Правда о Первой мировой

Ни одно из сражений не вызывало столько споров, не служило источником для появления в короткое время обильной литературы, не пользовалось такой широкой известностью и не было сопряжено со столькими легендами, как Марнское сражение. Кризис сентября 1914 года подготовил крушение германского плана войны и тем самым повернул колесо истории. Если верно (а в известной степени это так), что Германия проиграла войну, когда она проиграла это сражение, то естественно также предъявление многочисленных претензий на признание этого сражения победой Германии.

Первая из возникших легенд говорила, что Фош выиграл это сражение, втянув центр германцев в болота у Сен-Гонд, и даже сегодня, совершенно не считаясь с фактами и датами сражения, легенда эта все еще распространяется почтенными историками и за пределами Франции.

Но в то время как, подобно кругам от брошенного в воду камня, отголоски этой истории все еще носились на поверхности, заинтересованные круги Франции яростно спорили о том, кто же здесь выдвинулся: главнокомандующий Жоффр или же Галлиени, его прежний начальник, а затем подчиненный, развивший из Парижа удар по германскому флангу, обнаженному из-за отклонения Клука перед Парижем. Одна школа утверждала, что Жоффр разработал идею контрнаступления, и признавала под давлением фактов, что инициатива Галлиени, увидевшего удобный момент для такого наступления, явилась толчком, побудившим Жоффра окончательно принять решение. Другая школа возражала, что Жоффр после срыва своей первой попытки организовать контрудар с рубежа реки Соммы совершенно отказался от всяких дальнейших попыток в этом отношении и что без решительности и настойчивости Галлиени французские армии продолжали бы свое отступление.

В настоящее время можно уже вынести беспристрастное решение. Если мы признаем, что на Жоффре лежала ответственность за принятие решения, то факты – упрямая вещь – показывают, что вдохновению Галлиени мы обязаны быстротой и размахом удара. Более того, этим опрокидываются нападки защитников Жоффра, что Галлиени провалил план Жоффра, поспешив с ударом, ибо мы знаем, что задержка на сутки позволила бы германцам закончить выгодное для них перераспределение сил, а это именно и было сорвано ударом Галлиени.

В Германии такие же горячие споры вызвали вопросы, был ли приказ об отступлении ошибкой и кто несет ответственность за роковое решение: Клук, командовавший 1-й армией, Бюлов, командовавший 2-й армией, или посланный главным командованием полковник Хенч.

Так или иначе, многочисленные споры пошли на пользу, показывая, что Марна была победой скорее психологической, чем физической. Но таковыми же были многие другие бессмертные в истории победы, где сам бой имел второстепенное значение.

Марна настолько очевидно являлась психологическим успехом, что после нее было подвергнуто длительному анализу мышление командиров. Но при этом «комплекс боя» сузил анализ до пределов того момента, когда произошло фактическое столкновение армий. В итоге многое, заслуживавшее внимания, осталось вне поля зрения комментаторов.

В самом деле, если мы познакомимся с настроениями германских командиров, то узнаем, что до и во время кризиса они все время оглядывались назад, вернее через правое плечо, опасаясь удара союзников по их все удлинявшимся коммуникациям в Бельгии и северной Франции. К несчастью для союзников, оснований для такой нервности было мало. Запоздалая просьба о высадке английского экспедиционного корпуса на бельгийском побережье не имела успеха. Верх одержала точка зрения и пометка Вильсона, рассматривавшего этот корпус как придаток левого фланга французов. Но бельгийская полевая армия, блокированная германцами в Антверпене, безусловно, потребовала выделения крупных частей германских армий для своей охраны, и даже более того, она хронически трепала нервы германцам.

Пытливый ум мистера Черчилля также не дремал. Сил было мало, но он отправил одну бригаду морской пехоты во главе с генералом Астоном в Остенде, приказав ему как можно шире предать гласности свое пребывание там. Бригада высадилась 26 августа и стояла на берегу в течение нескольких дней.

Теперь перейдем к другой стороне. 5 сентября, в тот день, когда французские войска шли, чтобы нанести Клуку удар, полковник Хенч, представитель германского высшего командования, прибыл в угрожаемую армию с чудовищным и мало ободряющим предупреждением:

«Плохие новости. 7-я и 6-я армии окружены. 4-я и 5-я армии встретили сильное сопротивление. Англичане беспрерывно высаживают свежие войска на бельгийском побережье. Имеются донесения о появлении там же русских экспедиционных частей. По всей вероятности, отступление неизбежно».

Из других источников мы знаем, что 3000 моряков в воображении германского командования выросли в 40 000, а силы русских оценивали в 80 000 человек.

Таким образом, германская фланговая армия была предоставлена своей судьбе вследствие твердого убеждения, что тыл германцев находится под серьезной угрозой и что главное командование учитывает возможность отступления. Такие известия в период большого напряжения, конечно, должны были сильно нервировать и тревожить. Раз бельгийские новости заставили главное командование колебаться, то новости эти повлекли за собой также мысль об отступлении, и когда Хенч вновь вернулся 9 сентября с полномочиями упорядочить отступление «в случае если начался отход», то отступление это не только началось, но и совпало с получением новых тревожных известий из Бельгии: в этот день была произведена вылазка бельгийцев из Антверпена, которая хотя и не привела к серьезным результатам, оказала неоценимое психологическое воздействие тревожной новости, полученной в момент кризиса.

Германское отступление не только ускорилось, но и расширилось. Вместе с ним повернулось и колесо истории.

История должна отдать должное счастливому вдохновению мистера Черчилля и горсточке «разгуливавших моряков» генерала Астона. Но помог также и удивительный «русский миф», который столь таинственно возник и распространялся. Мы знаем, что мистер Черчилль фактически предлагал таким путем привезти русский экспедиционный корпус. Быть может, это предложение выплыло наружу и было преувеличено до фактического его осуществления. Все же общее мнение давно приписывает эту легенду разгоряченному воображению вокзального швейцара; пищей для него послужил простой факт прохода ночью воинского поезда, пассажиры которого говорили на шотландском наречии. Если это так, то совершенно необходимо поставить в Лондоне памятник «неизвестному швейцару».

Запомнив это, вернемся и проследим последовательность событий самого сражения. Ближайшая цепь причин начинается – благодаря отступлению французской и английской армий – спасением германцев от приграничной западни, куда, согласно плану Жоффра, их хотели заманить. Первые ярко расцвеченные донесения армий о пограничных боях создали у германского главного командования впечатление решающей победы. Весь во власти этой галлюцинации, Мольтке 25 августа совершенно бесцельно отправил на русский фронт четыре дивизии. Это еще более ослабило правый фланг, и так уже ослабленный выделением семи дивизий для окружения устарелых крепостей. Однако сравнительно небольшое число захваченных пленных вызвало у Мольтке сомнение и заставило его менее радужно расценивать обстановку. Оптимизм кайзера его теперь раздражал: «Он все время в ликующем настроении, которое я до смерти ненавижу».

Новая полоса сомнений и пессимизма Мольтке в сочетании с новым оптимизмом его командующих армиями привела к новым изменениям плана, которое таило в себе зародыши поражения.

В то время как армия Клука на германском крайнем правом, т. е. внешнем, фланге шла, наступая на пятки британцев, так что «крайний» британский корпус (Смит-Дорриен) был вынужден остановиться и дать бой, сосед Клука на внутреннем фланге – Бюлов – преследовал 5-ю французскую армию Ланрезака. Когда 26 августа левый фланг британцев, серьезно побитый, отступил на юг (от Ле-Като), Клук вновь повернул на юго-запад. Направление это частично было взято из-за ошибки в предполагаемом направлении отступления британцев (думали, что они отступят к пор там канала), но оно полностью отвечало основной задаче Клука – широкому охватывающему захождению. А выход армии Клука в район Амьен—Перонн, где как раз выгружались первые части вновь сформированной французской 6-й армии после их отхода из Эльзаса, приводил и к срыву планов Жоффра о раннем возврате к наступлению, заставив его быстро оттянуть 6-ю армию назад, под защиту укреплений Парижа.

Но Клук едва успел завернуть на юго-запад, как ему пришлось вернуться назад. Чтобы облегчить положение британцев, Жоффр приказал Ланрезаку остановиться и ударить по преследовавшим германцам. Бюлов, испугавшись этой угрозы, обратился к Клуку за помощью. Атака Ланрезака 26 августа была остановлена прежде, чем Бюлову могла понадобиться эта помощь, но он все же просил Клука вернуться, чтобы отрезать пути отступления армии Ланрезака.

Раньше, чем согласиться на это, Клук запросил Мольтке. Запрос поступил в момент, когда Мольтке вообще был смущен тем, что французы ускользают от его охвата, и в частности обеспокоен разрывом, образовавшимся между его 2-й (Бюлов) и 3-й (Гаузен) армиями, хотя последняя и повернула уже с юго-запада на юг, чтобы помочь 4-й армии – ее соседу с другой стороны. Поэтому Мольтке одобрил изменение Клуком направления наступления, что неизбежно означало отказ от первоначального плана широкого охвата Парижа с внешней его стороны. Теперь фланг германского захождения должен был проходить с южной стороны Парижа, другими словами – пройти через укрепления Парижа с фронта. Таким образом, уплотнив ради большей безопасности свой фронт, Мольтке отказался от более широких перспектив, заложенных в широком маневре охвата первоначального плана. И, как показали события, он, вместо того, чтобы уменьшить риск контрудара, сам себя поставил под роковой контрудар.

Решение отказаться от первоначального плана было окончательно принято 4 сентября, причем план этот Мольтке заменил более узким окружением центра французов и их правого фланга. Центр германцев (4-я и 5-я армии) должен был развивать натиск в юго-восточном направлении; вместе с тем левый фланг (6-я я 7-я армии) должен был бить в юго-западном направлении, пытаясь прорваться сквозь укрепленный район между Тулем и Эпиналем. Таким образом клещи охвата должны были сомкнуться внутри с обеих сторон Вердена. Одновременно правый фланг (1-я и 2-я армии) должен был повернуть наружу и, став фронтом на запад, препятствовать всяким попыткам французов перейти в контратаки из окрестностей Парижа.

Приказ Мольтке не учитывал того факта, что в стремлении к югу Клук опередил Бюлова и уже переправился через Марну. Приказ этот не только указывал Клуку «оставаться фронтом к восточной стороне Парижа» (что означало стоять фронтом на запад), но и оставаться севернее реки Марны, в то время как Бюлов заходил фронтом на запад между Марной и Сеной, выходя с ним на одну линию.

Таким образом, чтобы исполнить этот приказ, Клук должен был не только остановиться, пока Бюлов не нагнал и не перегнал бы его, но даже проделать некоторое обратное движение. Но в данном случае контрудар французов, от которого Мольтке хотел предохранить себя, начался раньше, чем его новый план мог оказать свое действие. Более того, Клук, недовольный тем, что его лишают надежды стать героем решающей победы, 5 сентября продолжал свое наступление на юг к Сене, сказав, что «поворот на запад может быть сделан как-нибудь на свободе». В данный момент для защиты своего фланга он оставил только слабый отряд в три бригады и немного конницы. На следующее утро фланг этот был атакован 6-й французской армией, выступившей из Парижа.

В течение всех этих дней франко-британское отступление продолжалось. 30 августа Жоффр, уступая настояниям правительства, встревоженного тем, что направление отступления французской армии обнажало столицу, выделил 6-ю армию Монури для усиления гарнизона Парижа. Выделение этой армии означало отказ от всяких прежних надежд на проведение контрудара, так как армия была организована Жоффром именно для этой цели.

1 сентября Жоффр отдал приказ о продолжении отступлений союзных армий до рубежа южнее рек Сены, Об и Орнен. Результатом этого приказа являлся не только отвод армий далеко на юго-восток от Парижа, но и отказ на долгое время от контрудара – так как, имея в виду план раннего перехода в контрнаступление, командующий не ставил бы между собой и противником водную преграду.

Последовавшее на другой день письмо командующим некоторыми армиями добавляло, что намерением Жоффра является «организовать и укрепить» этот рубеж, с которого он намечал не сейчас, а при случае развить контрудар. В тот же день он отклонил предложение дать бой на Марне, сделанное сэром Джоном Френчем и переданное Жоффру через военного министра.

«Я не полагаю возможным провести на Марне общую операцию всеми имеющимися в нашем распоряжении силами. Но считаю, что взаимодействие английской армии в обороне Парижа – единственный путь, который может привести к успешным результатам».

Военному министру и Галлиени он повторил этот же аргумент. Когда защитники Жоффра утверждают, что подсознательно в голове Жоффра присутствовала мысль о контрнаступлении, историк может с этим согласиться. Но приведенных выше фактов более чем достаточно, чтобы рассеять легенду о намерении Жоффра дать сражение на Марне или о том, что именно он раз работал контрудар, который привел к таким драматическим последствиям.

Решительный характер ответа Жоффра приобретает тем большее значение, что 1 сентября один из офицеров штаба армии Ланрезака нашел в чемодане убитого германского офицера приказ о перемене направления наступления. Приказ этот был рано утром на следующий день отослан в штаб Жоффра. А утром 3 сентября изменение направления движения походных колонн армии Клука на юго-восток было замечено британскими летчиками, и о нем было донесено. Во второй половине дня летчики добавили, что колонны эти переправляются через Марну, а вечером Монури донес, что на всем пространстве к западу от линии Париж—Санлис германских войск больше нет. Все это было донесено Жоффру, но не оказало никакого влияния на его планы – за исключением разве того, что в ночь с 1 на 2 сентября он перенес еще дальше на юг рубеж, до которого должны были отойти союзные армии.

Для Галлиени, нового военного губернатора Парижа, даже часть добытых 3 сентября разведывательных данных оказалась достаточной, чтобы вызвать немедленный отклик. Он приказал Монури продолжать, как только станет светло, дальнейшую разведку авиацией и конницей. Когда эта разведка подтвердила факт, что германцы двигаются облически по отношению к фронту укреплений Парижа и подставляют под удар свой фланг, Галлиени приказал армии Монури изготовиться для наступления на восток, чтобы ударить германцам во фланг. В 9 часов утра, сообщив Жоффру по телефону о принятых им мерах, он решительно просил его санкционировать контрнаступление. Это согласие было необходимо не только для того, чтобы обеспечить согласованность действий, но еще и потому, что Жоффр убедил нового военного министра подчинить ему Галлиени.

Вдохновенные и энергичные доводы Галлиени произвели на туго соображающего главнокомандующего полевыми армиями некоторое впечатление, но не более того. Чтобы выиграть время (Жоффр все еще раздумывал), Галлиени кинулся на автомобиле в Мелон, чтобы разъяснить создавшуюся обстановку британцам – и если удастся, склонить их на свою сторону. К несчастью, сэра Джона Френча в штабе не было, и Галлиени вначале даже не мог найти его начальника штаба Арчибальда Мюррея. Картина была любопытная: Галлиени, со своей стороны, нашел, что британский штаб подавлен и колеблется. Англичане не скрывали того, что если бы Англия знала состояние французской армии, она не ввязалась бы в войну. Они совсем не были расположены оценить скрытые достоинства этого человека, по виду мало похожего на военного гения – в очках, небрежно одетого, с растрепанными усами, в черных ботинках на пуговицах и в желтых крагах. Неудивительно, что один из видных военных с язвительным остроумием заметил: «Ни один британский офицер не будет даже разговаривать с таким… комедиантом».

Галлиени указывал Мюррею на крайнюю важность использования обстановки, которую создали сами германцы, обнажив свой правый фланг. Он говорил ему, что «парижская армия» уже выступила против флангов германцев, и просил, чтобы британцы прекратили свое отступление и примкнули на следующий день к наступлению. Но Мюррей выказал «une grande repugnance a entrer dans nos vues»[30] и заявил, что без командующего он ничего не может сделать.

Тщетно прождав три часа возвращения Френча, Галлиени уехал, получив лишь обещание уведомить его позднее по телефону о решении Френча. Сообщение это не было удовлетворительным: британцы ставили Галлиени в известность, что на следующий день они будут продолжать свое отступление. На это решение британцев повлияло получение письма Жоффра, написанное им в это утро. В письме говорилось:

«Моим измерением при создавшейся обстановке является придерживаться плана, о котором я имел честь сообщить вам – именно – отступления за реку Сену, – и только на этом рубеже дать всеми силами сообща бой».

Из добавленного к письму постскриптума ясно видно, какое незначительное влияние оказала на Жоффра новость о перемене армией Клука направления наступления:

«В случае если германские армии будут продолжать свое движение на юго-восток… Вы, быть может, согласитесь с тем, что целесообразнее всего ваши войска использовать на правом берегу реки между Марной и Сеной».

Невольно бросается в глаза трагический контраст между тугодумом Жоффром, постепенно, но к сожалению, слишком поздно меняющим свои мнения, и быстрой оценкой обстановки (coup d’oeil) Галлиени, его проницательностью и немедленным реагированием на события.

Утренним сообщением Галлиени Жоффр был настолько расшевелен, что в 12 часов 45 минут дня он послал Франшэ д’Эсперэ (сменившему Ланрезака в командовании 5-й армией) телеграмму: «Пожалуйста, сообщите мне, считаете ли вы вашу армию в состоянии провести атаку с видами на успех», – запрос без всякого намека на крайнюю необходимость такой атаки и без всякого понуждения к действию. Телеграмма эта была получена Франшэ д’Эсперэ, когда у него был Генри Вильсон (начальник штаба Френча). После обсуждения этого вопроса Франшэ д’Эсперэ в 4 часа дня послал ответ, в котором говорилось, что «сражение не может иметь место раньше послезавтра» и что завтра он будет продолжать свое отступление, а противника атакует 6 сентября. В 4 часа 45 минут дня он послал еще менее обнадеживающую записку, изменяющую первоначальное решение:

«Необходимыми условиями для успешности операции являются: 1) Обязательное и тесное взаимодействие с 6-й армией, которая должна появиться на левом берегу реки Урк утром 6-го числа. Она должна достигнуть Урка завтра… в противном случае британцы не тронутся с места. 2) Моя армия может сражаться 6-го, но положение ее не блестяще. Нельзя положиться на резервные дивизии».

Такой обескураживающий ответ на попытку Жоффра навести справки мог лишь усилить его колебания.

Но если быстрая оценка обстановки Галлиени и его проницательность (coup d’oeil) позволили использовать создавшееся положение, то, как он сам говорил, его «телефонному звонку (coup de telephone) Франция обязана успехом Марнского сражения».

Вернувшись в свой штаб в Париж, он нашел запоздавшее сообщение Жоффра, которое было благоприятно для предложенного Галлиени контрудара, но которым предполагалась организация этого контрудара южнее Марны – на направлении, где терялись бы серьезные преимущества, даваемые ударом во фланг и тыл противнику.

Галлиени тотчас схватил телефонную трубку, соединился с Жоффром и горячностью своих аргументов наконец убедил Жоффра дать свое согласие на удар «Парижской армии» севернее Марны как части общего контрнаступления левофланговых армий. Жоффр обещал добиться взаимодействия в этой операции со стороны англичан. Галлиени быстро отдал приказ (10 часов 30 минут вечера) армии Монури, которую он усилил, а несколько часов спустя прибыл и телеграфный приказ Жоффра (посланный вскоре после полуночи) об общем наступлении, назначенном на 6 сентября.

Но теперь было слишком поздно для 5 сентября и даже слишком поздно для 6 сентября, чтобы наступление оказалось действенным. Эта задержка привела ко многим последствиям, из которых, впрочем, не все были плохими.

Утром 5 сентября, когда войска Монури двигались на восток, сближаясь с противником, британцы, как и войска Франшэд’Эсперэ, в соответствии с первоначальными приказами спокойно продолжали свой отход к югу, удаляясь от противника. Когда они на следующий день повернули обратно, им пришлось покрыть большое расстояние – но назад они шли далеко не так быстро, как этого требовала обстановка. Это «исчезновение» британцев не только позволило Клуку, но и подтолкнуло его (он был захвачен врасплох) снять половину главных сил (II и IV корпуса) с сектора, где находились британцы, и усилить ими свое фланговое охранение, подвергавшееся сильному натиску и пытавшееся задержать грозное наступление Монури против германского тыла.

Эти свежие силы начали 7 сентября тормозить наступление Монури, и Галлиени лихорадочно подбрасывал для усиления Монури все, что только ему удавалось наскрести.

Тогда и случился знаменитый, хотя и расцвеченный легендами, эпизод с парижскими такси. Свежая дивизия только что выгрузилась под Парижем, но до фронта сражения оставалось еще 40 миль. Если бы она отправилась туда походным порядком, она опоздала бы, а по железной дороге могла быть переброшена только половина дивизии. В этот вечер полиция на улицах задерживала такси, иногда высаживая пассажиров. Собрав 600 машин, полиция отправила их в предместье Аньи, где они нагружались солдатами. Галлиени приехал посмотреть, как проводится в жизнь его распоряжение, и с оттенком одобрения воскликнул: «Ну что же, по крайней мере, это оригинально!». Всю ночь колонна такси, предвестник будущих моторизованных колонн, непрерывно плыла, как только умеют плыть парижские такси, сквозь окружающие Париж деревни, проезжая мимо изумленных жителей. Машины сделали две поездки, перевозя каждый раз по 3000 солдат. К несчастью эти такси придерживались своего традиционного предпочтения скорости порядку движения и, обгоняя и перегоняя друг друга, настолько перемешались, что утром 8 сентября потребовалось несколько часов, чтобы рассортировать их пассажиров, прежде чем дивизия могла пойти в атаку.

Если бы Галлиени получил еще два армейских корпуса, о чем он просил значительно раньше и которые стали лишь прибывать отдельными частями и вперемежку, можно было бы отрезать германцев южнее реки Марны, и сражение закончилось бы не только стратегическим, но и крупным тактическим успехом.

Но даже в данной обстановке угроза была такова, что в 6 часов вечера 6 сентября Клук отозвал назад и свои два оставшиеся еще впереди корпуса, образовав, таким образом, разрыв шириной в 30 миль между собой и соседней армией Бюлова. Для заполнения этого разрыва было оставлено два слабых кавалерийских корпуса с несколькими батальонами егерей, и Клук даже упустил из виду необходимость объединения войск этой тонкой завесы под одним руководством. Последствия этого были роковыми.

Несмотря на то, что Клук смог удержать и даже оттеснить армию Монури, разрыв, который он оставил на южном фронте, обнажил фланг Бюлова. Хотя медленное наступление Франшэ д’Эсперэ и 7 сентября еще ничем не дало себя знать, Бюлов, опасаясь за свой обнаженный правый фланг, оттянул его назад, на северный берег реки Пти-Морен. А когда стало известно о наступлении британцев в центре разрыва, это явилось сигналом для общего отступления германцев, которое началось 9 сентября.

Если продолжение отступления британцев 5 сентября сорвало возможность решающей победы, то насмешкой судьбы явилось то, что именно их отступление привело к «победе» в том виде, в каком фактически она была одержана.

Необходимо все же учесть обстановку и на других участках фронта, так как если бы планы германцев не провалились и там, победа Жоффра была бы немыслима и поражение его неизбежно. В неудаче левого фланга, наступавшего на востоке (в Лотарингии), главным образом виноваты сами германцы. Отбросив французов назад на линию их крепостей, они тем самым сделали почти невозможной свою задачу пробиться сквозь эту преграду. Опять-таки еще одно из многих «происшествий на Марне» привело к неизбежности отступления германцев.

Когда армии Дюбайля и де Кастельно после разгрома в боях у Саарбурга и Моранжа закончили свое поспешное отступление, линия их фронта оказалась изломанной и глубоко вогнутой. И в этот мешок, образовавшийся совершенно произвольно, был нацелен главный удар германцев. Германцы добровольно пошли в ловушку, которую французы еще в прежние годы подготовили для их приема.

В итоге французам была дана возможность развить действительный контрудар по флангам германцев, чем они временно парализовали первоначальное германское наступление, которое остановилось 27 августа. Это не только дало французам передышку для укрепления их позиции, но позволило Жоффру с полной безопасностью подтянуть к более критическому левому флангу часть сил с правого. Известие об этой переброске вдохновило Мольтке создать новый план для 5 сентября и привело к другой тщетной атаке французской полосы крепостей, несмотря на протест баварского наследного принца Рупрехта, командовавшего 6-й армией.

Новое наступление было поведено в лоб против Гран-Куронэ-де-Нанси, хребта, который представлял собой фланговое укрепление Шармского прохода. Прибыл кайзер со своими белыми кирасирами и, как актер, ожидал своего выхода для торжественного въезда в Нанси. Но последовательные атаки захлебывались в хорошо организованном и метком огне более сильной французской артиллерии. 8 сентября Мольтке отдал приказ Рупрехту остановить наступление и прекратить ненужный расход жизней. Рупрехт был втянут в это наступление против своего желания, исключительно благодаря доверию к артиллерийскому эксперту майору Бауэру, утверждавшему, что и здесь его сверхтяжелые гаубицы окажут то же действие, что и против устаревшей бельгийской крепости. Теперь же Рупрехт согласился на прекращение наступления, лишь резко возразив против этого. Так изменчиво было суждение старших начальников в войне 1914–1918 годов.

Центру германцев (5-й и 4-й армиям) также не удалось западнее Вердена сыграть роль правой половины клещей в маневре, намеченном измененным планом Мольтке. На участке Вердена Саррайль сменил Рюффея в командовании французской 3-й армией, и первые же полученные им инструкции предписывали не только продолжать отступление, но даже оставить Верден. Саррайль был на этот счет другого мнения и решил, не теряя соприкосновения к западу с 4-й армией, как можно дольше держаться за Верден, как за ось. Это было счастливым решением, и торможение вследствие этого наступления 5-й германской армии (под начальством германского кронпринца) явилось одним из основных факторов срыва плана Мольтке. Упорное сопротивление, оказанное войсками Саррайля, и, прежде всего, убийственный огонь его артиллерии не только задержали, но совершенно остановили наступление кронпринца. А запоздалая попытка 9 сентября проложить себе дорогу ночной атакой окончилась почти самоубийством, потому что германцы стреляли друг в друга.

Саррайль тщетно просил подкреплений, которые позволили бы ему перейти от обороны к опасному для германцев контрудару от Вердена в западном направлении против их фланга. Держась за Верден, Саррайль со своей армией образовал одну сторону мешка, куда вдвинулись германские армии, Монури же был другой стороной мешка.

Германская 3-я армия (Гаузен) была связующим звеном между центром и правым флангом германцев. Ей была поставлена довольно неопределенная задача: быть готовой поддержать один из них. При постановке такой задачи известную роль сыграло, быть может, то, что армия эта состояла из саксонцев, и пруссаки были склонны ее недооценивать.

В данной операции она была разделена. Левый фланг армии был использован для поддержки 4-й армии в ее недолгой атаке против французской 4-й армии (Лангль де Кари). Атака эта, быть может, самая ожесточенная во всем сражении, была отражена французской артиллерией. Правый фланг армий был присоединен к левому флангу Бюлова для атаки Фоша, командовавшего новой 9-й армией французского центра, сформированной путем простого дробления армии Лангль де Кари (4-й армии).

Среди всех легенд, связанных с Марной, легенда, выросшая вокруг роли Фоша в этом сражении, наиболее понятна – по крайней мере, она имеет под собой реальные основания. Первое утверждение, все еще широко распространенное, заключается в том, что Фош решил исход всего сражения контрударом, отбросившим прусскую гвардию в «болото у Сен-Гонда». В действительности германцы стали отступать без всякого давления здесь французов, после того как исход сражения был решен западнее. Второе, и более скромное утверждение – что Фош обеспечил победу, предупредив прорыв французского центра германцами. И здесь неточность, потому что германцы не пытались прорваться. Бюлов просто выполнял свою новую задачу, прикрывая 1-ю германскую армию и заворачивая свой фронт на запад. А во время этого захождения его левый фланг, естественно, столкнулся с фронтом Фоша. Дальнейшим парадоксом является то, что хотя Фошу и было приказано примкнуть к общему контрнаступлению, а он наверняка отдавал повторные приказы об атаке, в действительности его войска исключительно оборонялись.

В 1 час 30 минут ночи 6 сентября Фош получил знаменитый приказ Жоффра об общем наступлении. В отличие от других армий он получил этот приказ вовремя и был в состоянии выполнить поставленную ему задачу, которая заключалась в прикрытии фланга наступления Франшэ д’Эсперэ посредством удержания южного края болота у Сен-Гонд. Войска его были утомлены и сильно потрепаны тяжелым отступлением. Германцы, подойдя к северному краю болота, неожиданно обнаружили, что болото это возможно пересечь только по узкой гати. Вследствие этого их робкая атака и запоздалая попытка обойти болото стороной вызвали бесцельную трату времени и не привели ни к каким результатам. 7 сентября их атака восточнее болота была сломлена огнем французской артиллерии. Тогда было решено, что единственным средством продвинуть наступление является штыковой удар, организованный на рассвете. Этот удар захватил врасплох правый фланг Фоша, и он быстро поддался. К счастью, германцы не развивали успеха с той же быстротой, поэтому им удалось захватить только часть терзавшей их артиллерии.

Но даже в таком виде обстановка была весьма серьезной, и Фош просил о помощи. Франшэ д’Эсперэ одолжил один корпус, чтобы поддержать его левый фланг, а Жоффр послал другой, чтобы заполнить зияющий теперь разрыв на его правом фланге.

9 сентября германцы, встречая слабое сопротивление, продолжили наступление против правого фланга Фоша, причем оно развивалось довольно успешно. Незадолго до 2 часов ночи наступление было приостановлено вследствие получения ставшего теперь знаменитым приказа Бюлова об общем отступлении. Германцы отошли, не встречая при этом никаких помех. Их отход не был даже замечен французами. Чтобы справиться с положением, создавшимся ранее на его фронте, Фош снял 42-ю дивизию со своего левого, не подвергшегося нападению фланга и перебросил ее поперек фронта на правый фланг. Дивизия эта прибыла к тому времени, когда германцы уже снялись. Орудия ее могли только послать свои снаряды вслед исчезнувшему противнику.

Все это совершенно не вяжется с популярной легендой о решающем контрударе дивизии по флангу прорыва германцев.

В нашем обзоре фронта сражения мы теперь вернулись назад к решающему западному флангу. Сосредоточим наше внимание на различных штабах за линией фронта германцев и рассмотрим преобладавшие во время отступления германцев колебания во мнениях.

Главное командование вернулось 30 августа назад в Люксембург, куда оно перебралось из Кобленца, и располагало для связи с армиями только радио, дополнением к которому служили случайные визиты офицеров штабов, приезжавших на автомобилях. Не было организовано регулярной связи с армией посредством автомобилей и мотоциклов. Связь по радио страдала не только от траты времени на зашифровку и расшифровку документов – ей мешала также и работа Эйфелевой башни в Париже. Поскольку командующие армиями, верные традициям 1870 года, ревниво сосредоточивали все управление в своих руках, донесения поступали скупо и с опозданием – за исключением тех случаев, когда командующие могли доносить об успехе. Тогда донесения бывали раздуты. В течение всего кризиса сражения, с 7 по 9 сентября, с фронта не поступило ни одного более или менее значащего донесения, и даже к 12 сентября Мольтке не имел представления о случившемся с армией Клука и о том, где эта армия находится. Хотя, быть может, эта неосведомленность и не имела существенного значения. Ведь отметил же 5 сентября Фалькенгайн в своем дневнике, когда он был в Люксембурге как военный министр:

«Можно быть уверенным только в одном – наш генеральный штаб совершенно потерял голову. Шпаргалки Шлиффена больше не помогают; в итоге – сообразительности Мольтке пришел конец».

Более того, Мольтке даже примирился с поражением. Уныние, царившее в Люксембурге, ясно рисует тот факт, что когда 8 сентября подполковник Хенч, исполняя поручение Мольтке, выехал для посещения всех пяти армий, действовавших западнее Вердена, ему были даны безграничные полномочия для согласования отступления «в случае если начался отход».

Хенч нашел, что отход еще не начался, потому что в штабах 5-й, 4-й и 3-й армий к нему отнеслись недоверчиво. Проезжая, он провел ночь с 7-го на 8-е с Бюловым и здесь увидел такое отчаянное настроение, что утром, уезжая, по крайней мере, мог быть уверен в одном – что приказы для отступления будут скоро даны. 9 сентября в 9 часов утра донесения летчиков сообщили Бюлову, что шесть колонн противника (пять британских и одна французской конницы) приближаются к Марне и таким образом входят в разрыв между германскими армиями. В 11 часов утра Бюлов отдал приказы для отступления армии, назначив отход на 1 час дня и поставив Клука в известность о своих действиях.

Хенч, задержанный в пути заторами на дорогах, добрался до штаба Клука после полудня. Там, согласно его свидетельству, он, увидев, что приказы для отступления уже отданы и утверждены, только добавил направление отхода на северо-восток. Но начальник штаба Клука Куль утверждает, что эти приказы являлись ошибкой одного из его подчиненных и что он просто приказал оттянуть несколько назад свой левый фланг, так как британцы почти надвинулись на него. Далее он говорит, что Хенч, учитывая положение армии Бюлова, приказал ему отступить; но Хенча нет в живых, чтобы это опровергнуть. Однако факты (отступление началось в 2 часа дня, пути отхода были уже очищены, и ни Куль, ни Клук не позаботились попросить письменного приказания Хенча) скорее подтверждают свидетельство Хенча, показывая, насколько сильно было стремление обоих срочно отступить. Куль все же признал, что, вероятно, прорыв британцев и Франшэ д’Эсперэ делал отступление неизбежным. Благодаря же проникновению британцев армия Клука должна была отступить в северном направлении, ничем не заполнив разрыва.