1916
Часть II
Британцы не предполагали создавать сухопутные войска, и власти немало удивились огромному числу желающих воевать. А теперь и чрезвычайная ситуация во Франции вызвала потребность в «новых армиях», как их стали называть. В Шантийи было достигнуто согласие о необходимости французско-британского взаимодействия при ведущей роли французов. Новый британский командующий, Дуглас Хейг, предпочел бы наступать во Фландрии, чтобы очистить бельгийское побережье. Но французские и британские армии стыковались возле Амьена, главного города Пикардии на Сомме — местности, где в изобилии растут маки (позже с маками британцы стали ассоциировать погибших на войне).
В наступлении на Сомме отсутствовала особая стратегическая необходимость. Конечно, Хейг думал, что фронт немцев можно прорвать и в прорыв пустить конницу. Но она годилась бы для применения и в любом другом месте, если вообще это было возможным. Германский фронт застыл в одном и том же состоянии с 1914 года, и установился он по господствующим высотам на гребнях холмов. Это давало немцам немаловажное преимущество: артиллерия занимала выгодную позицию, и было меньше шансов, что в дожди земля превратится в непролазную грязь. Хейг должен был взять эти высоты. Британская военная промышленность теперь могла производить тысячи орудий и миллионы снарядов. Главное: предоставлялся шанс провести мощный артобстрел и атаковать противника по фронту двадцать миль, достаточных для того, чтобы пехота не подверглась продольному огню.
Хейг не доверял войскам и полагался на артиллерию. На самом деле довоенного солдата поразило бы обилие техники и материальных средств, но одним количеством не решить задачу такого масштаба. Значительная часть снарядов не взрывалась или не достигала целей, а расчеты не были надлежащим образом обучены. Надежным методом подавления противника стал «ползущий огневой вал» — огневая завеса, двигавшаяся впереди пехоты на расстоянии пятидесяти ярдов и заставлявшая неприятеля прижиматься к земле. Однако для такой техники обстрела требовались средства связи и управления, какими британская армия тогда не располагала. Телефон и радио выходили из строя, почтовые голуби не годились, и огневой вал направляли наблюдатели, пристроившиеся где-нибудь на дереве или высоком здании и являвшие собой хорошую мишень для снайпера. В армии еще только зарождалась военная учеба. В последний момент появился артиллерийский специалист, посланный Хейгом, без каких-либо наставлений, не говоря уж об иностранных руководствах. Да в них, наверное, и не было особого смысла. В британском наставлении под большим секретом сообщалось только, что «точность является новым требованием этой войны». Пехота тоже не была толком обучена. Британцы (как французы в 1914 году) применяли простейшую тактику: шли в атаку плотными длинными цепями с офицерами, вышагивающими впереди. Военная промышленность по-прежнему поставляла шрапнель: она взрывалась в воздухе над траншеями противника, разбрасывая вокруг пули. Это, вероятно, и помогало пробивать проволочные заграждения, но мало беспокоило немцев, теперь уже укрывавшихся в глубоких блиндажах. Не хватало фугасных снарядов, взрывавшихся при или после соприкосновения с какой-либо поверхностью (специальные трубки могли замедлить взрыв на несколько секунд); они гораздо эффективнее разрушали и проволочные заграждения. И конечно же, создавало проблемы неумелое управление движением поездов. Пробка, протянувшаяся на восемнадцать миль (на линии между Амьеном и Абвилем), сохранялась до тех пор, пока на место не прибыл вспыльчивый шотландец и не разогнал всех виновных.
Британцы начали артобстрел 24 июня, когда немцы уже измотались под Верденом. Огонь велся неделю в расчете на то, что все будет разбито и разгромлено. Но четырехсот тяжелых и тысячи полевых орудий оказалось недостаточно для разрушения оборонительной системы глубиной три и протяженностью двадцать миль. Артобстрел оповестил немцев о наступлении и превратил передовые позиции в непроходимое месиво грязи. Немцы на высотах окопались глубоко; укрепления, сооруженные из бетона, сохранились практически невредимыми. Артиллерия уцелела, как и пулеметные гнезда, встретившие ураганным огнем цепи британцев, вышедших из траншей 1 июля во главе с офицерами, пинавшими футбольные мячи для моральной поддержки. На военных мемориалах в Итоне, Оксфорде, Кембридже и Эдинбурге высечено множество имен (к чести Нью-Колледжа в Оксфорде и Тринити в Кембридже, они включили имена немцев и венгров, учившихся до войны в этих университетах и погибших в битве на Сомме). В тот день пало двадцать тысяч британцев — самые страшные потери за всю военную историю Британии. Еще тридцать семь тысяч раненых и пропавших без вести, и практически никаких завоеваний; лишь на правом фланге, у Мамеца, британцы взяли участок германской передовой линии, и больше ничего. Французы, на юго-востоке, прорвали весь фронт и вышли на вторую линию, но они использовали намного больше орудий на одну милю фронта и уже многому научились у Вердена.
Прорыв, как его представлял себе Хейг, стал невозможен из-за недостаточной огневой мощи, хотя, конечно, были и другие причины. Необходимость заставила его с июля по ноябрь проводить локальные хорошо подготовленные операции с ограниченными целями, и он добивался небольших успехов то там, то здесь. Четырнадцатого июля, например, южноафриканцы совершили прорыв на узком участке фронта, но конница не сумела им воспользоваться. На первой фазе — в июле и августе — проводились узколокальные, нескоординированные операции, привлекавшие внимание вражеской артиллерии: потери были большие, а достижений почти никаких. Правда, действия британцев серьезно встревожили немцев: между 2 июля и серединой сентября было выпущено семь миллионов снарядов (в германских полковых историях описываются страсти Materialschlacht — «войны машин»). Посередине сражения немцы получили приказ вернуть каждую пядь потерянной территории независимо от тактической целесообразности. В результате оборона им обходилась еще большей кровью.
К середине сентября Хейг подготовился к новому удару, на этот раз с применением нового вида вооружений — танков. Это был впечатляющий металлический монстр на гусеницах, безразличный к стрелковому оружию. Многие изобретатели претендовали на авторство, а выдумал его Герберт Джордж Уэллс. «Танк» — это кодовое название железному чудищу дали в адмиралтействе, где благодаря Черчиллю проводили его испытания, а не в военном министерстве, где интересовались совсем другими делами (как и в германском аналоге). Вокруг танков сложились легенды, но у них имелись и недостатки. Двигатель внутреннего сгорания еще не был настолько совершенен, чтобы выдерживать тридцать тонн нагрузки, и танки быстро выходили из строя. Они перемещались очень медленно, и, хотя броня была очень толстой, танк могло подбить хорошо наведенное орудие. Танки следовало использовать во взаимодействии с другими родами войск — авиацией и пехотой. Реальным «богом войны» оставалась артиллерия; британцы начали это понимать, в том числе и важность «ползущего огневого вала». В середине сентября Хейг, еще не зная, как сочетать действия танков и пехоты, не использовал бронетехнику, опасаясь, что тихоходные машины подобьют (действительно, в первых боях танки не очень хорошо себя показали), а конница, как обычно, слонялась без дела в ожидании прорыва, которого так и не произошло. Ближе к концу сентября британцы применили ползущий огневой вал и прорвали часть германского фронта. Это уже не имело особого значения. Но такие эпизоды — мелкие, скромные успехи — убеждали Хейга в том, что он способен добиться и большой победы, если будет продолжать атаковать. И он продолжал: сражение на Сомме выдохлось лишь в ноябре, среди дождей и грязи. Оправданием может служить то, что оно нанесло удар по моральному духу немцев. Официальные историки поддержали Хейга, отметив, что немцы понесли шестьдесят тысяч потерь, а британцы и французы — четыреста тысяч, хотя потери наступающих обычно больше. К.С. Форрестер написал роман «Генерал», в котором попытался разобраться в менталитете старших офицеров, как Хейг, добивающихся военных успехов. Писатель пришел к выводу: генералы на Западном фронте давили на противника, а если он не поддавался, то давили еще сильнее. Необходимость заставила учиться тому, как выигрывать битву, но процесс приобретения опыта оказался длительным и кровавым.
