КалейдоскопЪ

Вторник, 23 января 1917 г.

Обедал в Царском Селе у великого князя Павла.

По выходе из-за стола великий князь уводит меня в отдаленный небольшой салон, чтоб мы могли поговорить наедине. Он делится со мной своими тревогами и печалью.

-- Император более, чем когда-либо, находится под влиянием императрицы. Ей удалось убедить его, что неприязненное отношение, которое распространяется против нее и которое, в несчастью, начинает захватывать и его, только заговор великих князей и салонный бунт. Это не может кончиться иначе, как трагедией... Вы знаете мои монархические взгляды и то, насколько священным является для меня император. Вы должны понять, как я страдаю от того, что происходит, и от того, что готовится...

По тону его слов, по его волнению, я вижу, что он в отчаянии от того, что его сын Димитрий замешан в прологе драмы. У него неожиданно вырывается:

-- Не ужасно ли, что по всей империи жгут свечи перед иконой св. Димитрия и называют моего сына "освободителем России?"

Идея, что завтра его сын может быть объявлен царем, кажется, даже не приходит ему в голову. Он остается таким, каким он всегда был: вполне лояльным и рыцарски благородным.

Он рассказывает мне, что, узнав в Могилеве об убийстве Распутина, он сейчас вернулся с императором в Царское Село.

Прибыв на вокзал 31 декабря к концу дня, он застал на платформе принцессу Палей, которая сообщила ему, что Димитрий арестован в своем дворце в Петрограде. Он немедленно попросил аудиенцию у императора, который согласился принять его в тот же вечер в одиннадцать часов, но "только на пять минут", так как ему было очень некогда.

Введенный к своему августейшему племяннику, великий князь Павел энергично протестовал против ареста своего сына:

-- Никто не имеет права арестовать великого князя без твоего формального приказа. Прикажи его освободить, прошу тебя... Неужели ты боишься, что он убежит?

Император уклонился от всякого точного ответа и прекратил разговор.

На следующий день утром великий князь Павел отправился в Петроград обнять своего сына во дворце на Невском проспекте. Там он спросил его:

-- Ты убил Распутина?

-- Нет.

-- Ты готов поклясться пред святой иконой Богородицы и над портретом твоей матери?

-- Да.

Тогда великий князь Павел протянул ему икону Богородицы и портрет покойной в. к. Александры.

-- Теперь, поклянись, что не ты убил Распутина.

-- Клянусь.

Рассказывая мне это, великий князь был поистине трогателен в своем благородстве, наивности и достоинстве. Он закончил следующими словами:

-- Я ничего больше не знаю о драме и ничего больше не хотел знать.

На обратном пути по железной дороге в Петроград, я разговариваю с г-жей П. обо всем, что сказал мне великий князь Павел:

-- Я еще больше пессимистка, чем он, -- заявляет она мне с сверкающими глазами. -- Трагедия, которая готовится, будет не только династическим кризисом, это будет страшная революция, и мы не уйдем от нее... Попомните сделанное мною предсказание: катастрофа близка.

Я тогда цитирую зловещее пророчество, которое ослепление Людовика XVI и Марии Антуанеты внушило Мирабо уже в сентябре 1789 г.: "Все пропало. Король и королева погибнут; чернь будет издеваться над их трупами".

Она продолжает:

-- Если б у нас был, по крайней мере, Мирабо!


Яндекс.Метрика