Панарабизм
Арабский национализм переживает кризис. Последний пик активности панарабистов пришелся на вторую половину 1950-х – 1960-е гг. В то время арабская общественность с энтузиазмом воспринимала панарабистские лозунги. Это была реакция на неоколониализм, появление государства Израиль, разгром арабских стран в войне 1948 г., ее питали горечь поражения и жажда реванша. Успехи национально-демократических революций в Азии, провал трехсторонней англо-франко-израильской агрессии против Египта в 1956 г. и образование Объединенной Арабской Республики в составе Египта и Сирии, казалось, открывали перспективы реализации панарабской модели.
С конца 1960-хгг., после поражения арабов в «шестидневной войне» с Израилем, после смерти признанного вождя панарабистского движения Гамаль Абделя Насера (1970), и особенно после заключения сепаратного мира между Египтом и Израилем в 1979 г., влияние арабского национализма как политической концепции общеарабского действия и идеологического оружия вновь упало. Усилились регионалистские тенденции, частные сиюминутные интересы возобладали над общеарабскими и долговременными. Даже нерешенность палестинской проблемы не ослабила остроты кризиса панарабизма.
Проблемы арабского национализма в современном варианте, его социальные, политические, исторические аспекты наиболее полно освещены идеологами ПАСВ (правящей партии в Сирии и Ираке), для которой он является теоретической основой, в частности, в работах одного из ее основателей Мишеля Афляка. В центре панарабизма – представление об арабах как народе, на котором лежит «вечная миссия» обновления человечества, чья жизнь – образец для подражания. Баасисты (БААС – арабская аббревиатура ПАСВ) считают, что национальные узы важнее всех прочих связей. Они ратуют за образование унитарного арабского государства, поскольку арабы составляют единую нацию – политическую и культурную общность, а также потому, что их «вечная миссия» может быть реализована только в том случае, если они будут объединены.
Идее сплочения, порожденной общностью интересов арабских стран, языка, культурного наследия и т. п., противостояли государственный национализм, гегемонистские устремления некоторых лидеров, различие политических режимов и нерешенность межарабских проблем, разница в уровнях развития, идеологические расхождения. Последние возобладали. Хабиб Бургиба (бывший президент Туниса) вынужден был констатировать: «Единство арабского мира – миф».
Вместе с тем для большей части националистов политическое объединение арабов в той или иной форме остается идеальной целью. С распадом в 1961 г. ОАР и другими неудавшимися попытками интеграции в арабском мире оно все больше рисуется как конфедерация. Даже баасисты, для которых арабское единство является политической целью, признали необходимым учитывать суверенность каждого арабского государства. Современный панарабизм служит инструментом государственной политики. Его девиз – «необходимость»: необходимость объединения рынков, экономического, культурного, военного сотрудничества, совместных усилий для защиты интересов всех арабских стран и каждой в отдельности.
Даже пламенный поборник арабского единства, ливийский лидер М. Каддафи, отвечая на вопрос корреспондента «Правды»: «Реально ли сегодня арабское единство?» – сказал коротко: «Единство необходимо». Он говорил не о реальности воплощения идеи, а о необходимости. Министр иностранных дел Саудовской Аравии принц Сауд аль-Фейсал в мае 1995 г. заявил: «Достижению арабского единства мешает прежде всего недооценка значения ислама для арабов, недопонимание ими значения единства как наилучшего способа противодействовать вызовам, которые история бросила их независимости и развитию».
При всем том в результате борьбы за независимость, свободу, национальное достоинство, а также бурного роста национального самосознания у части населения арабских стран сложилось устойчивое представление о принадлежности к единой нации, о «большой родине» от Атлантического океана до Персидского залива наряду с «малой родиной», где человек осознает себя не только арабом, но и ливанцем, египтянином, алжирцем, иорданцем и т. д. Единство понимается как синтез многообразия, как сочетание частного и общего, соединение религиозного национализма с панарабской идеей.
