Балтийский флот в Первую мировую

Перевооружение крейсеров и миноносцев. Начало кампании 1916 г. Налет аэропланов на «Славу». Начало прорытия Моонзундского канала. Три катастрофы. Разгром каравана у Ландсорта

Как и прошлую зиму, наш флот, скованный льдами, стоял в портах, энергично готовясь к предстоящей кампании.

За этот период были произведены серьезные работы по перевооружению многих кораблей, причем их артиллерия была значительно усилена.

На крейсерах «Адмирал Макаров» и «Баян» были сняты все 3–дюймовые орудия и взамен их поставлены: одно 8–дюймовое в корме и по четыре 6–дюймовых с каждого борта; кроме того, на каждый крейсер было поставлено по две 3–дюймовых и две 47–миллиметровых противоаэропланных пушки. Их артиллерия состояла уже из трех 8–дюймовых и двенадцати 6–дюймовых орудий.

На «Олеге» и «Богатыре» все 6–дюймовые орудия были заменены 130–миллиметровыми. Теперь вооружение этих крейсеров было шестнадцать 130–миллиметровых орудий. Кроме них было установлено по две противоаэропланных пушки.

На «России» и «Громобое» было оставлено только по двенадцати 6–дюймовых, а взамен снятых поставлено по четыре 8–дюймовых пушки (что с прежними всего составило восемь 8–дюймовых), по две в носу и в корме — в диаметральной плоскости. Они также получили по четыре противоаэропланных пушки.

На «Диане» взамен 6–дюймовой и 3–дюймовой артиллерии было поставлено десять 130- миллиметровых орудий и две противоаэропланных пушки.

Весь 6–й дивизион миноносцев (типа «Украйна») был капитально перевооружен. У этих миноносцев в корме были сделаны особые подкрепления, на которых установлено третье 4–дюймовое орудие. Таким

образом, они получили очень сильное вооружение, немногим слабее, чем на миноносцах типа «Новик».

На «Новике» и других миноносцах, на которых стояли 4–дюймовые орудия, они все были заменены новыми, на высоких основаниях, которые могли стрелять уже не на 70 кабельтовых, а на 82. Это было особенно важно при обстрелах берегов[58].

Почти все работы удалось окончить к открытию навигации, так что наши крейсера оказались почти в два раза сильнее, чем прежде.

Да и весь флот стал много сильнее. Теперь была уже целая бригада новейших линейных кораблей. Помимо уже вступивших новых миноносцев «Победитель» и «Забияка» ожидалось еще вступление в строй «Орфея», «Грома», «Десны», «Летуна», «Азарда», «Самсона» и «Капитана Изыльметьева». Новые подлодки также, одна за другой, стали входить в строй, и, кроме уже вступивших «Гепарда», «Барса» и «Вепря», должны были войти «Волк», «Львица», «Пантера», «Кугуар», «Тигр», «Рысь» и пять небольших американских подлодок, присланных через Владивосток в разобранном виде.

Сильно разрослись и отдельные дивизии, как, например, Дивизия траления. Она теперь состояла из двух отрядов, причем в каждый из них входило по четыре дивизиона. Для несения дозоров и ловли подлодок была организована сторожевая дивизия, в которую вошли два дивизиона маленьких миноносцев и три дивизиона специальных сторожевых судов. Кроме этого, еще организовывался специальный отряд сетевых заградителей для постановки противолодочных сетей.

Также было закончено оборудование Або–Оландского укрепленного района, и в помощь его береговым батареям сформирован особый отряд судов.

Работы по постройке батарей на островах Нарген, Вульф, Реншер, Руссарэ, Эрэ, Утэ, Даго и в районе Свеаборгской крепости шли ускоренным темпом, и часть 12–дюймовых, 10–дюймовых, 9–дюймовых и 3–дюймовых батарей была уже готова.

Что касается «Новика», то к началу кампании он кончил ремонт и перебрал все свои механизмы.

К весне у нас в офицерском составе произошли крупные перемены. В феврале старший механик капитан 2–го ранга Г. К. Кравченко был назначен флагманским механиком штаба Минной дивизии, и вместо него к нам переведен старший лейтенант М. А. Злобин. 7 марта старший офицер, капитан 2–го ранга М. А. Бабицын получил эскадренный миноносец «Громящий», а я занял его место.

В этом назначении для меня ничего неожиданного не было. Хотя вообще должность старшего офицера считалась очень ответственной и тяжелой, но исполнять ее на «Новике», при его нынешнем составе и во время войны, я считал для себя очень лестным.

В это время дело уже близилось к весне, и я сейчас же деятельно принялся за приготовление миноносца к кампании. Задача для меня сильно облегчалась тем, что я отлично знал каждого «новиковца», знал, что он собой представляет и на что годен.

29 марта, утром, «Новик» вышел на первую пробу машин и развил ход до 31,5 узла. Вообще, благодаря большому старанию нового старшего механика, проба прошла очень хорошо. Одновременно были испробованы орудия на высоких установках. Это испытание прошло также вполне удачно, причем на такой большой дистанции, что с мостика не было видно даже всплесков. Затем мы уничтожили и определили девиацию и вернулись в гавань.

В течение последующих двух недель командир очень часто выходил на рейд для прохождения курса минных и артиллерийских стрельб, но в Рижский залив идти было еще рано.

14 апреля контр–адмирал Колчак (его на Пасху произвели в контр–адмиралы) приказал «Новику» быть готовым к полудню для перехода в Моонзунд. Это приказание оказалось несколько преждевременным, так как, по полученным сведениям, в Моонзунде было еще много льда. Поход пришлось отложить. В 2 часа дня адмирал все же пошел туда на «Сибирском Стрелке», взяв с собой и «Кондратенко», чтобы попытаться пройти между льдами в Рижский залив. Ночью, когда ему действительно удалось туда пройти, он вызвал нас и все остальные миноносцы.

Поэтому в 4 часа утра «Новик» совместно с «Охотником», «Пограничником» и 2–й группой 6–го дивизиона вышел в Моонзунд. На пути было еще довольно много льда. В 4 часа дня все соединились у острова Шильдау и перешли к Вердеру, где всю зиму стояла «Слава». Там, невдалеке от нее, мы стали на якорь.

Неприятель перед Рижским заливом пока еще не показывался. Только начали летать аэропланы. Как раз накануне они сделали налет на «Славу», имевший для нее очень печальные последствия. Аэропланы появились совершенно неожиданно, с восходом солнца, и, снизившись, сбросили 10 бомб. Из них три достигли цели: две взорвались, ударившись о палубу над кают–компанией, пробили ее и произвели там довольно большие повреждения, а третья попала в четверку, висевшую на шлюпбалках за бортом, и разбила ее в щепы. Не обошлось и без жертв — 7 матросов было тяжело ранено, из них 5 вскоре умерли.

Со следующего же дня начальник дивизии решил начать дозоры у Ирбенской позиции. В первую очередь было решено послать 6–й дивизион, только что окончивший перевооружение и теперь имевший по три 100–миллиметровых орудия[59]. По приходе его на позицию неприятельские аэропланы сейчас же устроили ему встречу, но, вероятно, были очень разочарованы, будучи встречены огнем противоаэропланных орудий.

В 7 часов вечера всем миноносцам пришлось укрыться за Вердер из-за льда, который ветер гнал прямо на нас. Только «Сибирский Стрелок» с начальником дивизии опять пошел в Моонзунд, чтобы встретить английские подлодки «Е-1» и «Е-18», которые до прихода наших лодок несли службу в Рижском заливе.

Около 1 часа ночи наши сигнальщики вдруг услышали жужжание работающих пропеллеров, но не могли заметить ничего подозрительного на небе. К их докладу все отнеслись довольно скептически. Однако вскоре после этого, на расстоянии около 10 миль, раздалось десять сильных взрывов, как будто от разрыва 12–дюймовых снарядов; после каждого из них было видно большое пламя. Тогда мы поняли, что это был цеппелин. Судя по направлению вспышек, все бомбы упали в море. Можно было предположить, что он, наверное, хотел попасть в «Славу», но точно не мог разобрать, где она стояла, и все попало мимо. Размеры его бомб были очень большие и производили впечатление, что содержали не менее 5 пудов взрывчатого вещества. Попади такая бомба в «Славу», ей бы несдобровать.

19 апреля начальник дивизии приказал «Новику» перейти в Рогокюль, где он и простоял до 28–го числа. В этот день, к 8 часам утра, нам было приказано приготовиться к походу. Ровно в назначенное время для следования в Куйваст к нам прибыли командующий флотом, генерал–адъютант Н. И. Иванов[60] и начальник дивизии. Генерал–адъютант Иванов имел особое поручение от государя произвести инспектирование всего берегового фронта и теперь желал объехать острова Даго и Эзель.

Мы на «Новике» были очень довольны этим случаем и хотели воспользоваться, чтобы узнать от такого авторитетного лица о действительном положении на фронтах. Во время обеда в кают–компании мы все время старались навести генерала на интересовавшую нас тему, но он упорно не желал ее поддерживать; так мы решительно ничего от него и не узнали. Правда, кое-что потом удалось узнать от лиц его свиты, но этого было слишком мало, и мы были разочарованы.

Когда «Новик» пришел в Куйваст, генерал–адъютант Иванов немедленно уехал на берег, а командующий флотом произвел смотр «Славе» и батареям острова Моон. После этого он с начальником дивизии пошел с нами обратно в Рогокюль.

С 29 апреля до 19 мая мы опять беспрерывно стояли у стенки в Рогокюльской гавани, и никто нас не тревожил.

В эти дни жизнь на миноносце протекала очень однообразно.

Обыкновенно команду будили часов в шесть, а офицеры вставали к подъему флага — к восьми часам. С 8 до 8 часов 30 минут все пили кофе, обсуждая события за истекшую ночь, о которых узнавали по принятым ночью телеграммам. Если же новостей не было, тогда разговор как-то не клеился: все грустно предвкушали скучный, монотонный день.

С 9 до 11 часов 30 минут шли судовые работы или учения. В это время что-нибудь чинилось, ремонтировалось и налаживалось: чистили орудия, прокачивали мины и так далее. Главным образом всегда было много работы у машинной команды, так как нежные механизмы миноносца, находясь в частом употреблении, требовали за собою неустанного ухода. Необходимость всегда быть в полной боевой готовности заставляла особенно тщательно следить за состоянием всех механизмов и вооружения.

До обеда время проходило довольно незаметно. В 11 часов 30 минут давался сигнал окончить работы. Тогда команда подметала палубу и мыла руки, и если было тепло — разрешалось купаться. Одновременно я как старший офицер представлял командиру «пробу», то есть котелок со щами, которые команда должна была есть за обедом. После того как командир одобрял «пробу», она обыкновенно приносилась в кают–компанию, где ее уже поджидали все офицеры. Разыгравшиеся аппетиты брали свое, и через пять минут от вкусных командных щей ничего уже не оставалось.

В полдень весь миноносец обедал. Все офицеры, включая и командира, обедали вместе. Велись оживленные, хотя и порядком уже всем приевшиеся, разговоры. Темами обыкновенно служили прежде всего текущие события; если ничего интересного не было, то начинались воспоминания о старых плаваниях, встречах, посещении заграничных портов и так далее.

После обеда до двух часов можно было отдыхать, и многие офицеры, в особенности постарше, были не прочь часик вздремнуть; другие же, если была хорошая погода, садились где-нибудь на палубе, грелись на солнышке, курили или сидели в кают–компании, играя в трик–трак, шашки и шахматы.

В 1 час 30 минут будили команду и она пила чай; то же делали и офицеры. В 2 часа команда опять строилась во фронт для разводки по работам. Раз в неделю, обыкновенно по четвергам, устраивалось так называемое «чемоданное учение», которое очень любила команда. Тогда на верхнюю палубу выносили парусиновые чемоданы, в которых она хранила свои вещи, и все из них вытаскивалось, развешивалось и проветривалось. Команда чинила, штопала и приводила в порядок свое белье.

Так шло время до 6 часов, когда все садились ужинать. Иногда приезжали в гости офицеры с соседних кораблей, и это уже вносило некоторое разнообразие.

Самым интересным моментом в течение дня было получение почты. Почта вообще есть святая святых на кораблях, и о ней очень тщательно заботятся. Она передается непосредственно в руки старшему офицеру, который сам ее разбирает и раздает письма офицерам, а команде передает через фельдфебелей. С почтой получались письма и газеты, то есть то единственное, что нас связывало с остальным миром и из чего мы узнавали все новости внешней жизни.

А потом — опять сидение по каютам или в кают–компании, чтение книг, чай, игра в различные игры, иногда — на рояле и пение, а около 11 часов — спать, чтобы и следующий день провести, как предыдущий.

В это время шли спешные работы по укреплению Ирбенской позиции. Было поставлено огромное количество мин и сетей с мелкосидящих тральщиков и теплоходов. Все эти постановки были очень трудно выполнимы и сопряжены с большим риском, так как очень много мин уцелело с прошлого года. Во всяком случае, на это нельзя было употреблять миноносцы, сидевшие до 12 футов.

При этом не обошлось и без несчастья. 14 мая тральщик «№ 5», протраливая фарватер в Ирбенском проливе, наскочил на мину, она взорвалась, и через минуту он затонул. Из экипажа спаслось только 11 матросов и 3 офицера, и то почти все они были тяжело ранены.

Наряду с этими работами приступили к прорытию в Моонзунде канала для проводки больших кораблей. Первоначально он должен был быть доведен до глубины 30 футов, чтобы как можно скорее иметь возможность ввести «Цесаревича» и крейсера, а также вывести для ремонта и отдыха «Славу». Но потом его предполагается еще углубить до 40 футов.

За работу принялись очень энергично, и в Моонзунд стянуто более сорока землечерпалок, которые работают день и ночь; работа быстро подвигается вперед.

Для обороны Рижского залива этот канал имеет огромное значение и совершенно меняет общее положение. Если же еще удастся глубину его довести до 40 футов, то неприятелю, может быть, придется считаться и с нашими дредноутами. 15 мая произошла еще одна катастрофа, но уже в Финском заливе. На тральщике «Взрыв» во время постановки заграждения на палубе взорвался противотральный патрон. От этого детонировала тут же находившаяся мина, а затем и другая. Тральщик получил огромную пробоину в корме и почти моментально затонул. При этом было много жертв — погибли руководитель постановки мичман Попов[61], 3 кондуктора и 29 матросов. Этот случай доказывает, насколько опасны такого рода работы, и, следовательно, руководство ими следует поручать только весьма сведущим лицам.

В связи с этой катастрофой невольно вспоминается аналогичный случай, тоже во время постановки мин. Он имел место в самом начале войны на миноносце «Генерал Кондратенко» и кончился благополучно только благодаря находчивости и храбрости минного офицера, лейтенанта В. Е. Эмме[62].

1 августа 1914 года полудивизион особого назначения получил приказание поставить добавочное заграждение на Центральной позиции. Приняв мины, он вышел выполнить полученное приказание. Придя к месту постановки, миноносцы выстроились в строй фронта, причем крайним был «Сибирский Стрелок», вторым «Генерал Кондратенко» и затем — два остальных.

Когда постановка уже началась, с «Сибирского Стрелка» вдруг заметили, что на «Кондратенко» произошло какое-то замешательство и вся команда с кормы бежит на нос. На корме остались только минный офицер и кондуктор, которые над чем-то спешно работали. Вскоре за кормой была замечена всплывшая мина, колпаки которой то и дело показывались над водой. Еще через несколько мгновений раздался взрыв, позади миноносца поднялся огромный столб воды и совершенно закрыл всю корму. Когда он рассеялся, было видно, что за бортом плавает человек и ему лейтенант Эмме бросает деревянную сходню; затем миноносец застопорил машины и спас тонущего.

Оказалось, что при сбрасывании мин минреп одной из них зацепился за срез фальшборта и она стала тащиться за миноносцем, временами показывая свои колпаки над водой; часть их оказалась сильно помятой.

Через три–четыре минуты, достаточно было только растаять сахару, вставленному в виде предохранителя, мина неминуемо должна была взорваться и оторвать у «Кондратенко» корму. Минный офицер немедленно приказал команде бежать на нос, а сам с кондуктором остался и стал спешно перерезать острогубцами стальные проволоки минрепа.

Момент был самый критический. Каждое мгновение можно было ждать взрыва, и тогда лейтенант Эмме и кондуктор неизбежно бы погибли.

Работа кипела. Однако минреп все еще не был перерезан, а время было на исходе. Казалось, еще секунда, и будет поздно. Но вот остались две–три проволоки; наконец и они перерезаны. Мина отделилась и стала отплывать от миноносца, но не успело расстояние увеличиться и на несколько футов, как раздался взрыв. Корма миноносца высоко приподнялась, затем быстро опустилась, и на нее обрушился поток воды. Со страшной силой лейтенант Эмме был отброшен по палубе на несколько саженей от кормы, а кондуктора выбросило за борт. Не растерявшись и тут, лейтенант быстро вскочил на ноги и помог кондуктору спастись, бросив ему первое, что попалось под руки, то есть деревянную сходню.

В этом случае лейтенант Эмме спас миноносец и всех, находившихся на нем, от верной гибели. Как опытный специалист он сейчас же понял, что после снятия колпаков взрыв неизбежен, но ни одной минуты не поколебался рискнуть своей жизнью, чтобы перерезать минреп.

16 мая произошла третья по счету катастрофа. Маленькая подлодка устаревшего типа «Сом», выйдя в открытое море поджидать неприятеля, в назначенное время не вернулась обратно. Потом уже выяснилось, что она подвернулась на курс какого-то шведского парохода и он ее протаранил. Все подробности гибели она погребла, конечно, вместе с собою, и никогда никто их не узнает. В гибели подлодок именно то и ужасно, что они гибнут так, что никому ничего не известно, где и как это произошло. Очевидно, что в большинстве случаев экипаж подлодки сознает свою гибель и даже некоторое время живет, будучи заживо погребенным, зная, что спасения уже нет и все должны неизбежно погибнуть. Можно себе представить, какими ужасными драмами под водой сопровождается их смерть, сколько из этих страдальцев сходит с ума и какие нечеловеческие муки они при этом испытывают.

19 мая, в 4 часа утра, командиру было приказано идти в Ревель. Воспользовавшись этим случаем, он решил в пути испытать наши механизмы на больших ходах; все сошло очень хорошо. Следующий день удалось посвятить стрельбе по буксируемому щиту, а 21–го мы пошли в Гельсингфорс. В пути предполагалось опять произвести стрельбу, но помешал туман и пришлось идти прямо в Гельсингфорс.

Там «Новик» простоял четыре дня, после чего его послали обратно в Моонзунд. Когда мы уже были близко от Оденсхольма, то получили радио начальника дивизии, приказавшего нам идти в Ревель. Пришлось повернуть назад, ив 1 час дня мы вошли в гавань и ошвартовались к «Сибирскому Стрелку».

Эти дни все газеты полны телеграммами о бое между английским и германским флотами, происшедшем 18–19 мая у берегов Ютландии. Англичане потеряли в нем три линейных крейсера («Куин Мэри», «Инвинсибл» и «Индефатигэбл»), три броненосных крейсера («Дифенс», «Блэк Принс» и «Уорриор») и восемь эскадренных миноносцев. Потери германского флота точно неизвестны. По немецким данным, они состоят всего из одного линейного корабля («Поммерн»), трех легких крейсеров («Висбаден», «Фрауенлоб» и «Эльбинг») и пяти эскадренных миноносцев. Едва ли немцы отделались так легко. Вероятно, их данные сильно грешат против действительности. Но, как бы там они ни скрывали потерь, рано или поздно все станет известно. Будем ждать подробностей от нашего штаба помимо официальных сообщений и газетных слухов[63].

28 мая «Новик» должен был пойти в поход совместно с «Победителем», «Громом» и «Орфеем». В полдень назначенного дня начальник дивизии перенес к нам свой флаг, и мы готовились уже выйти в море, но произошла неожиданная задержка. Оказалось, что «Гром» не успел выйти из дока, а у «Победителя» что-то испортилось в машине. В конце концов, удалось выйти из гавани только в 2 часа и то без «Грома».

Когда отряд уже был в море, командир объявил нам, что мы идем для уничтожения каравана неприятельских пароходов, идущего из Лулео в Германию. Этот караван, состоящий из пяти пароходов с грузом руды, сегодня в 7 часов вечера будет в районе Ландсорта. Идет он под конвоем четырех вооруженных сторожевых судов, одного вспомогательного крейсера и нескольких небольших миноносцев.

Чтобы задержать караван, кроме нашей флотилии выйдет еще бригада крейсеров в составе «Рюрика», «Олега» и «Богатыря». Оба наших отряда должны обнаружить караван и, вступив с ним в бой, уничтожить.

Погода стояла штилевая, но местами был туман. До Дагерорта флотилия дошла удачно, имея все время 24 узла хода, но дальше дело пошло хуже. Стало выясняться, что из-за тумана в mхерax крейсера не могли своевременно выйти в море, а у «Орфея», входившего в состав нашей флотилии, испортились три вентиляторные машинки, и он стал сильно отставать.

Эти два обстоятельства стали причиной того, что отряд неизбежно должен был опоздать к месту встречи с караваном. Следовательно, ничего больше не оставалось, как вернуться обратно. Начальник дивизии так и сделал. Он отпустил «Победителя» и «Орфея» в Ревель, а сам на «Новике» пошел в Рогокюль. На этот раз не повезло: помешали различные обстоятельства, а главное — туман. Будем надеяться, что следующая попытка будет удачнее.

Вернувшись в Рогокюль, адмирал переехал на «Сибирский Стрелок», а мы остались на якоре ждать повторения операции.

Среди событий, имевших большое значение в тот момент, надо отметить гибель английской подлодки «Е-18». Она вышла в море три недели тому назад и обратно не возвращалась, а потому не могло быть сомнения, что она погибла.

В последнем походе, 13 мая, «Е-18» удалось в 4 часа 42 минуты дня на расстоянии 30 миль от Либавы обнаружить противника. Миноносец, который подлодка немедленно атаковала, был нового типа. Мина попала ему в борт, впереди командного мостика. О происшедшем она сейчас же донесла по радио.

Спустя некоторое время начальник Службы связи сообщил интересные подробности о результате атаки подлодки «Е-18». Оказалось, что у этого миноносца был совершенно оторван нос, который, однако, затонул не сразу, а некоторое время плавал, пока из него не вышел воздух. Во время взрыва в носовом помещении находилась часть команды, которая, таким образом, была заживо погребена. Сам же миноносец был спасен.

Много позже, уже во время печатания настоящего труда, из авторитетных германских источников было получено полное подтверждение данных адмирала Непенина. Этот миноносец был «V-100». Действительно, на нем погибло 12 человек команды, попытки спасти которых не увенчались успехом. Несмотря на столь тяжкие повреждения, «V-100» был доведен до гавани. Потом ему приделали новый нос, и он продолжал служить в строю.

На следующий день, в полночь, адмирал опять перенес к нам свой флаг и переехал со своим штабом.

В 2 часа утра на 31 мая «Новик» вышел в море и пошел через Ганге в Люм. В пути мы соединились с «Победителем» и «Громом» ив 10 часов 30 минут утра встали на якорь в Люме, где стояла 1–я бригада крейсеров.

Выяснив все детали похода с начальником бригады крейсеров, адмирал Колчак собрал у нас на «Новике» совещание командиров миноносцев.

В 1 час 30 минут дня бригада крейсеров в составе «Рюрика», «Олега» и «Богатыря», конвоируемая 6- м и 7–м дивизионами миноносцев, стала сниматься с якоря. Через полчаса снялись и наши миноносцы.

Быстро нагнав крейсера, мы пошли впереди них. В открытом море отряд отделился от бригады и взял курс на Ландсорт. Крейсера же пошли несколько южнее нас.

Около полуночи, находясь уже близко от Ландсорта, мы увидели на горизонте караван пароходов, шедший с открытыми огнями. Между пароходами были заметны какие-то маленькие силуэты, которые мы приняли за миноносцы. Всего удалось насчитать 10–12 судов, но разобраться в их типе было еще невозможно.

Недолго думая, начальник дивизии приказал дать полный ход, и миноносцы стали быстро сближаться с караваном.

Перед адмиралом возникла дилемма — действительно ли это германские пароходы, а не шведские, так как имелись сведения, что и шведы тоже, из предосторожности, конвоируют свои коммерческие суда. Если бы это было так, то мог произойти неприятный конфликт.

Чтобы как-нибудь выяснить вопрос, адмирал решил дать выстрел и посмотреть, как отнесутся к этому суда, конвоирующие караван.

Выстрел был дал, но, по крайней мере наружно, он никакого впечатления не произвел, и караван продолжал спокойно идти дальше. Тогда адмирал приказал дать второй выстрел, который произвел уже совсем другой эффект. С одного из судов взвилась белая ракета, потом красная и опять белая, и между пароходами стало заметно сильное смятение.

Тогда всякие сомнения исчезли, и адмирал приказал открыть огонь, сосредоточив его по передним пароходам.

Однако очень близко к каравану мы не подходили, так как существовало предположение, что вспомогательные суда, конвоирующие пароходы, вооружены весьма крупной артиллерией, а кроме того, как уже упоминалось, среди конвоиров были замечены миноносцы.

По мере того как наши миноносцы стреляли, среди судов каравана были видны пожары и взрывы, что несомненно свидетельствовало об удачном действии нашей артиллерии. Среди каравана возникла сильная паника. Видно было, как кто-то беспорядочно стал светить прожектором, кто-то слабо стрелял неизвестно по какой цели, и все пароходы сбились в невообразимую кучу. Этим последним обстоятельством решил воспользоваться адмирал и приказал «Новику» выпустить две мины. Достигли ли они цели, трудно было сказать, но в тот же момент один из пароходов ярко загорелся и стал сильно парить.

Тем временем наша флотилия все продолжала стрелять, стараясь обойти караван, чтобы не дать возможности пароходам спрятаться в территориальные воды Швеции. Вдруг было замечено, что от каравана отделились какие-то силуэты и, прикрываясь дымовой завесой, пошли на сближение с нами. Это были миноносцы. Адмирал сейчас же приказал прибавить ход до 30 узлов и сосредоточить по ним огонь. Вскоре миноносцы не выдержали нашего огня и повернули обратно. Мы стали подходить ближе к каравану, который продолжал беспорядочно метаться. Большинство пароходов бросилось в территориальные воды; остальные парили и старались уйти к югу, и только один стоял неподвижно. По–видимому, он был сильно поврежден. Адмирал решил с ним покончить, и мы направились к нему. Подойдя на расстояние одного кабельтова, «Новик» выпустил мину, но она, ударившись о пароход, не взорвалась. Тогда выпустили вторую с дистанции 3 кабельтовых, но она опять не взорвалась, хотя было видно, что попала в борт. Считая, что наши мины не в порядке, адмирал приказал выпустить мины «Грому». Тот это сделал с расстояния в один кабельтов от судна, но опять обе выпущенные мины, попав в цель, не взорвались. Только когда «Гром», отойдя кабельтовых на восемь, выпустил мину, она наконец взорвалась в корме парохода. После этого он стал медленно тонуть, причем в носу у него был виден пожар, а изнутри слышались частые взрывы.

К этому времени бой прекратился, и «Новик» занялся спасением погибавших людей, которые плавали вокруг нас на различных обломках, разбитых шлюпках и просто в воде, неистово взывая о помощи. Спасать было очень трудно. Времени было дано мало, и шлюпки спустить было нельзя. Приходилось лишь бросать концы, подтягивать к борту тонувших людей и таким образом вытаскивать их на палубу. Удалось спасти всего 9 человек. Невольно вспоминается, как к борту был подтянут один очень грузный матрос в спасательном поясе. Он сильно окоченел и еле мог двигать своими членами, так что наши люди начали вытаскивать его с большим трудом. В этот момент «Новик» дал ход, и матрос, не удержавшись, сорвался со штормтрапа и упал в воду, чуть не стянув с собою и одного нашего матроса; потом его быстро затянуло под винты и он погиб. Вообще-то была ужасно тяжелая картина, и всех беспомощно плававших людей хотелось непременно спасти; их вопли еще надолго останутся у нас в памяти. Тратить же больше времени адмирал не мог, так как получил предупреждение, что в этом районе находится неприятельская подлодка и что какие-то суда вышли на выручку каравана.

От спасенных пленных удалось узнать, что они все со вспомогательного крейсера «Герман», который конвоировал пароходы и был вооружен двумя орудиями небольшого калибра. Специально служа для борьбы с подлодками, он имел для непотопляемости воздушный балласт[64].

В 12 часов 45 минут все было кончено. Те пароходы, которые уцелели, забрались в шведские воды, и их преследовать больше было нельзя. Мы стали уходить. До 2 часов ночи отряд шел по направлению Ландсорта. Около этого времени, стоя на вахте, я увидел впереди самодвижущуюся мину (торпеду), которая плавала параллельно нашему курсу. Я сейчас же доложил об этом командиру и адмиралу, и он, предполагая, что мы атакованы неприятельской подлодкой, приказал прибавить ход и изменить курс. В этот момент мы заметили еще одну мину и опять на нашем курсе. Тогда уже больше не было сомнения, что «Новик» действительно атакован подлодкой, хотя кругом решительно ничего не было видно. Очевидно, она ошиблась в определении нашего хода и дистанции или просто не успела выйти на позицию. Около 4 часов утра мы увидели наши крейсера и присоединились к ним, а через некоторое время адмирал решил отделиться и идти мимо Дагерорта в Моонзунд. Как раз в это время с «Рюрика» заметили перископ. Бригада успела уклониться, и подлодке не удалось ее атаковать.

Продолжая идти, около 10 часов адмирал получил радио, что у Дагерорта держатся две неприятельские подлодки. Тогда, не желая подвергать суда излишнему риску, он решил идти через Утэ в Люм. Когда миноносцы и крейсера стояли уже на якоре в Люме, была получена телеграмма, что на фарватере от Утэ, по которому мы только что все прошли, тральщики обнаружили минное заграждение и видели подлодку.

При сопоставлении всех этих данных сложилось впечатление, что у входа в Финский залив сконцентрировалась целая масса подлодок и что наши корабли только случайно избежали опасности.

В Люме адмирал собрал совещание из командиров своих миноносцев для выяснения результата боя, как он представлялся с отдельных миноносцев. На этом совещании командиры пришли к выводу, что потоплено не менее трех судов. Такой результат, может быть, и нельзя считать слишком блестящим, но, принимая во внимание все привходящие обстоятельства, как-то: преувеличенные агентурные сведения о силах конвоя, темноту и близость шведских территориальных вод, все же можно считать его удовлетворительным. Конечно, подсчет результатов с нашей стороны был очень приблизителен; могло быть, что они были значительно больше. Во всяком случае, приходилось ждать получения сведений с другой стороны, и тогда только было возможно составить себе общую картину. К вечеру уже были получены первые сведения, что из судов, конвоировавших караван, погибли два вспомогательных крейсера. В это число, очевидно, входили «Герман» и корабль, в который, по–видимому, попали наши мины.

Остаток этого дня и ночь отряд простоял на якоре в Люме, а на следующее утро, 2 июня, пошел в Рогокюль. Выйдя у Гангэ из mхер, адмирал отпустил «Победителя» и «Грома» в Ревель, а сам благополучно вошел в Моонзунд.