Правда о Первой мировой

31 июля началось то, что называется «Третьим Ипрским сражением». Знаменательно для всего хода этого сражения и его исхода, что в общежитии этому сражению дали имя Пашендаля. В действительности этим именем просто была обозначена последняя сцена мрачнейшей драмы на протяжении всей британской военной истории. Хотя сражение это и называют третьим, – это не было сражение, а скорее целая кампания – с боями, характерными для боев во Фландрии и вообще в Нидерландах.

Это сражение, как и германские предшественники этих боев в 1914 и 1915 годах, не привело ни к чему, кроме потерь. Оно было так бесплодно по своим результатам и в то же время так гнетуще и кошмарно по руководству, что Пашендалю, этому наступлению 1917 года, суждено было стать (как Валхерен – сто лет назад) синонимом военного поражения – названием, отмеченным в истории британской армии траурной каймой. Даже исключительная выносливость и самопожертвование, проявленные войсками, или лучше руководство ими со стороны командования, которое в последние периоды операции много сделало, чтобы уменьшить страдания войск, не померкли, а совершенно сгладились в памяти из-за бесплодности замысла и результатов этой операции.

Как же возникло это сражение и какова была цель «Третьего Ипра»?

Наступление на этом участке входило первоначально в намерения Хейга как лепта, вносимая в план действий союзников на 1917 год. Фактическое проведение этого наступления затормозилось несчастливым течением событий на других участках. Когда за неудачей начального наступления весной в Аррасе и Шампани последовала угроза паралича французской армии как боевой силы, то «первая помощь», оказанная Хейгом, выразилась в распоряжении, отданном 3-й британской армии, – продлить проводимое ею наступление у Арраса еще на несколько недель с общей целью держать германцев на этом направлении скованными и с частной целью – достигнуть хорошего оборонительного рубежа.

Рядом последовательных ударов против неприятеля, бывшего теперь настороже и усилившегося, не удалось достигнуть Арраса; тогда Хейг решил перенести центр тяжести усилий британцев севернее, во Фландрию, как он первоначально и имел в виду. Лояльность к союзникам и большая щепетильность к общим интересам вдохновили его придерживаться наступательной политики и дальше, хотя бы при этом французы и не оказывали ему никакого содействия. Его замечания на конференции командующих армиями 30 апреля показывают, что сам-то он фактически махнул рукой на возможность действительного участия французов в операции 1917 года, записав долю их участия на страницу безнадежных долгов.

Справедливо упомянуть, что в мае мнение Хейга о наступательной политике, которой следует придерживаться, было поддержано и премьер-министром, который, приняв участие в азартной игре Нивеля за победу, теперь горел желанием продолжать наступление.

Но надо также отметить и то, что, несколько поостыв и поразмыслив, министр тщетно пытался остановить политику, которой он сам раньше потакал.

Хотя тяжелое положение, явившееся следствием ослабления французской армии, а также вызванный подводной кампанией кризис на море и потребность поддержать все еще возможное наступление России и могли оправдать такое решение Хейга в мае, но к 31 июля, когда фактически началось это наступление, обстановка коренным образом изменилась.

На войне решающий фактор – время. К июлю французская армия под влиянием лечения, проведенного Петэном, хотя несколько и оправилась, однако выздоровление было неполным. Тяжелые последствия подводной кампании были уже в прошлом, а паралич русской армии как следствие революции не вызывал больше никаких сомнений.

Несмотря на это, планы британского главного командования остались неизменными. Историк может смело утверждать, что урокам истории, недавнему опыту и материальным факторам уделялось недостаточное внимание. Это наблюдалось как при решении вопроса о больших наступлениях, так и при выборе направлений, где эти наступления следовало развивать.

В данной операции ось наступления не приводила, а уводила от основных коммуникаций германцев, и наступление не могло серьезно угрожать позициям противника во Франции.

Странно, что Хейг в 1917 году пошел на такое «эксцентричное» направление наступления. Между тем через год, по его совету, Фош и Першинг отказались от точно такого же направления на другом фланге Западного фронта. Наступление на бельгийском побережье не обещало никаких широких стратегических выгод. По этой же причине оно вряд ли было лучшим направлением хотя бы как средство с выгодой для себя сковать и истощить мощь противника. Больше того, мысль, будто спасение Британии от голода зависит от захвата баз подводных лодок на этом побережье, давно уже была развенчана, так как подводная кампания базировалась, главным образом, на германские порты.

Но для справедливости надо отметить, что ошибочное представление, создавшееся у Хейга, было ему внушено Адмиралтейством. Хуже всего, что Ипрское наступление было обречено на неудачу раньше даже, чем оно началось, сопровождаясь сознательным разрушением сложной системы дренирования этой части Фландрии. Поощрялась легенда, что проклятые «Пашендальские болота» в результате несчастного стечения обстоятельств и проливных дождей, представили собой естественное и потому непреодолимое препятствие, которое нельзя было предвидеть.

В действительности, еще до сражения штабом танкового корпуса была послана в главный штаб докладная записка, где указывалось, что, если район Ипра и система дренирования будут разрушены артиллерийской бомбардировкой, то поле боя превратится в трясину. Эта докладная записка была составлена на основе информации, полученных от бельгийского общества «Ponts et Chaussees» и на основе произведенного исследования на месте, хотя столь важные факты должны были быть давным-давно известны командованию и оценены им.

Район этот – болотистая местность – был осушен упорным трудом в течение многих столетий, и местные фермеры под страхом кары были обязаны содержать в порядке плотины и осушительные рвы на своей земле. Земля здесь использовалась под пастбища, так как она часто затоплялась и была слишком сыра для земледелия. Невнимание к этому предостережению – основная и неизбежная причина никчемных результатов «Пашендальского наступления».

Быть может, яркий блеск успеха 7 июня – наступления у Мессина – также пробудил необоснованные надежды, связанные с этой совершенно иной по замыслу и целям операцией. Прошло почти два месяца, пока закончилась подготовка к наступлению, и за этот промежуток времени германцы имели достаточно предупреждений, чтобы подготовить свои контрмеры. Меры эти включали и новый способ обороны, соответствовавший местности, пропитанной водой, как губка. Методы наступления британцев, напротив, совсем с этим не считались.

Не в пример британцам, совершенно не учитывавшим местности, германцы великолепно приспособили к ней свою оборону.

Вместо старой линейной системы окопов, они развили систему отдельных опорных пунктов и небольших блиндажей, сильно эшелонированных в глубину, причем местность должна была возможно больше удерживаться пулеметами и возможно меньше – людьми. Передовые позиции были слабо заняты, а сохраненные, таким образом, резервы сосредоточивались в тылу для быстрых контратак, выбивавших британские войска из захваченной в порыве наступления местности. И чем глубже проникали бы британцы, тем совершеннее и организованнее были бы перед ними оборонительные сооружения германцев. Более того, использовав иприт, германцы применили новый трюк, серьезно мешавший работе британской артиллерии и отравлявший даже районы сосредоточения войск.

Таким образом, когда наконец грянул давно ожидаемый противником удар, то он привел кронпринца Рупрехта в такое хорошее настроение, что, позабыв обычный для него пессимизм, он записал в своем дневнике:

«Я совершенно спокоен, думая об этой атаке, так как никогда еще мы не располагали столь сильными резервами – резервами, так хорошо подготовленными для предстоящей им задачи, как на данном участке фронта».

Фронт этот защищали войска 4-й германской армии, во главе которой стоял Сикст фон Арним.

Главная роль в атаке британцев была дана 5-й армии, а один из корпусов 2-й армии должен был играть второстепенную роль на крайнем правом фланге.

22 июля началась артиллерийская бомбардировка, в которой участвовало 2300 орудий. Продолжалась она десять дней, пока в 3 часа 50 минут утра 31 июля пехота не двинулась вперед на фронте в 15 миль, сопровождаемая проливным дождем. Левый фланг достиг существенного успеха: войска захватили Биксхоот, Сен-Жюльен, гребень Пилькен и достиг линии реки Стеенбек. Но на наиболее важном участке – у дороги на Менин – атака была отбита. А дождь продолжал лить день за днем, задерживая развитие следующей попытки смять фронт обороны и ускоряя превращение плохо осушиваемой местности в болото, в котором первыми (и задолго до пехоты) увязли танки.

Второй удар 16 августа был по своим результатам лишь ослабленным эхом первого удара. Левый фланг вновь продвинулся по небольшой лощине, образованной маленькой долиной реки Стеенбек, и прошел развалины того, что когда-то называлось Лангемарк. Но на правом фланге, где наступление только и могло иметь стратегический эффект, атакующие тяжелой ценой расплачивались за ничто. Даже число пленных не превышало двух тысяч. Войска чувствовали, что не только умелое сопротивление неприятеля и топкая грязь являются виновниками их бесполезного самопожертвования. Всюду раздавались горькие жалобы на руководство и работу штаба армии Гауфа. Справедливость этих жалоб, видимо, нашла должное признание. Хейг расширил фронт 2-й армии к северу, включив сюда и участок дороги на Менин, тем самым поручив Плюмеру руководство главным ударом, проводимым в направление гребня высот к востоку от Ипра.

В лучшем случае надо считать, что Плюмеру поставлена была неблагодарная задача. Опыт войны ясно указал на бесплодность продолжать усилия на тех направлениях, где уже прочно обосновалась неудача. Странной причудой судьбы явилось и то, что лавры, добытые армией у Мессина, должны были быть потеряны ею в болотах за Ипром.

Все же репутация Плюмера и штаба 2-й армии, возглавляемого Харрингтоном, помогла не тому, что армии фактически удалось осуществить, а скорее тому, что армия сделала больше, чем в таком безнадежном предприятии вообще можно было от нее ожидать. Определение талантливости как «способности бесконечно стараться из всех сил» находит пример и подтверждение в сочетании Плюмер—Харрингтон. Применяя и здесь, как в Мессина, методы действий осадной войны для решения задачи, которая скорее напоминала осаду, чем бой, они остановились на плане коротких наступлений, которые не развивались далее того пункта, где прекращалось действие артиллерийской поддержки, оставляя тем самым пехоту достаточно свежей, а артиллерию – достаточно близко, чтобы противодействовать неминуемым контратакам.

Плохая погода и необходимость подготовки задержали возобновление наступления до 20 сентября, но в это утро 2-я армия добилась успеха своей атакой на фронте в 4 мили именно там, где раньше были только поражения, по обеим сторонам дороги на Менин. Части шести дивизий (19-й, 39-й, 41-й, 23-й, 1-й и 2-й австралийских), в которых пехота была уменьшена до минимума, а артиллерия усилена до максимума, пошли в атаку в 5 часов 40 минут утра. К 6 часам 15 минутам утра был достигнут первый рубеж почти без серьезного сопротивления врага. Сопротивлялись только один-два опорных пункта, овладения которыми и не добивались. Третий и последний рубеж был захвачен вскоре после полудня, а контратаки – отбиты огнем.

Новый скачок 26 сентября и еще один скачок 4 октября (причем последний проводился уже на фронте протяжением в 6 миль) частями 37-й, 5-й, 21-й и 7-й дивизий, 1-й, 2-й и 3-й австралийскими дивизиями и новозеландской дивизией привели британцев к овладению главным гребнем восточнее Ипра с местечком Гелювельт, лесом Полигон и местечком Броодзейнд, несмотря на потоки дождя, превратившие поле боя в еще большее болото, чем раньше. В обоих случаях большинство контратак отражалось артиллерийским огнем, что являлось успехом, достигнутым хорошей работой авиации по обслуживанию артиллерии и быстрым откликом последней на требования пехоты. В три приема атакующие «поглотили» около 10 000 пленных. «Ненасытность» наступающих испугала противника. Он отказался от своей гибкой оборонительной тактики, усилив передовые позиции, тем самым увеличив свои потери под огнем британской артиллерии.

Атаки 2-й армии кое-что сделали для восстановления престижа союзников, хотя они почти не имели стратегического значения и не могли поправить операцию, которая заранее была обречена на неудачу и в которой преимущества как времени, так и места для глубокого прорыва давным-давно были упущены.

К несчастью, главное командование решило продолжать нецелесообразное наступление в течение немногих оставшихся до зимы недель и этим изводило резервы, которые еще могли спасти от банкротства запоздалый эксперимент под Камбрэ.

Потратив напрасно все лето и истощив свои силы в грязи, где танки утопали, а пехота беспомощно барахталась, Хейг наконец решил в ноябре выбраться на сухую почву к Камбрэ, но и там успех был упущен из-за нехватки резервов.

Под Ипром мелкие атаки 9 и 12 октября несколько продвинули фронт британцев. После небольшой передышки 22 октября попытались провести объединенную атаку усилиями 5-й английской армии и французов. 26 октября 2-я армия под потоками дождя, как и обычно, сделала новое усилие, которое оказалось еще менее действительным, чем прежние, из-за усталости войск, вызванной наступлением по болоту, и тем, что грязь забивалась в винтовки и пулеметы. Оружие отказывало, а грязь сводила на нет эффект разрыва снарядов. Тяготы атакующих увеличились применением противником в более широком масштабе иприта и переходом его вновь к тактике сохранения главной массы своих войск глубоко в тылу позиции для контрудара.

Лишь когда 4 ноября внезапное наступление 1-й дивизии и 2-й канадской дивизии привело к ничтожным результатам и была наконец занята окраина деревни Пашендаль, был спущен занавес над плачевной трагедией, называемой «Третьим Ипром». Ненужное затягивание этой операции довело британские армии до полного истощения, вымотав у них все силы и даже разложив их, так как в это время в армии разыгрывались такие тяжелые инциденты, какие вряд ли когда-либо встречались в британской военной истории. Невольно создается впечатление, что в стремлении приковать внимание противника и сковать его силы Хейг выбрал направление, представлявшее наибольшие трудности для него самого и наименее важное для противника. Предполагая поглотить резервы противника, он поплатился своими собственными.

Быть может, наиболее сильный порицающий комментарий к плану, который заставил британскую армию искупаться в этой грязи и захлебнуться в крови, заключается в случайной вспышке угрызений совести у того, кто нес большую часть ответственности за все это. Этот высокопоставленный офицер из главного штаба впервые решил проехать на фронт, где протекала операция, к концу четвертого месяца боев на этом направлении.

По мере приближения машины к окрестностям поля боя, напоминавшим болота, он становился все взволнованнее и взволнованнее и, наконец, истерично разразился слезами, вскричав: «Боже мой, боже мой, неужели мы действительно посылали сюда людей сражаться…», на что его спутник ответил, что впереди местность еще хуже.

Если неожиданное признание генерала является данью его чувствительного сердца, то оно говорит и о том, на каком фундаменте оторванности от действительности и ничем не извиняемого невежества строилась его неукротимая «наступательность».

Единственным светлым пятном во всем этом было то, что на две недели позднее, – на другой сцене и с техникой, о которой говорили еще в начале августа, – начали постановку «интермедии», которой затем суждено было развиться в славную драму осени 1918 года.