Брусиловский прорыв

1915 год, второй год войны, стал самым тяжелым для Российской империи, взвалившей на себя непосильную ношу участия в Мировой бойне. В ходе тяжелого Великого отступления русских армий противнику была отдана вся русская Польша, часть Литвы, часть Западной Белоруссии и Западной Украины; сдана обратно большая часть завоеванной в 1914 году Галиции. Была потеряна масса боевой техники: русские армии к началу 1916 года имели на своем вооружении меньше артиллерии и пулеметов, чем в июле 1914 года. Так, к началу войны в русской армии числилось 5588 3-дм легких полевых орудий и 4157 пулеметов. К началу 1916 года эти цифры составляли соответственно 4300 3-дм легких полевых орудий и 4100 пулеметов системы Максима. Правда, надо сказать, что в войсках числилось еще и две сотни пулеметов системы Кольта. Также на вооружении было и некоторое количество неучтенных трофейных австрийских пулеметов[4]. Из приведенных цифр видно, сколь велики были потери русской армии в технике за полтора года войны: так как за первые полтора года войны войска получили 6136 пулеметов (в том числе 1057 из-за границы) и 1703 полевых 3-дм орудия.

Главной потерей первых полутора лет войны, конечно, была кровь сыновей Российской империи. Потери в живой силе превзошли все предвоенные расчеты и ожидания. Никто не мог предположить, что человеческие потери будут так велики и что две пятых этих потерь будут составлять пленные. С начала войны по 1 ноября 1915 года русскими армиями было потеряно 4 360 000 чел., в том числе 1 740 000 пленными. Из этих потерь 2 386 000 (54 %) было потеряно в ходе Великого отступления с 1 мая по 1 ноября 1915 года[5].

Проблемой стало то обстоятельство, что за данный период времени русская Действующая армия утратила весь свой кадр, в том числе и в офицерском составе. В 1915 году погибли последние кадры, что еще оставались в войсках к началу кампании. 1 423 000 чел. состава кадровой армии, бывшей до войны, растаяли еще до начала Великого отступления, в операциях 1914 года и зимней кампании в лесах Восточной Пруссии и на горных склонах Карпат. Теперь же, в ходе кампании 1915 года, страна потеряла почти весь обученный запас, вообще бывший в стране до войны. В строю оставались единицы тех, кто проходил военную службу до войны: Действующая армия к началу 1916 года приняла характер милиционной армии.

Поэтому к началу 1916 года главной проблемой стало то, что для воспитания и обучения новых контингентов, которые, повторимся, никогда ранее не держали в руках оружия, не хватало учителей. То есть офицеров и унтер-офицеров, в своем большинстве уже истребленных в кровавом горниле боев. Так, перед войной кадровый офицерский состав насчитывал 42 000 – 43 000 чел. Вместе с призванными в ходе мобилизации офицерами запаса и произведенными поручиками в июле – августе количество офицеров дошло до 80 000 чел. Потери в 1914–1915 годах. составили 45 115 офицеров[6]. Участник войны пишет: «Число офицеров было совершенно недостаточным. В полках оставалось не более 15–20 кадровых офицеров; выбывших заменила полная энтузиазма молодежь, вступавшая в военные училища в 1914 году; а их поредевшие ряды пополняла молодежь последующих выпусков из военных училищ и школ прапорщиков, уже носившая в себе элемент усталости от войны, появившийся в России в 1915 году. Некомплект офицеров был велик: командир роты мог радоваться, если у него было два взводных командира – часто бывал только один; на прочих взводах стояли унтер-офицеры»[7].

Тем не менее причины поражений были слишком очевидны: явная нехватка оружия, боеприпасов и технических средств ведения боя. Те, кто предпочел борьбу сдаче в плен, жаждали расчета за понесенные унизительные поражения, ставшие следствием не отсутствия отваги, а кризисной нехватки патронов и снарядов. Пережив критический момент, в России вновь готовились наступать. К началу кампании 1916 года войска окрепли. Так, в конце января на станции Дрисса проходил царский смотр частей 1-го кавалерийского корпуса ген. В. А. Орановского. Перед императором Николаем II прошли 8-я и 14-я кавалерийские дивизии, Сибирская казачья дивизия, 1-я и 2-я самокатные роты, сводный пехотный батальон новообразованной 124-й пехотной дивизии. Вечером 30 января император записал в своем дневнике: «…Все части представились в прекрасном виде, конский состав в отличных телах. Одежда и снаряжение прямо щеголевато».

Российская промышленность, преодолев свои трудности, с каждой неделей наращивала объемы выпуска военной продукции. Многое давали и поставки союзников (хотя, конечно, и несравнимо с техническим обеспечением англо-французских армий на Французском фронте). И все-таки вооружения и боеприпасов не хватало – недаром сотни тысяч винтовок, поставленных из-за границы, немедленно поступали в войска, создавая разнообразие систем и калибров, что затрудняло снабжение частей боеприпасами. Приходилось обучать людей в тылах устаревшими винтовками, а на фронт отправлять иностранные винтовки, варьируя их по армиям и фронтам.

Нельзя забывать, что значительные потери понес и неприятель. Это сказалось уже хотя бы в том, что наступление австрийцев в Галиции и германцев в Литве осенью 1915 года было остановлено контрударами. Неприятель явно выдохся, разбросав свои силы по необъятным просторам западной окраины Российской империи, и теперь следовало вновь идти на Запад. Зимой 1915–1916 годов русские армии Юго-Западного фронта провели сравнительно удачные частные операции под Чарторыйском (8-я армия) и на реке Стрыпе (7-я и 9-я армии). Австро-германцам был нанесен значительный урон, на ряде участков противник был отброшен в глубь своей территории. Но, самое главное, эти бои показали, что время поражений прошло: русские снова могут наступать и побеждать.

Великое отступление 1915 года, выведшее из строя последних кадровых солдат и унтеров, проблемы, связанные с пополнением Действующей армии и снабжением ее оружием, не позволили русскому командованию заблаговременно приступить к планированию операций на 1916 год. Сначала следовало укрепить армию. К 1 февраля 1916 года численность русской Действующей армии достигла 6 200 000 чел., к 1 апреля, незадолго до начала наступления – 6 300 000 чел., к 1 июля, в разгар боев на Восточном фронте – 6 800 000 чел. (в начале войны – 3 500 000 чел.; к 1 апреля 1915 года, перед Великим отступлением – 4 200 000 чел.)[8].

Еще до открытия летней кампании русская сторона под давлением союзников, была вынуждена провести неудачное во всех отношениях наступление на озере Нарочь (март), ставшее первым примером попытки (к сожалению, неудавшейся) прорыва укрепленной обороны противника. Это наступление было проведено в условиях, когда наступавшая сторона сильно уступала обороняющейся в техническом отношении. Русские превосходили неприятеля только лишь в численном отношении штурмующих чрезвычайно укрепленные полосы войск. Отражение немцами русского наступления в районе озера Нарочь вселило робость в души части русского генералитета, усомнившегося в возможности вообще преодолеть германские оборонительные рубежи.

Австрийский полевой телефон

И только 22 марта Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев доложил императору Николаю II, занявшему в августе 1915 года пост Верховного Главнокомандующего, свои собственные соображения относительно оперативно-стратегического планирования на лето 1916 года. Наряду с прочим генерал Алексеев указал, что существует значительная опасность удара противника по войскам Юго-Западного фронта, ввиду незначительности перевеса русских в живой силе на этом направлении: по мнению генерала Алексеева, русские армии были вдвое сильнее противника севернее Полесья (Северный и Западный фронты) и только на шестую часть – южнее Полесья (Юго-Западный фронт). Однако австрийцы справедливо полагались гораздо более слабым противником, нежели германцы. В связи с этим М. В. Алексеев предложил сосредоточить стратегические резервы Ставки севернее Полесья таким образом, чтобы их можно было быстро перекинуть и на Юго-Западный фронт. В докладе, в частности, указывалось, что «Гвардейский отряд (два армейских корпуса. – Авт.) по своей громоздкости и перегруженности тыловыми учреждениями совершенно не может выполнять роль такого подвижного резерва. Соображения Юго-Западного фронта должны предусматривать возможность такого наступления противника, и фронту нужно быть готовым к отбитию удара, приняв меры к скорейшему окончанию формирования и боевой подготовки новых дивизий».

Русское командование учло опыт поражений предшествовавшего периода, проистекавший не в последнюю очередь из того факта, что противник, как правило, всегда был сильнее на направлении главного удара, хотя в целом Вооруженные Силы Российской империи в численном отношении и превосходили силы врага. Эти недостатки управления приходилось восполнять героизмом и самопожертвованием войск, то есть большой кровью. Установление позиционного фронта на Востоке глубокой осенью 1915 года и начало немцами Верденской операции на Западном фронте наряду с полученной передышкой в операциях позволили Ставке Верховного Главнокомандования создать к весне 1916 года стратегические резервы, исчисляемые в почти тридцать процентов всех Вооруженных Сил Российской империи[9].

Теперь следовало максимально выгодно распорядиться своими войсками, чтобы сокрушить противника, подобно тому, как в предшествовавшем 1915 году австро-германцы гнали измотанные тяжелым отступлением русские армии на Восток. Следовало воспользоваться тем, что немцы переносили свои усилия на Запад, под Верден, а австрийцы готовили большое наступление в Италии. Следовательно, уже в марте 1916 года ген. М. В. Алексеев мог быть твердо уверенным в том, что в ближайшей перспективе австро-германское наступление на Восточном фронте не повторится. Тем не менее весь мир стал свидетелем того, насколько гибко и умело реагировало в 1915 году германское командование на изменение общей стратегической обстановки, маневрируя войсками между Западом и Востоком.

Выходит, что пассивно ожидать неприятельского удара было бы смерти подобно: техническое преимущество по-прежнему оставалось на стороне врага, хотя уже и далеко не в той степени, что в 1915 году. Мобилизация русской промышленности на оборону, проведенная в ходе Великого отступления, позволила стране дать Действующей армии достаточное количество винтовок и легких трехдюймовых орудий со сравнительно приличным запасом патронов и снарядов. Пулеметов и тяжелой артиллерии все еще не хватало, но подразумевалось, что после прорыва неприятельской обороны и перевода военных действий из позиционного состояния в маневренную плоскость, превосходство врага будет нивелировано русской численностью и мощью кавалерии.

Действующая армия остановилась на зиму в тех же порядках, что были намечены в 1915 году, когда немцы переносили удары с одного направления на другое. Так как крупномасштабные боевые действия осенью шли на виленском направлении, то понятно, что армии Западного фронта имели наибольшую численность. Таким образом, русские силы распределялись соответственно стратегическим направлениям. Севернее Полесья стояли войска Северного фронта, прикрывающего петроградское стратегическое направление, и Западного фронта, обеспечивающего московское стратегическое направление. Южнее Полесья располагались армии Юго-Западного фронта, стоявшие на киевском стратегическом направлении.

Полесье, разделяющее собой Восточный фронт на две части, есть район лесисто-болотистого бассейна реки Припять. Общее протяжение Полесья по параллели равно тремстам километрам, причем его восточная часть, которая удерживалась русскими, является гораздо более труднодоступной и малонаселенной, нежели его западная часть. В итоге, в тех условиях, когда войска могли продвигаться в лесах и болотах Полесья лишь по нескольким плохим дорогам, без малейшего признака на маневр, этот район заведомо сбрасывался со счетов при определении наступательных ударов. Зато для мелких отрядов диверсионного свойства район Полесья представлял собой обширное поле для активной деятельности. Особенно труднодоступным участком стал лесисто-болотистый массив, известный под наименованием Беловежской пущи.

Отсутствие шоссейных дорог в данном районе не могло питать тылы наступающих войск, а потому ни одна из сторон не питала надежд на ведение активных действий в болотах и озерах Полесья. Единственным значительным средством передвижения в районе Полесья является железнодорожная сеть, которая чрезвычайно развита по сторонам от лесного массива, но практически нигде не пересекает его, будучи по преимуществу представлена рокадными (идущими вдоль географических меридианов) линиями. Самой значимой линией в самом Полесье была только связь между Мозырем и Бобруйском. Помимо лесов и болот, в Полесье раскинулись целые озерные системы: между Полоцком и Лепелем и в верховьях Припяти. Пространства данного района не просыхают летом и вполне замерзают зимой. Также этот район отличается крайней бедностью всех видов местных средств в смысле продовольствия и фуража[10].

Таким образом, нельзя удивляться тому, что в районе Полесья не велось и не могло вестись крупных боев, а само Полесье считалось условной границей, делящей весь театр военных действий на две части, к северу от которого стояли русские Северный и Западный фронты, а южнее – Юго-Западный. Соответственно, в критический момент развития наступательной операции нельзя было рассчитывать, что соседние фронты помогут друг другу непосредственной активностью, так как локтевая связь между армиями Западного и Юго-Западного фронтов отсутствовала вследствие географического фактора. Рокитненские болота (иное наименование Полесья), раскинувшись в широтном направлении на пятьсот с лишним верст, позволяли маневрировать исключительно рокадными железными дорогами, которыми русская сторона была чрезвычайно бедна.

Немцы не зря остановили свое наступление именно на пороге Полесья, сохранив для своих войск пресловутую локтевую связь, опиравшуюся на железнодорожную сеть, дополненную в течение позиционного «сидения» с ноября 1915 года узкоколейными железными дорогами. Таким образом, ведение русскими наступательных действий означало разрозненные операции впредь до возможного соединения армий Западного и Юго-Западного фронтов на западной оконечности Полесья, в глубине неприятельского тыла. Примерно – в районе крепости Брест-Литовск. Но для этого еще требовалось взломать мощную оборону противника, а затем еще и развить тактический успех в оперативный прорыв.

Со стороны противника соответственно севернее Полесья стояли германские дивизии, а южнее – по преимуществу австрийские войска, кое-где подкрепленные немецкими частями. Позади австро-венгерского фронта, ближе к стыку между армиями союзников по Центральному блоку, располагалась германская армейская группа ген. А. фон Линзингена, служившая резервной «пожарной командой» для австрийского союзника. В свою очередь, на некоторых наиболее труднодоступных участках германского фронта находились австрийские дивизии, выведенные сюда взамен отданных на австрийский фронт немецких подразделений. Сознавая, что австрийцы по своим боевым возможностям и качеству уступают германцам, германское командование старалось сосредоточить германские войска, находившиеся в австрийской полосе ответственности, в узлах коммуникаций, прилегавших к наиболее опасным направлениям. Центром же общего фронта, разделявшим войска Западного и Юго-Западного фронтов, а также австрийцев и немцев, являлся Ковельский укрепленный район, прикрытый болотистой поймой реки Стоход.

По русским данным, на 16 марта силы противника на Восточном фронте исчислялись в 1 061 000 чел., из коих 620 000 штыков и сабель располагались севернее Полесья. Южнее Полесья стояли три австрийские армии эрцгерцога Фридриха, усиливаемые германской армией ген. А. фон Линзингена, расположившейся на стыке австрийского и германского фронтов. От Пинска до Немана оборонялась группа принца Леопольда Баварского: 9-я германская армия с придачей венгерских частей. В Литве и Восточной Пруссии находились три армии ген. П. фон Гинденбурга. Русские силы насчитывали в своем составе 1 732 000 штыков и шашек, в том числе – 1 220 000 севернее Полесья. Северный фронт ген. А. Н. Куропаткина (466 000 чел.), Западный фронт ген. А. Е. Эверта (754 000 чел.), Юго-Западный фронт ген. А. А. Брусилова (512 000 чел.) расположились на 1200-километровом фронте от Рижского залива до русско-румынской границы[11].

Штаб Ставки – Могилев, штаб Северного фронта – Псков, штаб Западного фронта – Минск, штаб Юго-Западного фронта – Каменец-Подольск.

В начале 1916 года произошли перемены в командовании фронтов. На должность главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, вместо ген. Н. И. Иванова был назначен командарм-8 ген. А. А. Брусилов. Этой переменой император Николай II, занимавший пост Верховного Главнокомандующего, подчеркивал, что желает добиться победы в предстоящей кампании: военная несостоятельность Н. И. Иванова стала вполне ясной, как только его начальник штаба ген. М. В. Алексеев отправился руководить армиями Северо-Западного фронта весной 1915 года. Деятельность генерала Иванова во время Великого отступления, его панические настроения, усугублявшиеся с каждым новым поражением, неумение организовать армейскую операцию 7-й армии зимой 1915–1916 годов, отказ от наступления в кампании 1916 года окончательно склонили Николая II к мысли о необходимости перемены главкоюза.

Тем не менее к мнению бывшего главкоюза продолжали прислушиваться. Так, ген. Н. И. Иванов почему-то был твердо убежден в непригодности войск Юго-Западного фронта к наступлению, но только – к обороне. Это мнение было тем более странным, что нажим австро-германцев осенью 1915 года производился в основном на войска Северного и Западного фронтов. К тому же передышка зимы 1915–1916 годов давала повод к оптимизму. Быть может, на мнение старого генерала повлияло сравнительно неудачное наступление войск 7-й и 9-й армий на реке Стрыпа в декабре 1915 года?

Однако положение дел обстояло вовсе не так плохо, и на Юго-Западном фронте это превосходно знали. Так что новый главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта ген. А. А. Брусилов, гораздо лучше бывшего главнокомандующего армиями фронта знавший реальное положение дел, держался совершенно противоположного мнения. На первом же свидании с Верховным Главнокомандующим в своей новой должности, в конце марта в Каменец-Подольске, где располагался штаб Юго-Западного фронта, новый главкоюз в почти категорическом тоне потребовал от императора предоставления инициативы действий и постановки наступательных задач. Этот подход как нельзя лучше соответствовал межсоюзным договоренностям и твердому решению Начальника Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеева о широкомасштабном наступлении русских армий Восточного фронта в 1916 году.