Брусиловский прорыв

Итак, прорыв у Барановичей возлагался на 4-ю армию ген. А. Ф. Рагозы, в то время как на прочих участках фронта производились демонстрации с целью сковывания резервов противника. В состав ударной армии на 145-километровом участке вошли целых шесть армейских корпусов и ряд более мелких частей. Из резерва Ставки в район 4-й армии к началу операции прибыли 3-й Сибирский, 3-й Кавказский и 3-й армейский корпуса. Сюда же подвозились тяжелые батареи. Всего, по данным А. М. Зайончковского, для прорыва под Барановичами русские сосредоточили девятнадцать с половиной пехотных и две кавалерийские дивизии общей численностью в 325 000 чел. при 1324 пулеметах, 742 легких и 258 тяжелых орудиях[138].

Прорыв неприятельской обороны «был намечен на участке длинного лесного массива, прозванного войсками и штабами «Фердинандовым носом». Участок «Фердинандов нос» назывался так в честь длинного носа болгарского царя Фердинанда I, втянувшего Болгарию в войну против стран Антанты. Это физиологическое явление широко обыгрывалось в карикатурах, и потому нос болгарского царя вообще пользовался популярностью в русских войсках. Так, точно такое же название носила высота 113,0, которую пришлось штурмовать 2-й стрелковой дивизии 40-го армейского корпуса 8-й армии Юго-Западного фронта[139].

Силы противника на участке прорыва уступали русским в живой силе в четыре раза. Правда, сюда немцы подтянули тяжелые батареи армейского резерва и приготовили резервы в глубине фронта для парирования русских атак. Тем не менее подавляющее численное превосходство русской ударной армии позволяло быть уверенным в успехе, если будет обеспечено надлежащее руководство со стороны командования.

Но все-таки неприятельские укрепления были очень и очень сильны. Уже после операции, для разбора ее итогов и выявления опыта, генерал-квартирмейстерской службой 4-й армии была составлена «Сводка описаний и выводов об атаке укрепленной позиции по опыту операции IV армии на Барановичском направлении с 19 июня по 14 июля 1916 года» – выводов по результатам операции. Этот документ представлял собой сводные выдержки командиров участвовавших в боях корпусов и проходил под грифом «Секретно». По поводу германских укреплений, чтобы сразу дать понять, какую махину приходилось преодолевать русским войскам, здесь говорилось следующее:

– «позиции немцев перед фронтом армии укреплены чрезвычайно сильно, с применением железа и бетона; оборудованы надежными блиндажами и закрытиями, усилены искусственными препятствиями в пять-семь полос проволочных сетей; снабжены в изобилии траншейными орудиями и пулеметами»;

– все высоты имеют «вполне крепостной характер с оборонительными сооружениями долговременного типа»;

– «кроме всех технических средств, сила немецкой позиции заключается еще и в том, что все имеющиеся у немцев средства использованы глубоко продуманно, каждый из них дает наибольшее количество возможной работы. Каждый бугорок, каждый кустик, каждая лощинка ими оценена и использована в самой полной мере. Вся их укрепленная полоса является стройной системой различных укреплений, в неразрывной связи между собою, деятельно помогающих одно другому».

Главный удар русских наносился 9-м (ген. А. М. Драгомиров) и 25-м (ген. Ю. Н. Данилов – тот самый генерал-квартирмейстер Ставки первого состава) армейскими корпусами на участке фольварк Дробыши – Заосье. Прочие войска 4-й армии – Гренадерский (ген. Д. П. Парский), 10-й (ген. А. И. Березовский) и 35-й (ген. П. А. Парчевский) армейские, а также 3-й Сибирский (ген. В. О. Трофимов) и 3-й Кавказский (ген. В. А. Ирманов) корпуса – наступали для обеспечения главного удара. Противник же, в свою очередь, сосредоточил максимум сил на направлении главного русского удара. Поэтому на направлении главного удара против восьми русских дивизий стояли шесть неприятельских, занимавших сильно укрепленные позиции. По пулеметам же и артиллерии именно на направлении главного удара немцы значительно превосходили русских.

Как ни странно, отсутствие минимально трезвой организации сказалось и в тактическом отношении, точно так же, как и в оперативном. Сначала командование Западного фронта перенесло направление решительного удара с виленского на барановичское. Теперь же принялось «тасовать» войска. Так, Гренадерский корпус должен был сосредоточиться на левом фланге предстоящего наступления. Поэтому его вывели с занимаемого участка, хотя гренадеры, стоявшие здесь около года, успели изучить местность и характер германской обороны. На этот же участок поставили 3-й Сибирский корпус, не подумав, что гренадеры сыграли бы при ударе большую роль[140]. Но для высших штабов войска всегда есть лишь определенное число штыков и орудийных стволов, а знакомство с местностью не считается.

Ген. Ю. Н. Данилов предлагал нанести удар по австрийским частям, располагавшимся на юге атакуемого участка фронта, в обход укрепленного пункта «Фердинандов нос», несокрушимо разрезавшего единство русского фронтального наступления, но ни А. Ф. Рагоза, ни А. Е. Эверт не согласились, предпочитая атаковать германцев в лоб. Маневр как средство достижения успеха, следовательно, отвергался высшими штабами с порога. А. А. Керсновский характеризует этих начальников следующим образом: «Ни генерал Эверт, ни генерал Рагоза не оказались способными на самостоятельное творчество. Подготовку наступления они мыслили не иначе, как рабски копируя неудавшиеся французские шаблоны Арраса и Шампани: трехдневную артиллерийскую долбежку, указывавшую неприятелю сроки наступления и заблаговременное сооружение исходного плацдарма, выдававшее место, куда будет нанесен удар. Нелепые и в условиях технически оборудованного Французского фронта, эти бездарные методы в условиях Русского театра войны были преступными»[141].

Войска 9-го армейского корпуса должны были наступать севернее станции Барановичи, а части 10-го армейского корпуса – южнее. Для содействия 9-му корпусу 46-я пехотная дивизия ген. Н. А. Илькевича, входившая в состав 25-го армейского корпуса, наносила удар еще севернее полосы наступления частей генерала Драгомирова, а Гренадерский корпус наступал еще южнее участка, выделенного 10-му корпусу. Все подразделения 9-го, 10-го и Гренадерского корпусов были подчинены комкору-9 ген. А. М. Драгомирову: предполагалось, что данная ударная группа, атаковавшая в два эшелона (второй эшелон – Гренадерский корпус), сумеет прорвать неприятельскую оборону и развить успех. Для координации усилий войск и было образовано общее руководство группой.

В итоге четыре частных прорыва должны были вылиться в один общий оперативный прорыв, для развития которого предназначался находившийся в резерве 35-й армейский корпус. Затем последовательным вводом в прорыв войск 3-го Сибирского и 3-го Кавказского корпусов планировалось достичь крушения неприятельской обороны по всему атакованному русской ударной 4-й армией фронту. Иными словами, все резервы – 35-й армейский, 3-й Кавказский, 3-й Сибирский, 7-й кавалерийский корпуса – стояли «в затылок» частям ударного 9-го армейского корпуса, ожидая сигнала, чтобы броситься в прорыв. При этом резервы подразделялись между армией и фронтом следующим образом:

– резерв 4-й армии: 3-й Кавказский корпус, 11-я Сибирская стрелковая дивизия (ген. И. И. Зарако-Зараковский), 2-я Туркестанская казачья дивизия (ген. Г. И. Чоглоков);

– резерв Западного фронта на барановичском направлении: 3-й Сибирский корпус, 3-й армейский корпус, 7-й кавалерийский корпус.

После прорыва неприятельского фронта и продвижения на пять-шесть километров в глубь вражеского расположения предполагалась перегруппировка и ввод в прорыв резервов для развития наступления на Новогрудок совместно с частями 10-й армии ген. Е. А. Радкевича. В числе вводимых в прорыв резервов состояла и конница – 1-й кавалерийский корпус ген. В. А. Орановского. Ставка рассчитывала на крупный успех подготавливаемого на барановичском направлении наступления – как минимум освобождение русской Польши. Например, министр земледелия А. Н. Наумов вспоминал, что 14 июня, «коснувшись победоносного наступления генерала Брусилова, Михаил Васильевич [Алексеев] сказал, что это только начальная стадия ожидающих русскую армию огромных событий»[142]. Через пять дней армии Западного фронта бросились на штурм Барановичей.

Со стороны противника район Барановичей оборонялся армейской группой ген. Р. фон Войрша общим числом более восьмидесяти тысяч штыков при 248 орудиях. В состав группы входили:

– 25-й резервный корпус ген. Р. фон Шеффер-Бояделя,

– ландверный корпус ген. Г. фон Кенига,

– 3-й австрийский армейский корпус ген. Й. Риттер Краутвальда фон Аннау,

– 12-й австрийский армейский корпус ген. И.-Р. фон Хенриквец.

Руководивший действиями австро-германских армий, расположенных севернее Полесья, принц Леопольд Баварский постарался сделать все возможное, чтобы усилить тот участок фронта, что желали прорвать русские. Так, за 12-м австро-венгерским корпусом расположились шесть немецких и два австрийских батальона. За Ландверным корпусом в резерве стояли три полка. В общем резерве самого Леопольда Баварского были еще семь германских батальонов. Резерв немецкого Главного Командования на Востоке – германская 5-я резервная дивизия и 31-й ландверный полк. Также в распоряжение армейской группы ген. Р. фон Войрша были направлены две сводные двухполковые бригады Кноха и Лютвица.

Русские землянки

Надо отметить, что развитие наступления в направлении на Новогрудок уводило войска 4-й армии на северо-запад, на виленское направление, а не на юго-запад, к Ковелю. Возможно, штаб Западного фронта желал этим упрочить успех, подключить к наступлению соседние армии, а потом уже общей массой двигаться на Брест-Литовск. Именно в том направлении также пытались пробиться и армии Юго-Западного фронта.

В 4-ю армию была передана большая часть тяжелой артиллерии Западного фронта, который, в свою очередь, получил большую ее часть вообще в масштабах всей русской Действующей армии. На направлении наступления ударной группировки 4-й армии, в 9-м армейском корпусе, были развернуты восемьдесят четыре тяжелых орудия. Впрочем, после боев отмечалось, что часть тяжелой артиллерии вышла из строя уже в ходе сражения ввиду изношенности орудийных стволов. Так, из двенадцати тяжелых пушек образца 1877 года в 10-м армейском корпусе к концу операции в строю осталось лишь пять единиц.

Вне сомнения, главкозап ген. А. Е. Эверт сделал все, что было в его силах, для подготовки предстоящей операции, которая формировалась в чересчур короткие сроки. Вина генерала Эверта перед страной и монархом заключается в том, что он не озаботился подготовкой участка прорыва заблаговременно, то есть сразу по окончании первоапрельского совещания в Ставке, где ему был поручен главный удар в летнем наступлении Восточного фронта. Недаром генерал Алексеев, перед которым главкозап ходатайствовал на переносе удара с виленского на барановичское направление, недоумевал, что в качестве одной из причин было названо неудовлетворительное состояние приготовительных работ для прорыва неприятельских позиций. Все-таки полтора месяца работ – за такой срок можно было бы многое сделать. Таким образом, хотя В. И. Оберюхтин и сообщает, что Западный фронт готовился к прорыву на виленском направлении под руководством постоянно бывавшего в войсках главнокомандующего, но, очевидно, что принятые меры подготовки не были исчерпывающими.

Под Барановичами войска прибывали на совершенно не подготовленные исходные позиции всего лишь за несколько дней до наступления. Отсутствие заблаговременных фортификационных работ имело следствием невозможность скрытого подвода резервов к месту боя: ходов сообщения не было, а на открытой местности неприятельская артиллерия второй оборонительной полосы, расположенная на обратных скатах местности, беспрепятственно расстреливала русские резервы, спешившие, чтобы поддержать атаку частей первого эшелона. О пехотных плацдармах, подобных Юго-Западному фронту, нечего было и мечтать.

Конечно, необходимые для атаки директивы штаб фронта отправлял в войска, но на неподготовленной почве все эти рассуждения могли иметь характер разве только благих пожеланий. Например, одна из «Инструкций об общей атаке», еще ранее переданная в войсковые части Западного фронта, указывала, что цель атаки – овладеть укреплениями противника, выбить его с позиций и разбить, не дав времени на то, чтобы опомниться и собраться с силами. «Местность должна быть подготовлена так, чтобы допускать начало атаки на близком от противника расстоянии, непрерывное снабжение людьми, продовольствием, патронами, быструю эвакуацию раненых в тыл, свободное перемещение артиллерии… До момента атаки пехота будет находиться укрыто в плацдармах, которые располагаются за фронтом и доставляют ей свободу развертывания… Чтобы получить необходимую безостановочность в действиях, полезно указать атакующим цепью частям [не окопы, а] какие-либо предметы, расположенные на местности в тылу укрепленной позиции противника, овладение коими подтвердит, что достигнут первый результат, а именно – линия, занимаемая противником, прорвана… Всякий человек должен быть снабжен 250 патронами, двухдневным продовольствием и несколькими ручными гранатами… Первая обязанность нашей артиллерии… во что бы то ни стало привести к молчанию батареи противника…»[143] Плацдармов не было. Артиллерия ставилась наспех, почти без пристрелки. Часть пулеметных точек противника, не говоря о расположенных за обратными скатами местности артиллерийских батареях, осталась неизвестной до минуты атаки.

В целом штаб Западного фронта на совещании 1 апреля отдал предпочтение совместным действиям с армиями Северного, а не Юго-Западного фронта. Впрочем, в Ставке (в том числе, и сам Верховный Главнокомандующий император Николай II) разделяли мнение бывшего главкоюза ген. Н. И. Иванова о неспособности войск Юго-Западного фронта к широкомасштабному наступлению. Генерал Эверт оказался не на своем месте: должность главнокомандующего фронтом была явно не для него. И здесь мы еще молчим о том, что именно главкозап должен был сломать неприятельский фронт в кампании 1916 года, как то предполагалось Ставкой ВГК.

Вполне логично вышло так, что оборудование исходных рубежей на барановичском направлении было исполнено ненадлежащим для задуманной операции подобного масштаба образом. Так, если исходные плацдармы («исходные городки») на Юго-Западном фронте располагались не далее трехсот шагов от окопов противника, то здесь на большинстве участков корпуса заняли позиции в километре и более до германских оборонительных линий. В уже цитированной выше «Сводке» также отмечалось, что «недостаточный срок дается корпусам перед атакой для ознакомления с заблаговременно укрепленной позицией противника, размещением на ней противоштурмовых орудий, пулеметов, фланкирующих построек, с местностью перед позицией, исходными плацдармами, наилучшими подступами и проч. В общем, инженерная подготовка атаки была крайне неудовлетворительна, и времени для ее выполнения не имелось». Все это повлекло за собой большие потери без возможности достижения успеха, невзирая на высочайшую доблесть, проявленную войсками.

Еще бы! Ведь с 1 апреля, когда фронтам были поставлены задачи на лето, вплоть до конца мая подготовка к наступлению велась на виленском направлении. Откуда же взяться «удовлетворительной» подготовке атаки? Зато приказы самого генерала Эверта, опираясь на глаголы «должен», за несколько дней до удара настаивали на сооружении всей необходимой фортификации, тем самым лишь раздражая войска, где понимали, что времени для таких работ нет и не будет.

Соответственно, артиллерия не имела времени для занятия тех точек, что были бы наиболее выгодны в смысле выполнения своих задач по подавлению пулеметных точек германцев, контрбатарейной борьбы, разрушения искусственных препятствий перед полосой окопов. Часть батарей устанавливалась вообще уже в ходе развернувшегося сражения. В результате германская артиллерия сумела должным образом воспрепятствовать подводу к захваченным окопам русских резервов, а также расстреливать массы раненых русских солдат и офицеров, тянувшихся в тыл по открытой местности: «Сильный и сосредоточенный артиллерийский огонь противника не раз приостанавливал наши атаки и вынуждал оставлять захваченные нами участки на его позициях».

В ходе Барановичской операции атаковавшие русские войска несли больше потерь не столько во время штурма, сколько в период отхода под германскими контрударами из захваченных неприятельских окопов. Как говорит участник войны: «Из отчетов о прорыве в направлении на Барановичи в 1916 году видно, что одной из причин неудачи было недостаточное изучение места расположения германских батарей, сначала молчавших, а затем развивших всю мощь своего огня после русского прорыва. Артиллерия атакующего была бессильна предотвратить расстрел своей пехоты, так как расположение германских батарей все время оставалось неизвестным»[144].

Так как месторасположение орудий и пулеметов неприятеля не было выявлено как следует, это повлекло за собой бесполезный перерасход снарядов и резкое возрастание времени, необходимого для такого подавления. В «Сводке» в числе первостепенных причин неудачи отмечалось: «Ограниченный отпуск снарядов. Крайне экономное, вследствие категорических требований свыше, расходование снарядов, лишало нашу артиллерию возможности количеством восполнить дефекты качества, и вследствие этого [артиллерийская] подготовка, стесненная, кроме того, временем, не дала тех результатов, на которые можно было рассчитывать даже при наличных средствах». Все это оплачивалось кровью людей! А что касается снарядов, то можно вспомнить, что еще 1 апреля генерал Алексеев доложил совещанию, что снарядов для всех трех фронтов не хватает, а потому надо их беречь.

На артиллерийскую подготовку, проводимую к тому же далеко не всеми батареями, отводилось лишь от суток до двенадцати часов. Разведка даже не успела проверить итоги пушечных ударов по вражеской обороне, вплоть до того, что осталось неизвестным, пробиты ли проходы в проволочных заграждениях. Все основывалось только на визуальном наблюдении с наблюдательных постов. Поэтому на ряде участков войска залегали перед невредимой проволокой, неся бесполезные потери, после чего откатывались назад, расстреливаемые немцами в упор.

Также, главкозап не прислушался к мнению тех, кто советовал бить по наиболее слабому месту обороны противника, чтобы сберечь кровь и металл. Но чаще всего генерала Эверта упрекают за традиционный подход к организации наступления: прорыв большой массы войск на одном участке оборонительной полосы противника. Однако мы видим, что войска Западного фронта вовсе не бездействовали, а, напротив, сковывали врага своими ударами. Другое дело, что ряд корпусных командиров оказался не на высоте. Но ведь и сам главкозап и командарм-4 на своих должностях были куда хуже многих прочих.

И еще. Сама организация прорыва проходила по всем правилам военного искусства, выдвинутого практикой Мировой войны. Ведь все действовали одинаково: и немцы, и союзники всегда проводили удар на одном участке неприятельской обороны, а уже потом развивали прорыв резервами и ударами смежных с ударными частями подразделений. Главкоюз ген. А. А. Брусилов осмелился преодолеть традицию, за то ему честь и слава!

Но смогли ли бы войска Юго-Западного фронта иметь успех (кроме сильной ударной 8-й армии), если бы им противостояли немцы? Это вопрос! Вспомним, что даже и на Юго-Западном фронте, бившем австрийцев, лишь 8-я армия сразу же развила первоначальный успех и бросилась на Луцк. Прочие же армии по нескольку дней «буксовали» практически на месте, прорывая оборону врага, а прибытие немецких дивизий сразу же приводило к замедлению темпов движения вперед. А если бы здесь все войска были германскими?

Действительно, опыт Брусиловского прорыва впоследствии успешно использовался немцами и англо-французами в кампании 1918 года. Но одни из них имели могущественную артиллерию, а другие вдобавок еще и танки. И то и другое – главное средство производства прорыва и его развития (в том числе танки – на оперативную глубину). А у главкозапа ген. А. Е. Эверта на направлении главного удара было всего восемьдесят четыре тяжелых орудия.

Противник не имел слабых мест, как австрийцы, и потому главкозап, разбросавший свою тяжелую артиллерию по всему фронту, по сути, располагал только одним и тем же извечным русским козырем – беззаветной отвагой войск. А время штыкового удара против орудий прошло безвозвратно, если, конечно, не ставить своей целью гекатомбы как средство достижения минимального успеха. Безусловно, войска Западного фронта могли иметь большие успехи, нежели это случилось в действительности, при условии должного руководства, подготовки и организации. Но вот вышел бы оперативный прорыв вражеского фронта – это еще неизвестно.

Переброска одной пехотной дивизии с Западного фронта на Восточный осуществлялась немцами за трое суток. С Западного фронта под Ковель – за четверо суток. Так что всего вероятнее, что успешный русский пролом германской обороны через четыре-пять дней окончательно встал бы. Тот же генерал Брусилов, упершийся в германскую оборону, потерял с начала наступления по 13 июля полмиллиона человек. И это ведь – борьба преимущественно с австрийцами.

Обстрел неприятельского самолета из пулемета

Крепости неприятельской обороны способствовала не только фортификация, не только технические средства ведения боя сами по себе, но еще и тактика применения этой техники в ее взаимовлиянии с фортификацией и качественной подготовкой войск. К этому времени немцы уже успешно освоили практику ведения активной обороны. А. М. Зайончковский выделяет следующие характерные особенности тактических оборонительных действий германских войск: «Германцы усвоили и применили на практике основы гибкой обороны. Они стали глубоко эшелонировать войска и отказались от цепляния за местность и стремления во что бы то ни стало удерживать передовые элементы обороняемой позиции. Назначение занимавших их войск – нанести возможно большие потери и расстроить атакующего, а самим отойти, избегая бесполезных потерь. Утерянное пространство не имело значения, так как легче всего было вернуть его контрманевром из глубины. В связи с этим они стремились использовать элемент внезапности, для чего широко применяли маскировку и располагали главную линию обороны на обратных скатах возвышенностей»[145]. Эластичная оборона строилась в глубину, а не по фронту.

Это позволяло первой линии траншей вобрать в себя первую и самую мощную атаку наступающего неприятеля, погасив его наступательный пыл посредством растрепывания наступающих соединений пулеметным огнем многочисленных укрепленных точек. В тот момент, когда наступающий, захватив первую линию траншей, оказывался вне поддерживающего действия основного ядра собственной артиллерии, германцы, строившие силу обороны на второй линии, обрушивали на перемешавшиеся в ходе атаки подразделения шквальный огонь своей артиллерии, после чего уцелевшие остатки атакующих выбивались контратакой сильных резервов, заблаговременно сосредоточенных в тыловой линии.

О принципах неприятельской обороны и системе германских укрепленных полос русская сторона имела представление, опираясь на французский опыт, где оборона уже давно строилась по германским образцам. Изданный в штабе Ставки в начале 1916 года отчет военного инженера полковника Ермолаева по итогам командировки во Францию в 1915 году под наименованием «Приемы борьбы за укрепленные позиции и принципы полевой фортификации на Западном фронте» указывал, что французы при организации обороны, прежде всего, учитывали как раз германский опыт. Таким образом, имея в высших штабах данную «Инструкцию», можно было заранее иметь данные о характере обороны противника. Тем не менее, судя по ведению и результатам удара на Барановичи, труд полковника Ермолаева в отношении командования Западным фронтом пропал зря.

Представленная информация заключала в себя несколько основополагающих принципов. Так, данный отчет указывал, что при организации наступательных действий артиллерийский огонь во время артподготовки уничтожает все в пределах ясной видимости, сметает первую оборонительную полосу, существенно снижает свою эффективность при ударах по второй линии и почти не наносит вреда третьей оборонительной позиции. Таким образом, «оборонительная сила позиций растет в глубину от нуля до беспредельно большой величины».

Единственное средство удержания первой полосы обороны – контрудар. Но это возможно лишь при условии насыщения всех полос обороны мощным пулеметным и артиллерийским огнем. Полковник Ермолаев приводит пропорциональность распределения сил в обороне французского корпуса:

Общая глубина трех оборонительных полос составляет восемь-девять километров, в том числе между первой и второй линиями – четыре-пять километров. Каждая полоса, в свою очередь, имеет несколько линий траншей, обыкновенно – три. В первой линии траншей располагаются наблюдательные посты и пулеметные гнезда с прислугой, во второй – войска первой линии обороны, в третьей – ротные поддержки. Между всеми линиями траншей, так же как и между полосами, находятся заграждения, переплетенные колючей проволокой. Между первой и второй линиями располагаются глубокие блиндажи с минометами и бомбометами. Вторые позиции возводятся исключительно на обратных склонах местности, с выносом на гребень наблюдательных пунктов и пулеметных блиндажей.

В заключение полковник Ермолаев приводит главные выводы относительно оборонительных действий, которыми пользовались германцы при отражении ударов англо-французов:

«1. Разгрузка от войск передовых траншей до возможных пределов и нагрузка ими тыла в целях использования как контратакующих масс;

2. Усиление огневой обороны первых траншей пулеметами и артиллерией;

3. Создание системы опорных огневых точек в тылу первых траншей (пулеметные посты) в целях облегчения маневрирования контратакующих масс и затруднения движения неприятельской пехоты, прорвавшейся через траншеи;

4. Оборудование тыла укрепленной полосы хорошими путями сообщения для возможности быстрой переброски войск к угрожаемому участку фронта (узкоколейки и прифронтовые шоссе. – Авт.)».

Здесь можно вспомнить и кампанию 1918 года, в которой союзники, имея преимущество в артиллерии и безусловное превосходство в танках, все-таки достаточно медленно теснили немцев к восточной границе Франции, но и тогда окончание войны предрешили общее истощение стран Центрального блока и капитуляция союзников Германии. Прорыв болгарского фронта на Балканах и марш союзников к Дунаю вынудили Австро-Венгрию просить мира. А без союзников Германия не могла продержаться. Предпочтение русского приоритетного удара по Германии в кампании 1916 года явилось, с одной стороны, верностью классическим принципом стратегии, гласившим, что, прежде всего, надо бить по самому сильному врагу, а с другой стороны, зависимостью русской Ставки от требований союзников, разумеется, настаивавших на ударах по немецким войскам во имя ослабления Французского фронта. Так что все вышло так, как вышло…