Суббота, 3 февраля 1917 г.
Император принял сегодня в особой аудиенции первых делегатов конференции. Думер энергично высказался за необходимость ускорения общего наступления. Император ответил:
-- Я вполне с вами согласен.
Я предпочел бы согласие менее абсолютное, более оттененное, умеренное даже несколькими возражениями.
Думер затронул затем вопрос о левом береге Рейна. Он основательно развил все стороны: политическую, военную, экономическую этого важного вопроса, который царит, так сказать, в нашей национальной истории, потому что он ставился между Францией и Германией уже в эпоху Лотара, и над знаменитым "договором о дележе", подписанным в Вердене в 1843 г., нам полезно подумать еще и теперь.
После внимательного рассмотрения Николай II признал законность гарантий, которых мы требуем, и обещал содействовать тому, чтоб они были включены в мирный договор.
Думер заявил затем, что союзники должны были бы сговориться на счет того, чтоб не признавать за Гогенцоллернами права говорить от имени Германии, когда наступит время для переговоров. Эта идея, которую император давно лелеял и о которой он несколько раз говорил со мной, и он обещал Думеру поручить рассмотреть вопрос с точек зрения исторической и юридической своему министру иностранных дел.
Далее обменялись несколькими словами о будущем союзе, о братских чувствах, соединяющих с этих пор и навсегда Францию и Россию, и пр. После этого аудиенция кончилась.
В восемь часов парадный обед в Александровском дворце. По правде сказать, торжественность выражается только в ливреях, освещения и серебре; меню отличается крайней простотой, совершенно буржуазной простотой, которая составляет контраст всегдашней роскоши императорской кухни, но к которой принуждают моральные обязательства во время войны.
У царя лицо, какое бывает у него в хорошие дни: он боялся, говорят мне, как бы делегаты не заставили его выслушать какой-нибудь неприятный совет на счет внутренней политики; теперь он спокоен. Царица больна и осталась в своих апартаментах.
За столом император сидит между Бьюкененом направо и Карлотти налево. Граф Фредерикс, министр Двора, занимает место напротив его величества; я сижу направо от него, а направо от меня князь Николай Голицын, председатель совета министров.
Старый и славный граф Фредерикс, очень утомленный летами, рассказывает мне, как он страдает от нападок прессы и салонных эпиграмм, которые представляют его немцем:
-- Во-первых, -- говорит он мне, -- моя семья не немецкого происхождения, а шведского; кроме того, она более столетия, с царствования Екатерины Великой, находится на русской службе.
Точнее будет сказать, что его семья родом из шведской Померании и дала длинный ряд покорных слуг русского самодержавия. Он, следовательно, прекрасно представляет ту касту "балтийских баронов", которые с царствования Анны Иоанновны управляют Россией, все очень преданные лично царям, но имеющие мало общего с русской душой и почти все имеющие родственников на военной или гражданской службе в Германии. Привязанность к династии Романовых у них не только традиция и семейная добродетель: это смысл их существования.
Поэтому меня не удивляет наивное заявление, сделанное мне за десертом графом Фредериксом:
-- Конференция должна была бы придти к соглашению на счет того, чтобы после войны союзники взаимно оказывали друг другу помощь в случае внутренних беспорядков. Мы все заинтересованы в том, чтоб бороться с революцией.
Он не ушел дальше священного союза; он отстал лишь всего на одно столетие: О, sancta et senilis simplieitas!
Наконец, обед кончается. Переходят в смежный салон, где подано кофе.
Император закуривает папиросу и переходит от одной группы к другой. Лорд Мильнер, Шалойа, Думер, генерал Кастельно, лорд Ревелсток, генерал Руджиери, генерал Вильсон, трое послов, по очереди удостаиваются нескольких любезных слов, но больше ничего, так как он долго не остается ни с кем.
Пока развертываются эти поверхностные разговоры, императрица по очереди принимает в своем апартаменте первых делегатов. Она была очень любезна с Думером и сказала ему в заключение: "Пруссия должна быть наказана".
Несколько раньше десяти часов Николай II возвращается на середину салона, затем делает знак министру Двора и самой любезной своей улыбкой прощается с присутствующими.
