Великая Война и Февральская Революция

27 февраля в Петрограде. (Продолжение). Растерянность высших военных властей. - Генерал Занкевич. - Сбор верных войск. - Отсутствие плана. - Уход Преображенцев и Павловцев. - Переход верных из Зимнего Дворца в Адмиралтейство,. - Состав и настроение отряда. - Ожидание подкреплений. Беспорядки в районе Измайловского проспекта. - Движение отряда полковника Данильченко. - Задача, данная полковнику Фомину. - Генерал Хабалов и его план. - Тщетное приглашение министров. - План Фомина. - В. К. Кирилл Владимирович. Генерал-адъютант Безобразов. - Переход верных снова в Зимний дворец. - Уход гвардейского запасного кавалерийского полка. - Требование В. К. Михаила Александровича вывести войска из дворца. - Снова переход верных в Адмиралтейство. - Развитие революции в течение дня. - Стремление толпы и солдат в Думу. - Поведение депутатов. - Колебание председателя Думы Родзянко. - Переход офицеров Запасного батальона Преображенского полка на сторону революции. - Влияние этого фактора на Родзянко. - Временный Комитет Гос. Думы объявляет себя возглавителем революции. - Телеграммы на фронт. - Измена Государю. - Полковник Энгельгардт и Пребраженцы. - Образование Совета рабочих и солдатских депутатов. - Выборы Исполнительного Комитета. - Его работа Керенский. - Военная работа Комитета. - 27 февраля в Царском Селе. Телеграммы Императрицы. - Совет генерала Беляева уехать. - Переговоры гр. Бенкендорфа с Могилевым. - Указания Государя. - Просьба Хабалова дать войскам его продовольствие.

Высшая военная власть растерялась в тот день не меньше гражданской и также не сумела найти правильную линию поведения, чем и помогла успеху революции.

Генерал Занкевич, которому ген. Беляев передал фактическое командование войсками Петрограда, считался боевым генералом. Он командовал на войне Л.-Гв. Павловским полком. Беляев думал, что он справится с бунтовщиками. Революцию, как таковую, Беляев стал понемногу понимать только с сегодняшнего дня. Занкевич, по просьбе Беляева, переоделся в зимнюю форму Павловского полка и приехал в здание Градоначальства. Там он нашел полнейшую растерянность военных и незнание что делать. Собрав толпившихся офицеров разных частей, в том числе и Преображенцев, Занкевич старался узнать истинное настроение солдат и офицеров в частях. Офицеры не надеялись, чтобы солдаты пошли против Думы. Да и сами офицеры далеко не казались сторонниками правительства и видимо их симпатии склонялись на сторону Гос. Думы. Генерал Занкевич приказал собраться во дворе Зимнего Дворца тем частям, которые еще не ушли с дворцовой площади или находятся поблизости. Вскоре во дворе собрались: 2 роты запасного б-на Преображенского полка, запасный батальон Павловского полка, подошедший с музыкой и в особенно приподнятом настроении из-за назначения начальником всех их однополчанина, рота зап. б-на 3-го Гв. Стрелкового полка и рота зап. б-на Кексгольмского полка.

Генерал Занкевич вышел к отряду. Поздоровался. Ему ответили отлично. Генерал сказал речь о том, что происходит. Говорил он, что если революция победит, то от этого выиграют только немцы. Значит войскам надо подавить революцию. Надо послужить Царю и доказать ему верность гвардии.

Занкевич отдельно обратился к Павловцам.

- Будем же, братцы, стоять несокрушимой горой за Царя и Родину.

- Мы вместе проливали кровь на фронте, послужим же и здесь вместе Государю верой и правдой...

- Так, точно, ваше превосходительство... Постараемся, ваше превосходительство! - неслось из рядов Павловцев и неслось восторженно. Казалось, все обстоит как нельзя лучше. Генерал Беляев, наблюдавший всё происходившее из дворца, поздравил затем Занкевича с успехом. Начало блестяще. На людей можно надеяться. Отряд расположили во дворце. Выставили часовых. Выслали патрули. Но о каком-либо наступлении на бунтовщиков, на революцию высшее начальство не думало. Не было никакого плана что делать.

Занкевич ждал приказаний от высшего начальства; ни Хабалов, ни Беляев никаких приказаний не давали. И потянулись унылые часы. Часы ожидания чего-то. Изредка по телефону сообщали, что такая-то часть, которую поджидали, не придет. Это поднимало разговоры. Настроение солдат и офицеров было странное. Стало смеркаться. Подошло время ужинать. Роты Преображенцев ушли ужинать в казармы, что на Миллионной и больше уже не вернулись... Пошли ужинать с музыкой в свои казармы и Павловщы и тоже не вернулись.... У Мраморного дворца, у Марсова поля, Павловцев встретила огромная толпа народа и солдат. С криками - "Ура, Павловцы, ура, в Думу, в Думу", - толпа облепила роты со всех сторон... Женщины брали солдат под руки... ласкали... Вы с нами, Павловцы, с нами... Ура, ура... И Павловцы не выдержали. Часть с музыкой пошла с толпой. Учебная команда твердо прошла в свои помещения, но ее скоро изолировали солдаты других рот. Не давали пищи. Ее офицеров арестовали...

Нехорошо было настроение и у оставшихся в распоряжении Занкевича частей. Часов около 2-х генералы решили, что отряд надо перевести в здание Адмиралтейства. Там будет ближе к Градоначальству. Туда подойдут еще какие-то части. Двинулись туда. Было уже совсем темно. Горели фонари. Из-за Невы доносилась трескотня выстрелов.

В Адмиралтействе.

Колоссальное здание Адмиралтейства занимает целый квартал и четырьмя фасадами выходит на все четыре части света. Здание имеет семь ворот и семь подъездов с огромными тамбурами.

Войска вошли в ворота Южного фасада, что выходили к Гороховой улице. В то крыло здания, кроме генералов Беляева и Занкевича, перешло и все высшее военно-административное начальство: генерал Хабалов со своим начальником Штаба, градоначальник Балк с помощниками ген. Вендорфом и Лысогорским и начальник Жандармского дивизиона генерал Казаков. Начальства было очень много, но оно не знало и не понимало, что надо делать. Уже почти в продолжение полсуток высшее военное начальство демонстрировало свою непригодность. Между тем настроение так называемых верных ухудшалось. Кексгольмцы были деморализованы. Еще утром они имели столкновение с толпой на углу Литейного и Невского. Несколько офицеров были убиты. Пришла рота полиции. Но полиция вообще не верила в своего градоначальника. Он был для нее чужой. Пришли эскадроны Запасного гвардейско-кавалерийского полка, квартировавшего в Новгородской губернии. Их направили в манеж Конной Гвардии. Там уже стояли два Донских казачьих полка. Их командиры были с генералитетом.

На одном из дворцов Адмиралтейства стояло сорок вьючных пулеметов 1-го пулеметного полка, о которых как будто забыли. Высшие начальники были растеряны. Ни Хабалов, ни Беляев, ни Занкевич не действовали. Теперь все волновались, что не идет отряд Измайловцев, с которым должны прибыть две батареи и один эскадрон. Также должны прибыть и пулеметы. Привести отряд должен был полковник Данильченко. Отряд был расквартирован в районе Троицкого собора.

Его надо было собрать. К вечеру в тот район докатилась волна восстания. Толпы вооруженных рабочих и солдат осадили казармы Семеновского полка, сняли часть солдат. Толпа направилась затем к Егерям, сняла и их часть. Теперь море голов двигалось к Измайловским казармам, как раз когда оттуда выходил отряд Данильченко. В темноте можно было различить огромную черную толпу против собора. Ярко горел почему-то электричеством крест на куполе. Толпа смотрела, снимала шапки, многие крестились, что-то кричали. К Измайловцам, к Измайловцам - орали в толпе. А три роты Измайловцев, под командой полковника Фомина, спешно двигались в это время к Фонтанке. Их нагнали две батареи запасной гвардейской артиллерийской бригады. Артиллерия пришла из Стрельны. Ею командует твердый характером полковник Потехин. Пулеметную команду напрасно ждали. Ее не выпустили взбунтовавшиеся солдаты. Не пришел и эскадрон. Когда эскадрон стал садиться на коней, в манеж ворвалась толпа, овладела лошадьми, увлекла солдат, началось братанье. Офицерам пришлось спасаться от самосуда.

Отряд спешил к Адмиралтейству. На площади Мариинского театра было видно, как эскадрон жандармского дивизиона отбивался саблями от окружавшей его толпы. Он разогнал ее. Встретились с революционным отрядом. По-военному шли навстречу с винтовками рабочие. Увидя войска, прижались к панели и на ходу взяли на изготовку.

Противники разошлись, не тронув друг друга. Подойдя к Адмиралтейству, отряд встретился с толпой выходивших из ворот в беспорядке Кексгольмцев. Начальник прибывших частей представился генералам. Полковнику Фомину подчинили все пехотные части.

Полковнику Фомину приказано принять меры к охране Адмиралтейства, как здания. Стоял мороз градусов 10. Солдаты были одеты налегке, не было взято даже наушников. Говорить серьезно о наружной охране здания не приходилось. Роты были разведены по четырем главным подъездам. Забаррикадировали ворота, выходившие на Черноморский переулок. Артиллерию поставили во дворе здания. Пулеметы расставили у некоторых окон второго этажа и по подъездам.

Распоряжался этой обороной Занкевич. Начальник штаба Хабалова, генерал Тяжельников, проявлял ко всему полное равнодушие и нерадение. Генерал Хабалов пояснял, что отряду надо продержаться до вечера 28 числа, т. е. до того времени, как с фронта прибудет целая дивизия. Хабалов был уверен, что в городе восстало до сорока тысяч человек и справиться с этой силой может только целая дивизия. Кто распространял эти вздорные сведения, почему приводили в состояние обороны именно адмиралтейство, о нападении на которое тот день никто не помышлял, - остается загадкою.

На вопрос одного из начальников, почему не вызываются военные училища, Хабалов ответил, что они получили особое назначение. То была неправда. Их просто не использовали. Хабалов пояснил Фомину, что он охраняет правительство и просил его оповестить министров и просить их приехать в Адмиралтейство. Никого из министров Фомин не мог по телефонам разыскать, адмирал же Григорович заявил, что он отказывается принимать какое-либо участие в каких-либо приготовлениях. На том вопрос о министрах и правительстве и закончился.

Полковник Фомин высказал начальству мнение: не лучше ли отряду выйти за город, занять хотя бы Пулковскую высоту и там подождать двигающиеся к Петрограду войска и уже вместе с ними обрушиться на бунтующий Петроград. Хабалов заявил, что он не считает возможным оставить Петроград и о выходе отряда не может быть и речи.

Около 11 часов приехал В. К. Кирилл Владимирович. Он все искал те две свои роты, которые он еще днем выслал на площадь, но которые куда-то исчезли. Он только что был в офицерском собрании Преображенцев и там ему сказали, что Преображенцы признали власть Комитета Гос. Думы. В. Князь с горечью говорил Занкевичу об упущенном времени и находил положение безнадежным. Приезжал и генерал-адъютант Безобразов. Он дружески советовал генералу Занкевичу не заниматься обороной адмиралтейства, на которое никто и не думает наступать, а самим быстро перейти в наступление. - "Если вы не перейдете в наступление, все пропало. Вот вам мой совет: переходите в наступление". С Безобразовым не соглашались. В какое наступление, против кого, ведь правительства нет, никто ничего не говорит, что надо делать... Безобразов уехал.

Около полуночи генерал Занкевич обходил посты отряда. Настроение солдат ему казалось ненадежным. Ему казалось, что если кто-нибудь начнет наступать, солдаты откажутся сопротивляться. Дело проиграно. Надо думать, как с честью окончить безнадежное дело. Занкевич стал убеждать Беляева, что погибать с честью лучше всего, обороняя Зимний Дворец, как эмблему Царской Власти. Надо уйти с отрядом обратно в Зимний Дворец. Беляев согласился. Переговорили с Хабаловым. Тот согласился. Отдали спешно приказания. Все встрепенулось. Началось шествие в Зимний дворец. Впереди шли генералы. За ними начальники отдельных частей, старшие офицеры. Затем двигалась пехота, гремела артиллерия, пулеметы и всё замыкали эскадроны Запасного полка. Странное то было шествие. Точно похороны - говорил один из участников. Стояла тихая морозная ночь. Мерцали звезды. Впереди далеко, над Выборгской стороной, виднелось зарево.

Снова в Зимнем Дворце.

Войска вошли во двор дворца. Дворец приподнял настроение. Занкевич распределил отряд. Отряд усилился двумя ротами Петроградского полка, которые занимали караул дворца. В главных воротах поставили два орудия. В коридорах у окон расставили пехоту. Эскадроны и казаков расположили на западном дворе. Смотрителя дворца просили распечатать утром окна по фасаду, которые были закрыты на зиму. Установили посты в угловых окнах. В одной из гостиных расположились генералы и штаб, рядом старшие офицеры, в третьей гостиной обер-офицеры. Потянулось скучное в ожидании чего-то время. Оно было перебито известием, что эскадроны Запасного Гвардейского Кавалерийского полка уходят. К командиру полка явились "делегаты" и заявили, что эскадрон без пищи и без фуража. Что они не хотят офицерам смерти и зла, но и себе не хотят того же. А потому они и решили идти походным порядком обратно в Новгород. Эскадроны ушли. Они квартировали в Кричевицких казармах Новгородской губернии. Командовавший полком и несколько офицеров остались при Хабалове. Остро заболел полковник Данильченко. Его поместили в дворцовый госпиталь. Его место заместил полковник Фомин. Фомин беседовал с Беляевым, который все больше и больше терял равновесие и становился очень нервным. Он вдруг стал говорить, что Г. Дума без всякого основания относится к нему плохо. Сказал, что правительство разошлось. Что уже начались аресты. Что его, наверно, скоро тоже арестуют. Но на соображение Фомина о том, что не следует ли переговорить по телефону с Родзянко, чтобы получить правильные сведения о том, что делается, Беляев ответил: - "Я с бунтовщиками переговоров не веду". Фомин высказал мнение о посылке телеграммы Его Величеству. Беляев возразил, что нельзя беспокоить Государя.

Около трех часов во дворец приехал В. К. Михаил Александрович. Ему не удалось уехать в Гатчину и он приехал переночевать во дворец. Вскоре В. Князь пригласил к себе генералов Беляева и Хабалова. В. Князь просил генералов увести войска из дворца, заявив: - "что он не желает, чтобы войска стреляли в народ из дома Романовых". Генералы ушли и Беляев отдал распоряжение Занкевичу: очистить Дворец от войск и снова перейти в Адмиралтейство. Изумленному Занкевичу Беляев не раз повторил странную фразу Великого Князя. Генералы стали совещаться, что же делать. Кто-то предложил занять Петропавловскую Крепость. Хабалов вызвал к телефону помощника коменданта барона Сталя и начал переговоры. Сталь предупредил, что площадь перед крепостью занята толпой. Там есть и броневики. Кажется занят и Троицкий мост. Придется пробиваться. Занкевич находил, что рисковать пробиваться в крепость невозможно. Решили уходить обратно в Адмиралтейство. Отдали приказания. Стали уходить. Оставление дворца, по приказанию брата Государя, произвело удручающее впечатление. Особенно на офицеров. Никто, ни правительство, ни брат Государя, никто не поддерживал горсточку верных долгу и присяге людей. Никто не поддерживал, а каждый мешал им выполнить свой долг.

Успех в тот день Революции.

Благодаря бездействию правительства, к вечеру 27 февраля почти весь Петроград был во власти революционной толпы. По улицам ходили толпы солдат и вооруженных рабочих. Шла повсюду беспрерывная, беспорядочная стрельба, которой занимались, главным образом, подростки. То и дело проносились с грохотом грузовые автомобили, облепленные солдатами, с красными флагами, с торчащими во все стороны штыками. Особенно неприятное, страшное впечатление производили лежавшие на их крыльях солдаты с вытянутыми вперед винтовками. Это было глупо, но страшно. Солдаты орали с камионов, стреляли вверх. Над городом стояло зарево. В Литейной части горело Жандармское Управление, Александро-Невская часть, догорал Окружный суд. Что-то пылало на Выборгской, горела тюрьма Литовский Замок. Кое-где на улицах жгли бумаги и вещи полицейских участков. Выискивали и избивали городовых. Была пущена легенда, что полиция стреляет из пулеметов с крыш и с чердаков.

Под покровом темноты, в разных концах города, толпы разнузданных солдат и всякого люда осаждали казармы, где еще находились не присоединившиеся к революции части.

Толпа разбивала ворота, громила, что могла. Расхватывала винтовки, увлекала слабовольных, выгоняла сопротивляющихся, нападала на офицеров. Некоторые части пытались было сопротивляться, но бесполезно. Сила солому ломит. Офицерство в большинстве разбегалось. В этот день оно продолжало быть с массой против революции. Солдаты, присоединившиеся к толпе, шли с ней "снимать" еще не присоединившихся. Какие-то странные молодые люди, переодетые в офицерскую форму, часто руководили толпой и набрасывались на офицеров.

К ночи были сняты и вовлечены в бунт солдаты почти всех запасных частей. Дольше других держался на Васильевском Острове Запасный батальон Финляндского полка. Целый день он стойко мешал революции овладеть той частью города. В конце концов, и он уступил толпе. На Выборгской стороне, до утра 28, отстреливалась от толпы группа самокатчиков с офицерами. С некоторых домов, с крыш трещали по толпам пулеметы. Кто были эти безымянные герои дольше других сражавшиеся за Царский режим, остается тайною. Легенда приписала их полиции. Это неверно. У полиции пулеметов не было.

Правительство и обыватель всегда считали, что революцию произведет Госуд. Дума. 27 февраля все поняли, что то, что происходит в Петрограде, это и есть революция. Вот почему, когда 27 числа одни делали революцию на улице (снимали и разоружали солдат, раскрывали тюрьмы, громили правительственные учреждения и т. д.), - другие, сочувствуя ей, шли в Думу, полагая, что там и есть центр, штаб революции. Шли за информацией, за директивами, за приказаниями.

В Таврический дворец несли оружие, патроны, снаряжение. Туда мчались ощетинившиеся штыками камионы, шли солдаты, рабочие. Туда, к вечеру, разные лица телефонировали разные полезные для революции сведения, просили помощи, поддержки. Толпа всякого люда к вечеру заполняла все помещения дворца, особенно растрепанные, расхлыстанные по одежде солдаты. Все считали себя там у себя, в безопасности. Среди самих думских депутатов буржуазии видна была растерянность. Некоторые из правых пикировались с левыми. - "Ну что, дождались. Ну что же, командуйте..."

В одном все сходились - в ненависти к Царскому правительству и к Государю Императору. Не слушались, не шли на уступки, ну и достукались. Вот и дожили... Выходило так, точно на революцию никто не работал, точно ее никто не подготовлял, каждый на свой манер... И неприязненное чувство к Государю росло и воздымалось.

В кабинете Родзянки, где чуть не все члены избранного Временного Комитета, - растерянность и недоумение. Что делать? Родзянко только что вернулся после переговоров с кн. Голицыным, с В. К. Михаилом Александровичем. Он посвятил во всё Комитет. Его попытка устроить В. Князя регентом не удалась. Государь не идет ни на какие уступки. В столицу направлены войска с фронта. Идет с отрядом генерал Иванов. Все взволнованы. Депутаты убеждают Родзянко, чтобы Временный Комитет объявил себя революционной правительственной властью. Легальная власть ушла. В городе анархия. Другого выхода нет. Надо принимать власть. Родзянко колеблется. Он уже сделал много революционных шагов, но он продолжает повторять: - Я не желаю бунтовать.. Я никаких революций не делал и делать не желаю.

Милюков и другие уговаривают его, доказывая, что раз правительство само себя упразднило, то Дума должна принять власть и тем спасти положение, предупредить анархию, которая уже началась - офицеров уже начали избивать. Их ловят, бьют, убивают.

Поколебленный горячими доводами, усталый, разнервничавшийся, Родзянко просил дать ему "четверть часа" спокойно подумать. Он ушел в отдельную комнату. Какая борьба должна была происходить в душе бывшего камер-пажа Императора Александра II, бывшего кавалергарда, камергера Двора Его Величества...

"Тяжкие четверть часа, - писал позже Милюков, - от решения Родзянки зависит слишком многое: быть может зависит весь успех начатого дела. Вожди армии с НИМ в сговоре и через НЕГО с Государственной Думой. ("Первый день" "Посл. Нов.).

А в то время, как Родзянко "думал", изменять или не изменять Государю, из казарм запасного батальона Преображенского полка офицер Нелидов, племянник депутата Шидловского, решительного сторонника отречения Государя, протелефонировал своему дяде, что офицеры и солдаты батальона предоставляют себя в распоряжение Гос. Думы. Шидловский, решительный сторонник революции и отречения Государя, нарушил одиночество Родзянки и передал ему полученное заявление.

Надо знать, сколь велик был до революции престиж имени Преображенского полка, полковником которого был сам Государь, чтобы понять, какое огромное впечатление произвело на всех, а на Родзянко в особенности, полученное заявление, хотя он и знал, что это лишь жонглирование именем славного полка. Л. Гв. Преображенский полк находился на фронте. В Петрограде был лишь его запасный батальон. Правда, там были и кадровые офицеры, во главе с полковником Аргутинским-Долгоруким. Но, все-таки это не полк. И, все-таки, одно имя Преображенцев импонировало так сильно, что известие - "Преображенцы присоединились к нам" - радостно передавалось из уст в уста и послужило последним толчком для колебавшегося Родзянки.

Выйдя из кабинета и заняв председательское место, Родзянко заявил, что он "согласен". Временный Комитет объявляет себя правительственной властью. Родзянко требует от всех полного себе подчинения. Революционное правительство начало действовать. Родзянко поручил Шидловскому съездить и поблагодарить офицеров Преображенского полка. Комендантом Петрограда был назначен член Думы, отставной полковник Генерального Штаба Б. Энгельгардт. Энергичный, юркий комендант передал Преображенцам поручение Комитета: атаковать отряд Хабалова и арестовать правительство, что, однако, выполнено не было.

Около 3 часов ночи Энгельгардт приехал в офицерское собрание Преображенцев. Он передал благодарность Комитета.

"Энгельгардт подчеркнул офицерам решающую, положительную роль Преображенского полка в борьбе Госуд. Думы и народа со старым правительством. - Знайте, господа, ваше геройское решение первыми придти к нам на помощь, прекратило все колебания Родзянки встать во главе Исполнительного Комитета Думы. Теперь можно сказать, что мы уже победили." (Лукаш: Преображенцы, "Дни" 10. I. 1926)

В 6 ч. утра 28-го Родзянко послал генералу Алексееву всем командующим фронтами и начальникам флота следующую телеграмму:

"Временный Комитет членов Госуд. Думы сообщает Вашему В-ву, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров, правительственная власть перешла в настоящее время к Временному Комитету Государственной Думы."

Немного позже Родзянко послал им вторую телеграмму, которой приглашал армию и флот "сохранять полное спокойствие и питать полную уверенность, что общее дело борьбы против внешнего врага ни на минуту не будет прекращено или ослаблено... Временный Комитет, при содействии столичных войск и частей и при сочувствии населения, в ближайшее время водворит спокойствие в тылу и восстановит правильную деятельность правительственных установлений".

Новая власть совершенно игнорировала Монарха. В ту ночь, без официального, по-видимому, обсуждения. Временный Комитет уже решил низвергнуть Государя и возвести на престол Цесаревича при регенте Вел. Кн. Михаиле Александровиче.

***

Почти одновременно с Временным Комитетом народился под одной с ним кровлей второй революционный орган - Совет Раб. и Солд. Депутатов. Когда толпа раскрыла тюрьмы, в числе освобожденных оказалась и рабочая группа при Центральном Комитете Военно-Пром. Комитета во главе с Гвоздевым. Руководители ее направились в Таврический дворец, где они с несколькими интеллигентами и левыми депутатами образовали "Временный Исполнительный Комитет Совета Рабочих Депутатов". В него вошли: Керенский, Чхеидзе, Скобелев, Гвоздев, Соколов, Стеклов-Нахамкес и еще несколько человек. Они выпустили воззвание, приглашая присылать делегатов по одному от роты и от каждой тысячи рабочих. В 10 ч. вечера уже началось заседание Совета, который стал именоваться Советом Рабочих и Солдатских Депутатов. Делегаты, конечно, были самочинно выбранные. Утвердили Исп. Комитет, в который, кроме уже названных, вошло много человек и в том числе представители от революционных партий. Председателем оказался социал-демократ Чхеидзе, товарищем председателя - Керенский.

Исполком назначил комиссаров во все городские районы, приказал формировать красную гвардию, делегировал Чхеидзе и Керенского во Временный Комитет Гос. Думы, назначил Продовольственную комиссию, дабы наладить питание солдат, отбившихся от своих частей, сформировал небольшую группу, которой дали громкое название "штаба", которая, однако, первая стала принимать меры по обороне дворца на случай нападения правительственных войск. В ней, в ту первую ночь, главную роль играл военный чиновник, помощник библиотекаря Николаевской Военной Академии, Масловский (партийный соц.-рев. Мстиславский) и лейтенант Филипповский. С ними и вошел в связь комендант Энгельгардт.

Этот "штаб" обосновался в комнате No 41. Никаких войск в ту первую ночь в распоряжении этого "штаба" не было. Хабалов напрасно боялся каких-то сорока пяти тысяч восставших. Но они, эти революционеры, были сильны революционным порывом, революционной инициативой. А главная их сила заключалась в позорном бездействии царского правительства, и, главным образом, Протопопова и Хабалова с его штабом.

Около 11 часов вечера какие-то молодые люди, по приказанию Керенского, арестовали Председателя Государственного Совета Щегловитова. Керенский лично принял арестованного, лично замкнул в комнату и ключ держал в кармане.

В Царскосельском дворце 27 число было первым днем, когда Императрица поняла, наконец, всю серьёзность происходящих в Петрограде событий. Стараясь казаться спокойной, Царица очень волновалась. Наследнику было хуже. Новости о военных бунтах поразили Царицу. Верность войск казалась ей всегда вне сомнений. И вдруг, бунты.

В 11 ч. 12 м. утра Царица отправила первую тревожную в тот день телеграмму: "Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже, чем когда бы то ни было. Алис". В 1 ч. 5 м. телеграфировала: "Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции. Алис". В 9 ч. 50 м. вечера телеграфировала: "Лили провела у нас день и ночь, не было ни колясок, ни моторов. Окружный суд горит. Алис". Окружающие были в большой тревоге. Телефонные новости были ужасны. Но Императрицу старались не беспокоить. Приближающуюся катастрофу все-таки никто из бывших при Её Величестве не предвидел.

В 10 часов вечера генерал Гротен был вызван к телефону военным министром Беляевым. Беляев, по совету Родзянко, советовал немедленно увозить Императрицу с детьми куда-либо из Царского Села. Завтра, может быть, будет уже поздно. На Царское Село может быть произведено нападение толп из Петрограда.

Гротен доложил о разговоре обер-гофмаршалу графу Бенкендорфу. Последний немедленно вызвал к телефону Могилев, генерала Воейкова, передал ему это известие и просил доложить Его Величеству и испросить указания. В ответ было получено повеление Государя приготовить немедленно поезд для отъезда Её Величества с детьми, но до утра Императрице об этом не докладывать. Было передано и то, что Государь предполагает выехать в Царское Село и прибудет рано утром 1 марта. Гофмаршальская часть стала готовиться к отъезду. Генерал Гротен сделал все надлежащие распоряжения относительно поезда.

Под утро графа Бенкендорфа вызвал к телефону генерал Хабалов. Хабалов доложил, что он, с остатками верных Государю войск находится в Зимнем дворце. Но войска голодны. Нет пищи. Хабалов просил дать что-либо войскам из запасов дворца. Граф Бенкендорф сделал соответствующее распоряжение. Паника, растерянность и безнадежность Хабалова были настолько очевидны по его разговору, что спокойный, уравновешенный Бенкендорф понял, что положение Хабалова катастрофическое и что его сопротивление скоро кончится.