага вовне и против не менее упорного и искусного врага внутри. Достижение полной победы над внешним врагом немыслимо без предварительной победы над врагом внутренним. Под последним имелась в виду правившая династия. Для победы на внутреннем фронте необходимо оставить всякую мысль о «блоках и объединениях с элементами зыбкими и сомнительными», немедленно назначить штаб верховного командования, основную ячейку которого составят князь Г.Е. Львов, А.И. Гучков и А.Ф. Керенский.

Отцы-основатели организации настаивали, что борьба «должна вестись по установленным практикой правилам военной дисциплины и организации «. С самого начала подчеркивался избранный, а не массовый характер организации: «Сия работа не касается обыкновенных граждан, а исключительно лиц, участвовавших в государственной машине и общественной деятельности». Пригодными методами признавался прежде всего «отказ войск» иметь какое-нибудь «общение» с лицами, декретированными указанным штабом верховного командования, удаленными от государственных и общественных функций ( хотя, естественно, они продолжали занимать соответствующие посты в иерархической пирамиде империи!).

Заговорщики считали, однако, совершенно обязательным, чтобы не допускалось стачек, могущих «нанести ущерб государству», т.е. стремились предотвратить любое массовое движение против царизма. Иными словами, речь шла б подготовке верхушечного, быть может, только дворцового переворота, но отнюдь не революции.

Здесь ключ к целям организации. Создатели ее взялись за выполнение одновременно ряда задач. Для начала нейтрализация или устранение монархии, переход всей полноты власти в руки буржуазии в рамках диктатуры. Последняя была нужна не ради самолюбования: страна жила на вулкане революции. Буржуазные деятели, именовавшие себя масонами, хотели встретить ее во всеоружии, располагая прочной организацией. Не допустить революции, а если она вспыхнет — потопить ее в крови. Такова была главная цель объединения политиков, формально принадлежавших к разным, нередко конфликтовавшим между собой буржуазным партиям.

Эти люди, конечно, не были столь наивны, чтобы вместе с масонским жаргоном, на котором написана «Диспозиция № 1», брать все у идейных предшественников. Пресловутые фартуки каменщиков, символика и обрядность исключались, в организацию допускались женщины, оставалось главное – глубокая тайна и клятва хранить ее. Организация состояла из лож по пяти человек, подчиненных, в конечном счете,» штабу верховного командования «.

Кускова в письмах, написанных в 1955-1957 гг. утверждала (Л. Дан, 12 февраля 1957 г.): «Нам было необходимо завоевать на свою сторону военных… Здесь мы добились значительных успехов». В письме Вольскому 15 ноября 1955 г.: «У нас везде были «свои» люди. Такие организации, как «Свободное экономическое общество», «Технологическое общество», были пронизаны ими сверху донизу… До сих пор тайна этой организации не раскрыта, а она была громадной. Ко времени февральской революции вся Россия была покрыта сетью лож. Многие члены организации находятся здесь, в эмиграции, но они все молчат. И они будут молчать, ибо в России еще не умерли люди, состоявшие в масонских ложах». Сама Кускова умерла в 1958 году. Этим откровением глубокой старухи историки обязаны считанным фразам о русских масонах, появившимся по недосмотру в мемуарах Милюкова. Пока нить оборвалась. Когда зазвучат новые голоса?..

В двадцатые годы эмигрантский историк и публицист С.П. Мелъгунов сделал отчаянную попытку раскрыть тайну. После опубликования в Советском Союзе в XXVI томе «Красного. Архива» поразительной «Диспозиции № 1», он утроил усилия, домогаясь сведений у лидеров российской эмиграции. Гучков и Керенский начисто отрицали существование масонской организации. Тогда сама Кускова устояла перед «истерикой и шантажом», как она именовала мельгуновские методы сбора информации, и, как мы видели, разомкнула уста только во второй половине пятидесятых годов после опубликования книги Милюкова…

Немало размышляя обо всех этих вопросах, В.И. Старцев совершенно справедливо заметил в 1982 году: «Вероятно, необходимость жесткой конспирации, при которой были немыслимы декорированные ложи, коврики, черепа, шпаги и прочие атрибуты регулярной масонской ложи, натолкнули кого-то (мы еще не знаем пока, кого именно) на идею создания новой организации, которая бы взяла от масонства только клятву и строгую дисциплину, а всю мистическую тарабарщину отбросила».

Верность масонской ложе в глазах посвященных была неизмеримо выше партийной дисциплины любой партии. И когда пришло время создавать Временное правительство, его формирование нельзя объяснить иначе, как выполнением предначертаний этой организации. Кандидатуры были выдвинуты не лидерами буржуазных партий, ибо только немногие из них были в ложах, а одобрены на тайных сборищах руководящего ядра масонов. Если иметь в виду эту точку зрения, тогда проясняется многое малопонятное и противоречивое в истории России в 1914-1917 гг. Во всяком случае, объясняется, неожиданная спонтанность действий ряда высших представителей буржуазии, принадлежавших к различным партиям,и между которыми, уже хотя бы по этой причине, были «рогатые» отношения. А они выступили с неслыханным единодушием!

«Вот эта организация, – сказала, наконец, в 1986 году Н.Н. Берберова в книге «Люди и ложи», – оказалась в авангарде тех, кто захватил власть в феврале 1917 года». Она положила конец легенде о том, что участие масонов во Временном правительстве ограничивалось пресловутой «Тройкой», или «Триумвиратом». Проведя розыск в архивах, опросив тех, кто помнил, Н.Н. Берберова сделала вывод: «1917 год оказался для русских масонов апогеем их деятельности, но общество оставалось сугубо тайным, может быть, еще даже более засекреченным, чем до революции: в первый состав Временного правительства (март-апрель) входили десять «братьев» и один «профан», который многое понимал и о многом догадывался, но был занят самим собой, своей политической биографией и той «политической фигурой», которую он «проецировал» в умах союзников. Это был, конечно, Павел Николаевич Милюков… Если из одиннадцати министров Временного правительства первого состава десять оказались масонами, «братьями» русских лож, то в последнем составе «Третьей коалиции» (так называемой Директории) в сентябре-октябре, когда ушел военный министр Верховский, масонами были все, кроме Карташева, – те, которые высиживали ночь с 25 на 26 октября в Зимнем дворце и которых арестовали и посадили в крепость, и те, которые были в «бегах».

Прервем пока интригующее путешествие в призрачный мир политических силуэтов минувшего. Для наших целей достаточно указать, что руководители российской буржуазии отнюдь не были безобидными людьми, полагавшимися лишь на легальную партийную деятельность. Напротив, они были очень рукастыми, ворочавшими не только капиталами, но и изобретательными интриганами В самом деле, разве был иной путь затянуть генерала или офицера императорской армии в тенета заговора кроме предложения оказать услугу «братству «, а не принимать участие в «грязной политике». Психологически расчет был точен.

В делах такого рода судить нужно по фактам. Масонская организация дала посвященным то, что не могла предложить ни одна из существовавших тогда буржуазных партий: причастность к «великому делу». Вместо ложной риторики, пустой партийной трескотни, думских дрязг и склок – работа бок о бок с серьезными людьми. Работа «чистая «, ибо не требовалось идти в массы, общаться с народом, которого российские буржуа в обличье масонов чурались и боялись не меньше, чем их ненавистные соперники у власти – царская камарилья.

Методы работы масонов – постепенное замещение царской бюрократии своими людьми на ключевых постах сначала в военной экономике через «добровольные организации» – Союз земств и городов (Земгор) – сулили планомерный переход власти в руки буржуазии. Без революции, которую они смертельно боялись, больше того, предотвращали ее. Иными словами, практика «превентивной революции « – гордость современного империализма – была опробована в России давным-давно.

В.И. Ленин, оценивая февральскую революцию, подчеркнул: «Эта восьмидневная революция была, если позволительно так метафорически выразиться, «разыграна» точно после десятка главных и второстепенных репетиций, актеры знали друг друга, свои роли, свои места, свою обстановку вдоль и поперек, насквозь, до всякого сколько-нибудь значительного оттенка политических направлений и приемов действий»  [1]

* * *

И еще один вопрос, имеющий касательство уже к исторической науке. Почему роль масонов в действиях российской буржуазии оставалось вне поля зрения? Что,разве не было никаких материалов? Это, конечно, неверно. Отдельные указания были, однако им не придавалось значения и по основательной причине – соответствующие факты, во всяком случае до октября 1917 года, попали в руки тех, кто был прямо заинтересован в их сокрытии.

Сразу после Февральской революции в Петрограде учредили чрезвычайную следственную комиссию Временного правительства «для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц». Ее материалы изданы в семи томах в Ленин граде в 1924-1927 гг. — «Падение царского режима». Стенограммы допросов рисуют картину страшной растерянности, упадка духа, низости тех, кто совсем недавно правил Россией. Потрясенные революцией, терзавшиеся по поводу своего будущего, опрашиваемые на допросах выбалтывали то, что в иных условиях никогда бы не стало достоянием гласности.

Особенно словоохотливыми оказались бывшие чины охранки и жандармерии. Еще вчера свирепые и кровожадные распорядители судеб своих жертв, сегодня они пресмыкались, плакали и унижались перед отнюдь не страшными болтунами, составившими чрезвычайную комиссию. Недавние столпы «правосудия», обрекавшие революционеров на долгие годы тюрьмы и каторги, хладнокровно отправлявшие их на виселицу, сломались, пробыв несколько недель в камерах Петропавловской крепости, где содержались далеко не на тюремном режиме. Блудливо ловя взгляды членов комиссии, недавние палачи стремились угадать ее желания и выкладывали все. Вытряхнутые из голубых мундиров, они оказались жалкими людишками.

19 марта 1917 года перед комиссией предстал генерал-лейтенант Е.К. Климович, начавший свою службу в охранных отделениях и в 1916 году кратковременный директор Департамента полиции. В ходе допроса всплыли имена агентов полиции Ратаева и Лебедева, о которых спросили Климовича. Стенограмма гласит:

«Климович. – Ратаев известен, а Лебедев нет.

Родичев. – Значит, Ратаев был подчинен департаменту полиции?

Климович. – Ратаев когда-то был во главе бюро заграничных агентов.

Родичев. – В 1916 году?

Климович. – В 1916 году. Ратаева, кажется, взяли до моего еще вступления. Ему платили сравнительно небольшие деньги, и он должен был по масонству написать какое-то целое сочинение, но он прислал такую чепуху, что я даже не читал…

Родичев. – По какому масонству? Я хотел вас спросить, вы говорите, что вам это совершенно неизвестно…

Председатель. – По чьей же инициативе департамент полиции заинтересовался масонством?

Климович. – Не могу сказать; это было еще до меня. Я помню, что при мне посылалось, кажется, 150, может быть, 200 добавочных (рублей) по старому распоряжению. Он представил какую-то тетрадь, которую заведующий отделом принес и говорит: «Ваше превосходительство, не стоит читать, не ломайте голову: совершенно ничего интересного нет, чепуха». Я сказал «чепуха» и не стал читать. Может быть, там и было что-нибудь, но мне неизвестно.

Родичев. – Милюков называл эти два имени в своей речи, а потом я видел письмо военного министра Шуваева к Родзянко, в котором военный министр называл эти два имени, как агентов. Климович. – Может быть, они по военной разведке работали, может быть, по шпионажу. Я с этим вопросом не знаком, эта область меня не касалась. Очень может быть…»

На этом расспрос о масонстве прекратился, без всякой связи перескочили к другим делам. Что бы ни утверждал Климович, Ратаев не был мелкой сошкой в лабиринте охранки. Во время допроса бывшего премьера Б.В. Штюрмера он в иной связи припомнил Ратаева, отозвавшись о нем, как об «очень образованном и интересном человеке». Впрочем Штюрмер, вероятно умышленно преувеличивая на допросе свою природную тупость и старческий маразм, перепутал фамилию, сказав Ратьков. Авантюрист-журналист П.Л. Бурцев помянул Ратаева также по другому поводу. Оказывается, специалист по масонам был великолепно в курсе сверхтайного дела охранки – провокатора Азефа.

Во время допроса СП. Белецкого прояснилось кое-что, о чем не сказал Климович. Белецкий имел за плечами долголетнюю службу в охранке, два года в канун войны был директором департамента полиции, а в войну некоторое время сидел товарищем министра внутренних дел. Даже среди рыцарей царского сыска Белецкий был одиозной фигурой. Прославив себя провокациями, он по уши погряз в самых грязных делах. Спасая свою шкуру, Белецкий рубил подряд и обо всем. На допросе 15 мая 1917 года, описывая структуру зарубежной агентуры охранки, он промолвил: «Затем по вопросу о масонах…» Немедленно острый вопрос председателя: «Какое же отношение имеет департамент полиции к масонам?

Белецкий. – Если разрешите, я вам сейчас расскажу. Дело в том, что это было в политическом отделе. Я не был знаком с вопросом о масонах, был знаком только с литературой, как все мы знакомы, до назначения своего директором департамента полиции. Впервые я познакомился тогда, когда великому князю было угодно спросить меня по этому вопросу. Я потребовал справку – это было на первых порах моего директорства, –потребовал все материалы и натолкнулся на три большие записки. Они представляли собой историю масонства в общих чертах, написанную довольно живо, потому что писал ее Алексеев, окончивший с медалью лицей, при бывшем директоре департамента, кажется, при Курлове (исполнял эти обязанности в 1907—1911 гг. – Н.Я.)… Курлов был под влиянием революционно-правой прессы, которая почему-то считала, что все события в России в последнее время являются следствием деятельности масонских организаций, особенно французских и германских лож. Курлов, секретно от департамента полиции, сосредоточил у себя все материалы. Департамент полиции имел только одного офицера, который вел это дело и который получал случайного характера справки из-за границы.

Председатель. — Значит, до специального интереса, который под влиянием органов печати проявил Курлов, департамент постоянно интересовался масонством, так что даже имелся особый офицер?

Белецкий. – Да,был специальный офицер, я забыл фамилию, потом он ушел из департамента. В материалах… мне пришлось натолкнуться на схему одной из масонских организаций, никем не подписанную, без препроводительной бумаги; из этой схемы ясно можно было понять, что будто бы сдвиг всего настроения в пользу общественности при председателе совета министров Витте, был обязан тому, что Витте являлся председателем одной из лож, заседавших в Петрограде… Из разговоров департаментских, из того, что я слышал от В.К. Курлова, автора записки, я узнал, что эти записки должны были быть доложены государю-императору. Во время киевской поездки был убит не государь, а Столыпин, интрига против которого уже вполне созрела; Кур-лов хотел указать (и я повторяю, по слухам среди чиновников департамента), что и Столыпин принадлежал к одной из масонских организаций.

Председатель. – Это вам передавали чины департамента полиции?

Белецкий. – … Рассмотрев внимательно все, что мне дат департамент полиции, я пришел к заключению, что ни о каких масонских ложах, которые могли играть политическую роль в Петрограде, не могло быть и речи. Когда агентура была уже направлена к великому князю, оказалось, что это не что иное, как оккультные кружки…

Председатель. – Так что за масонов сходили оккультные кружки?

Белецкий.– По крайней мере, у меня было такое впечатление. Меня этот вопрос интересовал, потому что великий князь дал мне сведения, что в среде офицерского состава гвардейских частей петроградского гарнизона имеются масонские ложи».

Белецкий рассказал, что для проверки он затребовал сведения от заграничной агентуры, в том числе от Ратаева. Для их сбора потребовалось даже «затратить крупные суммы», но ничего не прояснилось.

Комиссия все слушала, но председатель прервал словоохотливого Белецкого: «Я хотел бы установить связь с главной темой, которая нас интересует. К чему вы ведете ваш ответ?» Белецкий, надо думать, был напряжен, как струна, и моментально отреагировал: «Я хочу быть только правдивым; я хотел сказать вам все, что знаю по вопросу о заграничной агентуре, где работал Ратаев».

Комиссию это, однако, не заинтересовало и, не переводя дыхания, как и при допросе Климовича, обратились к другим делам. Белецкий был вознагражден за свою «правдивость», за то, что распустил язык о масонах. По распоряжению министра юстиции А.Ф. Керенского, был брошен в карцер. Один из немногих, если не единственный из допрошенных в комиссии, с которым столь сурово обошлись. Вероятно, он сделал нужные выводы – в письменных показаниях Белецкого о масонах ни слова. Между тем, из десятков лиц, прошедших перед комиссией, только он дал показания, занявшие несколько сот страниц. Остальные даже отдаленно не приблизились к рекордсмену.

Наибольшую последовательность в попытках осветить роль масонов в предыстории февральской революции сделал Мельгунов, обобщивший свои многолетние разыскивания в книге «На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцей 1917 года». (Париж, 1931 год.) Даже тогда, примерно за полстолетия до наших дней, он жаловался: «Время убийственно скоро идет. Уже некоторых нет, и, может быть, они унесли в могилу то, что могли рассказать при жизни». Мельгунов опросил множество эмигрантов. Результаты оказались не бог весть какими внушительными.

Введение «От автора» к книге проникнуто определенным пессимизмом. «Исследователю до поры до времени приходится блуждать среди трех сосен. Основную причину такого умолчания совершенно верно определил один из деятелей февральской революции в частном письме ко мне. Позволю себе его процитировать: «Когда разразилась «стихийная «, все эти заговоры естественно замолкли, заглохли в своих зачаточных фазисах, образовав какие-то туманные пятна. В этом тумане вы и пытаетесь разобраться. А затем историка подстерегает еще другая трудность – источники. Надо считаться с пережитком политической обстановки и общественной психологии. То, что было тяжким государственным преступлением до февраля, что приходилось тщательно скрывать, стало в один прекрасный день патриотическим подвигом или, вернее, правом на такой подвиг, правом, которым люди стали кичиться. Много за эти дни выросло таких героев-революционеров, правда, как бы в потенции. На прикосновенности к «революционному действу» люди пытались в новой обстановке составить себе репутацию, завоевать славу, сделать карьеру. А затем наступил новый период (период наших дней), когда предаются анафеме же и все, что прикоснулось к революции. И тогда люди от них шарахнулись, заметая следы. И вот в этой суматохе, скажите сами, когда люди были склонны говорить правду? А к этой сознательной неправде, сколько подбавилось несознательной за эти эпохи сумятицы, угара, взбаламученных чувств… Н во всем этом должен разобраться бедный историк, ибо иначе у него получится не история, а роман «.

Трудность установления фактической канвы лежит не только в указанных психологических основаниях. Вмешивается и другая таинственная сила, скрытая от взоров профанов, – тайна русских масонов. Мы увидим несомненную связь между заговорщицкой деятельностью и русским масонством эпохи мировой войны. Но здесь передо мной табу уже по масонской линии. Современнику очень щекотливо раскрывать чужие тайны. Постараюсь быть осторожным в этом отношении».»

В целом Мельгунов остался верным своему обещанию — он не вышел за рамки достоверно известных ему фактов, точнее, тех, которые считал возможным огласить.

Западная историография уделила этой проблеме определенное внимание с тем, однако, чтобы в конечном итоге с годами свести значение масонов до минимума. Этому не приходится удивляться – западные историки, особенно «советологи», склонны приписывать всевозможные добродетели противникам большевистской партии. Указания на существование тайной организации, безусловно враждебной народу, в которой участвовали ведущие контрреволюционеры, едва ли соответствуют видам антикоммунистической пропаганды, пытающейся изображать врагов большевиков апостольской общиной добрейших прекраснодушных либералов.

Методы, при помощи которых современные западные идеологи прикрывают эту страницу в истории России, проиллюстрировала книга профессора У.Лакера «Судьба Революции. Интерпретации советской истории», опубликованная в связи с 50-летием Великой Октябрьской социалистической революции. Лакер, один из виднейших западных «советологов», подводя итоги изучения истории СССР к тому времени в капиталистическом мире, заметил:

«Роль масонов в 1917 году также вызывала значительный интерес и иногда вызывала порядочное оживление, хотя больше в популярных работах, а не ученых трудах. Во Временном правительстве и особенно в либеральной партии (вероятно, по терминологии Лакера, кадеты – Н.Я.) прослеживается сильное влияние масонов. Видным масоном был Терещенко, сменивший Милюкова на посту министра иностранных дел в мае 1917 года, а также его коллега Некрасов. Оба занимали ярко выраженную пацифистскую позицию. Этих масонов обвиняли, в основном, правые, в том, что в 1917 году они с самого начала оказывали пагубное влияние. Говорили, что существовали тайные связи между «братьями» и генералами, между либеральными политиками и левыми революционерами. В начале двадцатых годов вышло немало книг о масонах и русской революции. Убеждение в том, что масоны… сыграли видную, если не ведущую, роль в русской революции стало неотъемлемой частью правой эмигрантской литературы двадцатых годов. Эта версия постепенно поблекла, однако интерес к масонам вновь оживился в пятидесятых годах и на этот раз не со стороны крайних правых (Д. Аронсон, Г. Катков). Предположение о том, что масоны коллективно сыграли важную роль в революции, не разделяется большинством специалистов по советским делам. Если Терещенко и Некрасов были масонами, то ими были и другие, стоявшие за продолжение войны и аннексии. Поскольку не было доказано, что существовала политическая солидарность и предпринимались согласованные действия, принадлежность к масонам отдельных лиц не имеет большого значения «.

Но и Лакер решительно ничего не доказал. Не отношение к войне и миру в 1917 году отличало масонов от других в правящем классе, водораздел проходил не там, масонов объединяло стремление взять власть в руки буржуазии, частью которой они и являлись. Все остальное было сферой тактики, как не имело для них большого значения формальная принадлежность к той или иной партии. Далеко не перспективно, как делает Лакер, пытаться обмерить масонскую организацию аршином, пригодным только для политических партий. Масонство давало участникам этих партий некую общую платформу, хотя, конечно, не снимало партийных различий. Помимо прочего в пространном суждении Лакера явственно просматривается то, о чем говорилось выше, – горячее желание не омрачать либеральный лик российского буржуа-политика, решительно сметенного социалистической революцией. Не лишать его ореола невинного мученика.

Курьезное положение сложилось и в другом отношении. Современные «советологи « объявляют уже сам интерес к этой закулисной стороне истории России в годы первой мировой войны чуть ли не аттестатом принадлежности такого исследователя к крайней «реакции». Позволительно, правда, спросить тогда, где же стоите вы, господа «советологи»? Пока было известно, что профессионалы этого дела гордятся, что они – сверкающее острие антикоммунизма. Во всяком случае, помянутый Лакером Катков испытал на себе все превратности, связанные с вторжением в запретную зону.

Историк, антикоммунист, он в 1967 году выпустил в Англии книгу «Россия, год 1917. Февральская революция», страницы которой буквально дымятся ненавистью к Советскому Союзу. Он коснулся и масонов, но писать о них оказалось необычайно сложно. И вот почему, объяснил Катков: «Роль, сыгранная политическим фримасонством в подготовке февральской революции, до самого последнего времени сохранялась в величайшем секрете всеми заинтересованными лицами. Историки свою очередь, в основном отмахивались от этой проблемы, полагая, что точно установить что-либо трудно, да и существует масса фальшивок. Все это «эффективно предотвратило возможность обычной исследовательской работы в важной сфере тайной политической деятельности «.

Если отвлечься от пропагандистских крайностей, то вероятно, пример взвешенного взгляда современных американских «советологов « на предысторию февральской революции дает книга профессора Дж. Томпсона «Россия и Советский Союз. Введение в историю «. Весьма сведущий профессор выпустил эту книгу в 1986 году как обобщение своего сорокалетнего опыта изучения нашей страны. «Февральская революция, – настаивает Томпсон, – была поистине народной, в ходе которой большинство граждан, безусловно мирно, выразили отказ терпеть больше сложившееся положение и правительство. Стоило солдатам присоединиться к толпам, как старый режим просто исчез». Временное правительство, по его словам, выросло из «комитета Думы, созданного группой либеральных лидеров «.

Что до роли масонов, то Томпсон по этому поводу не говорит ни слова. Из тысяч книг, вышедших на Западе о десятилетии советской истории с 1917 года по 1928 год, он рекомендует «для дальнейшего чтения» около двадцати. Среди них «Десять дней, которые потрясли мир» Дж. Рида и «Тихий Дон» Михаила Шолохова, определенно уравновешенные в этом списке упомянутой «Россия, год 1917. Февральская революция « Каткова. Так что к масонским теориям Каткова отсылает и спокойная книга о нашей истории, вышедшая в США.

Конечно, было бы слишком видеть решительно во всем руку масонов в действиях российской буржуазии в годы первой мировой войны и особенно на подступах к февральской революции. Но все же настораживают попытки западной историографии либо замолчать, либо скомпрометировать эту тему. По всей вероятности наилучший, да и единственно возможный, исход –судить по фактам. История России в первой мировой войне убеждает, что российские толстосумы отнюдь не были так неорганизованны, как представляется на первый взгляд, и в борьбе за власть применяли такие методы, которые не снились царской бюрократии.

Докладывая Сталину, вскоре после начала Великой Отечественной, об усилиях побудить Черчилля к активным действиям против Германии советский посол в Англии Майский телеграфировал в Москву 5 сентября 1941 г.: «В 1914 году армия Самсонова не была подготовлена к вторжению в Восточную Пруссию, — сказал он Черчиллю – тем не менее Самсонов вторгся, потерпел поражение, но спас Париж и спас войну. На войне нельзя всегда рассчитывать точно, по бухгалтерски. Иное поражение может быть гораздо важнее победы. Черчилль с этим согласился, имя Самсонова произвело на него заметное впечатление».

«Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны». Том 1, стр. 114