Первая мировая война. Краткая история

Часть I

За четыре года мир будто шагнул из 1870 года в 1940 год. В 1914 году кавалерия гарцевала под бравурную музыку, австрийский князь Клари-Альдринген облачился в парадную военную форму, которую прежде надевал по случаю торжества в Букингемском дворце, и на первых военных иллюстрациях изображались солдаты со штыками и разрывами шрапнели над головой. Все как в 1870 году. Крепости готовились к длительным осадам, медицинская помощь была примитивной, и тяжело раненные чаще всего умирали. К 1918 году все переменилось, и французские генералы уже разработали новый метод ведения войны — взаимодействие танков, пехоты и авиации на манер германского блицкрига (молниеносной войны) 1940 года. Война превратилась в страшного убийцу — унесла десять миллионов жизней, и французский писатель Луи Фердинанд Селин, сам врач, назвал ее «вакцинированным апокалипсисом». Медицина за четыре года достигла таких успехов, каких не имела ни до, ни после войны. В 1918 году не удавалось спасти только один процент раненых.

В 1914 году еще мало кто осознавал ужасы войны. Людьми овладела странная эйфория. Войска уходили на фронт под восторженные возгласы возбужденных толп. Генералам, гордо восседавшим на боевых конях, виделись статуи, возведенные в их честь на городских площадях. Еще ни одна война не начиналась при таком массовом непонимании ее природы и трагичности. Нашло помутнение мозгов и на британцев. Министр иностранных дел сэр Эдуард Грей, выступая 3 августа 1914 года в палате общин, назвал войну с Германией правильной, и его речь была встречена чуть ли не овацией. Он заявил, что Великобритания пострадает в любом случае — «будем мы воевать или останемся в стороне», — чем и убедил членов парламента.

Британская экономика почти на пятьдесят процентов, а германская — на треть зависели от внешней торговли, в значительной мере со странами Европейского континента. Разрыв торговых связей угрожал безработицей и банкротством компаний и предприятий. Другой правительственный министр (ушел в отставку) предупреждал: обострение социальных проблем из-за кризиса в торговле приведет к беспорядкам, аналогичным революции 1848 года, когда спокойствие в Европе нарушили массовые бунты в городах. Банкиры, сэр Фредерик Шустер из банка Англии, например, убеждали всех: войну надо закончить за полгода. Сами же генералы считали: у них есть все необходимое на длительное время — и миллионы людей, и продовольствие, и обмундирование, фураж, вооружения, транспортные средства. Но банкиры оставались при своем мнении. Кто и как оплатит войну? Британцы и французы не испытывали недостатка в финансах, чего нельзя было сказать о Германии: у федеративного государства имелось множество самых разных затрат. Венгерский министр финансов барон Телески, когда его спросили, как долго он сумеет оплачивать войну, сказал: три недели6. Золотые запасы иссякнут (в 1914 году еще в ходу были золотые монеты), начнется массовый выпуск бумажных денег, а это значит: инфляция, все больше и больше грязных, замусоленных банкнот, быстро теряющих свою стоимость. В результате — обострение социальных проблем, бедные станут еще беднее, начнется голод. Именно это и произошло в России, где в 1917 году вспыхнула большевистская революция, и чуть не случилось в Италии, где инфляция подскочила до семисот процентов. Банкиры не ошибались в своих расчетах.

Так или иначе, армии уходили на войну ослепленные иллюзиями: все закончится быстро, «к Рождеству будем дома». Когда верховное главнокомандование России — Ставка — запросило новые пишущие машинки, ей ответили: война будет недолгой, нет нужды в лишних расходах, обойдетесь старыми машинками. Генералы обещали женам слать письма каждый день, и скоро им не о чем стало писать. Австро-венгерский командующий (писавший чужой жене) спал на железной койке; русское главнокомандование устраивало ежедневные религиозные службы и отреклось от водки, если, конечно, не было иностранных гостей. К ноябрю возникла большая потребность в присутствии иностранцев, и русский хор пел «Князя Игоря». Общей для всех стран была иллюзия скоротечной войны. Отсюда — расчет на быстрое, мощное наступление, безоглядное использование всех средств, которые следовало бы приберечь с прицелом на будущее. Заблуждались военные стратеги и в своих надеждах на крепости, артиллерию, конницу.

Северная Франция и Бельгия были испещрены крепостями, стратегически стоявшими над реками, служившими естественными препятствиями для любого агрессора. Особенно много их располагалось по берегам протяженной, извилистой франко-германской реки Мёз (Маас); названия крепостей то и дело мелькают в истории войн, начиная со Средних веков: Льеж, Намюр, Мобеж, Динан, Верден, Туль, Антверпен. Они имели мощные укрепления и тысячи пушек. В восьмидесятых годах девятнадцатого века их модернизировали, придерживаясь основополагающего правила: главную цитадель должно окружать кольцо фортов, защищающих крепость от вражеской артиллерии. В девяностых годах пушки стали стрелять дальше, а снаряды потяжелели. Надо было сооружать еще больше фортов и более сложные и мощные укрепления из бетона. К 1914 году состязание в мощности выиграли пушки. Тяжелые гаубицы могли выпускать снаряды на расстоянии десять миль, а крепости превратились в главную мишень и одновременно в западню для своих защитников, которые были в большей безопасности, когда находились в невидимых для противника траншеях, вырытых за стенами фортов. Земля нейтрализует взрывы лучше, чем бетон, даже самый прочный. Не случайно уже в первый год войны, не выдержав штурма, пали все крепости. Льеж, на границе Германии и Бельгии, продержался всего два дня.

Аналогичная, хотя и менее драматичная ситуация сложилась и с кавалерией. Во время Крымской войны бригада легкой кавалерии атаковала русские батареи, но сумела к ним лишь подобраться. В 1914 году и это стало невозможным. Пехотинцы могли поразить из винтовок и всадников, и коней на расстоянии одной мили, а артиллерист — на расстоянии трех миль. Однако на территории, не занятой противником, конница еще приносила пользу. По крайней мере она могла обнаружить вражеские позиции, в этом отношении кавалерия была незаменима. Двигатель внутреннего сгорания был еще несовершенен; почти все из пятидесяти немецких грузовиков поломались в горных Арденнах. Однако лошадям каждый день необходимо давать по десять килограммов фуража, и это ложилось тяжелым бременем на линии обеспечения в ущерб снабжению пехоты. Война на Западе начиналась с сапог, седел и горнов, впереди шли французские драгуны и немецкие уланы. Австро-венгры использовали седла, приспособленные для комфортной верховой езды. В жару эти седла натирали спины бедным животным, реквизированным у крестьян, и драгуны возвращались из первого рейда на территорию русских, ведя коней за узду. Русской кавалерии, прорвавшейся в Восточной Пруссии, пришлось отойти из-за нехватки фуража. Почтенный Хан Нахичеванский, один из доблестных татарских всадников царя[3] (татарскую конницу царь особенно благодарил за подавление революционного мятежа в Одессе в 1905 году), не мог сесть на коня из-за геморроя.

Войны, запомнившиеся европейцам, были непродолжительными — особенно франко-прусская война 1870 года, — и их мало интересовала гражданская война в Америке, которая действительно была долгой и кровопролитной. Поэтому ни одна из держав не боялась атаковать первой. Но начали войну немцы. Они действовали по плану Шлиффена: мощное наступление на Западе через Бельгию. Правое крыло германских войск должно продвигаться на северо-запад от Парижа, в это время французы сосредоточились на своей основательно укрепленной восточной границе и, не исключено, собирались вторгнуться в южную Германию. Французы окажутся в ловушке, рассчитывал Шлиффен, но и предупреждал (в 1905 году): его план осуществим только в том случае, если армия будет значительно больше, чем тогда. В 1914 году Германия выставила миллион семьсот тысяч человек, Франция — два миллиона, добавив к этому числу сто тысяч британцев и бельгийцев. В целом немцы лучше подготовились к войне. Когда проводится всеобщий призыв в армию, то новобранцы проедают и изнашивают основную часть военного бюджета и немного денег остается для обучения профессиональных солдат — сержантов или унтер-офицеров — и приобретения сложной техники. Французы прибегли к всеобщей воинской повинности как средству возбуждения национального патриотизма. Почти половину населения составляли крестьяне, не умевшие правильно говорить по-французски. В армию брали всех, включая монахов.

В Германии больше внимания уделялось обучению и оснащению войск. Немецкие генералы не хотели раздувать их численность и на место офицеров ставить людей, которые «размывали» бы воинские доблести Пруссии. Немцы меньше тратились на рекрутов; у них было втрое больше унтер-офицеров, чем сержантов у французов, и неизмеримо больше, чем в России, где унтер-офицеры немногим отличались от нижних чинов. Французам недоставало тяжелой артиллерии, какая наличествовала в Германии; их тяжелая артиллерия находилась в крепостях. Им недоставало и двух других видов вооружений, имевшихся у немцев. У французов не было легких минометов, способных выбрасывать снаряды по навесной траектории (45 градусов) и таким образом поражать цели за укреплениями и даже в лесу, чего не мог сделать настильный огонь (16 градусов). Французы не имели даже лопаток, называвшихся по-военному шанцевым инструментом. Трудно обнаружить на расстоянии солдата, окопавшегося в земле: он практически неуязвим, опасность грозит ему лишь во время массированного артобстрела. У немцев были лопаты, у французов — нет. Почему? Ответить на этот занимательный вопрос можно, наверное, таким образом. Немцы, готовившие меньше солдат, берегли их и не хотели, чтобы они поддавались панике. Французы, следуя традициям революционных войн, имевших место сто лет назад, шли в бой большими построениями, напоминавшими революционные колонны, и несли даже больше потерь, нежели в линейных порядках восемнадцатого века. Французских солдат по-прежнему одевали в яркие красные и синие цвета, а другие армии давно уже перешли на тусклые тона; даже шотландцы носили килты цвета хаки.

Армии пришли в движение, и первыми начали наступать германские войска. Дабы овладеть Бельгией и ее железными дорогами, они должны были преодолеть крепость Льеж. Седьмого августа они хитростью захватили главную цитадель, а австрийские тяжелые орудия, специально доставленные для этой цели, подавили внешние форты. К 18 августа немцы завершили концентрацию сил и вошли на бельгийские равнины. Они сосредоточили три армии — три четверти миллиона штыков, пятьдесят две дивизии, левый фланг укрепился на фортификациях Лотарингии в районе Меца и Тионвиля. Меньшие силы расположились южнее — вдоль франко-германской границы.

Три германские армии фактически продвигались по незащищенной местности, и они шли быстро — по двадцать миль в день, необычайное достижение. Бельгийцы просто-напросто уходили в две другие крепости — Антверпен на побережье и Намюр. Южнее стояла французская армия (5-я, Шарля Ланрезака). Слева от нее формировались Британские экспедиционные силы, но военных столкновений пока еще не происходило. Французский командующий Жозеф Жоффр не проявлял обеспокоенности, хотя и мог бы принять какие-то меры. Он готовил, как ему казалось, мощное контрнаступление — план XVII, по которому немцев предназначалось оттеснить к Рейну через Эльзас и Лотарингию. Это была катастрофа. Двадцатого августа на линии Моранж — Саарбург французские войска потерпели поражение: взбираясь по склонам, они натолкнулись на сильный пулеметный огонь. Немцы атаковали, и французы потеряли сто пятьдесят орудий и двадцать тысяч человек пленными. Двадцать первого августа Жоффр попытался снова пойти в наступление, на этот раз в Арденнах, холмистом и поросшем лесами районе на северо-востоке Франции и юго-востоке Бельгии. Здесь находился центр германского фронта, и поскольку правый и левый фланги казались неприступными, то Жоффр посчитал его самым слабым местом немцев. И разразилась снова катастрофа. Французы встретились с силой, равной собственной и к тому же дополненной артиллерией, способной вести огонь в лесах, тогда как французские стандартные 75-мм орудия оказались бесполезными в лесистой местности. Дальше к северо-западу армии Ланрезака тоже не везло, и она начала отходить из Намюра. Она оторвалась от британцев, что привело в ярость раздражительного командующего сэра Джона Френча. Двадцать третьего августа правофланговая германская армия (1-я Александра фон Клука) атаковала британцев по линии Монс — канал Конде. Британские регулярные части, делая по винтовочному выстрелу каждые четыре секунды, какое-то время сдерживали превосходящие силы противника, понесшие в три раза больше потерь (британцы потеряли тысячу восемьсот пятьдесят человек). Во второй половине дня прибыли немецкие гаубицы, чтобы разрешить возникшее затруднение, и британцы начали отходить параллельно армии Ланрезака. У французов к концу августа насчитывалось семьдесят пять тысяч убитых, а еще двести тысяч человек были ранены или взяты в плен. Потери немцев были значительно меньше; и они быстро восполнили их войсками, прибывавшими с севера и не встречавшими почти никакого сопротивления. В общем, началось крупномасштабное франко-британское отступление, имевшее целью перегруппировку войск ближе к Парижу.

Отход войск проходил организованно. Все орудия были сохранены, подразделения в окружение не попали, потери восполнялись. Французы имели огромное преимущество: по железным дорогам они могли перебрасывать войска с юго-востока на северо-запад быстрее немцев, вынужденных преследовать их пешком. У немцев в наличии было только четыре тысячи грузовиков, и две трети из них поломались до того, как закончился отход французских войск. Вдобавок были разрушены мосты через Мёз, а бельгийцы заблокировали свои железные дороги и большинство туннелей. В начале сентября были восстановлены лишь четыреста миль из двух с половиной тысяч миль железнодорожной сети. На лошадях перевозились только боеприпасы. Коней кормили неспелым зерном, отчего они заболевали. В армии Клука насчитывалось восемьсот четыре тысячи лошадей, из-за массового падежа их трупами были буквально усеяны обочины дорог, и возникали задержки с транспортировкой тяжелых орудий. В августовскую жару численность действующего личного состава в некоторых частях сократилась наполовину. Добавляли головной боли и плохие коммуникации. Гельмут фон Мольтке в Кобленце оказался далеко от фронта, радиосвязь работала отвратительно и к тому же прослушивалась французами. В германской армии существовала ограниченная децентрализация руководства, что было не так уж и плохо, но генералы зачастую не знали, что делают их соседи. Пятого — девятого сентября, во время Марнского сражения, германское верховное главнокомандование не выпустило ни одного приказа и за последние два дня не получило ни одного доклада. Случались и другие неурядицы. Части снимались с решающих участков и посылались на другие направления, казавшиеся тоже важными, — два корпуса в Антверпен и Мобеж, два — в Восточную Пруссию, Намюр тоже требовал войска. Мольтке понапрасну приказал наступать армиям левого крыла (что они и пытались безуспешно сделать в направлении Нанси). Их следовало перебросить на правый фланг. Двадцать седьмого августа Мольтке отдал приказ начать более или менее генеральное наступление: двум армиям правого крыла — продвигаться к нижней Сене и Парижу. Второго сентября он изменил свое решение: армии пошли восточнее Парижа, 1-я армия Клука правого крыла — на юго-восток. Это произошло отчасти из-за того, что соседняя, располагавшаяся восточнее от Клука 2-я армия Карла фон Бюлова была остановлена у Гюиза французской 5-й армией, а сам Клук натолкнулся на серьезное сопротивление британцев при Ле-Като (26 августа). В итоге германское правое крыло уплотнилось, а изгиб, образовавшийся западнее Парижа, выровнялся.

В отличие от Мольтке, Жоффр не терял самообладания. Он подтягивал свежие войска и перебрасывал части с востока на запад, где его новая армия могла атаковать открытый правый фланг Клука. Перегруппировка войск началась 25 августа. Вначале возникла проблема с британцами. Сэр Джон Френч вознамерился выйти из боев и в случае необходимости возвратиться в Англию. Только лорд Китченер, прибывший в полной униформе фельдмаршала, сумел заставить его действовать сообща с французами. Тем временем новое коалиционное правительство Франции настояло на усилении обороны Парижа, и для этого были использованы войска, предназначавшиеся для новой армии на северо-западе. Третьего сентября Клук передвинулся к востоку от Парижа, чтобы соединиться с армией Бюлова, и его западный фланг открылся для удара противника. Между столицей и Верденом немцы продвинулись за реку Марна, хотя дальше этого дело у них не пошло. В Сен-Гондских болотах завязались бои между германской 2-й армией и новой 9-й армией Фердинанда Фоша. Четвертого сентября Жоффр приказал на 6 сентября пойти в наступление со стороны Парижа и Вердена, но сражение началось днем раньше, когда новая французская армия на западной стороне (6-я) столкнулась на реке Урк с частью сил Клука. Тогда-то войска из Парижа и были доставлены на такси — славная патриотическая легенда, хотя таксисты так и не отключали свои счетчики. С трудом немцы остановили атаку. Но Клук перебросил два корпуса с левого на правый фланг. В результате открылась брешь между его силами и армией Бюлова, ориентировочно между реками Гран-Морен и Пти-Морен, южными притоками Марны.

По стечению обстоятельств как раз перед брешью оказались Британские экспедиционные силы, и они, проявляя осторожность, двинулись вперед в практически не занятое никем пространство, вклиниваясь между двумя германскими армиями правого фланга. В целом германские армии правого фланга значительно уступали по численности войскам, которыми теперь располагали союзники: двадцать дивизий против тридцати. Кроме того, у немцев уже заканчивались боеприпасы, а французы научились с большим умением пользоваться полевой артиллерией. Восьмого сентября в штабе Мольтке состоялось совещание, после которого полковник разведки отправился на автомобиле переговорить с Клуком и Бюловом. Он выяснил, что Бюлов собирается отойти, если британцы переправятся через Марну (это, как подтвердили пилоты, и случилось 9 сентября). Соответственно пришлось отступать и Клуку, хотя он и не хотел это делать. Мольтке, теряя самообладание, посетил 11 сентября других командующих и приказал отходить на восток 3-й, 4-й и 5-й армиям. Между 9 и 14 сентября немцы отошли к меловому кряжу, возвышавшемуся на пятьсот футов над рекой Эна, и пехота начала зарываться в землю и укреплять позиции. Войска окопались, поставили проволочные заграждения. Их не могла обнаружить артиллерия; они оказались недосягаемы для винтовок; их можно было достать только ручными гранатами и только с близкого расстояния. Жоффр предположил, что немцы бегут, а его люди готовы идти в атаку, несмотря на усталость, плохую погоду и нехватку вооружений и боеприпасов. Атаки союзников на укрепленные позиции немцев на реке Эна не увенчались успехом. К концу сентября на этой части Западного фронта сложилась патовая, тупиковая ситуация.