Брусиловский прорыв

Итак, согласно весеннему оперативному планированию, армии Западного фронта должны были наносить главный удар из района Молодечно на Ошмяны и далее – на Вильно. При этом армии Северного фронта проводили вспомогательный удар на Свенцяны. Производство прорыва возлагалось на 4-ю армию ген. А. Ф. Рагозы. Для непосредственной поддержки 4-й армии предназначалась 2-я армия ген. В. В. Смирнова. Общая численность сосредоточенной под Молодечно группировки достигла громадной цифры в почти полмиллиона (480 000) штыков и сабель. Однако теперь, с переносом главного удара на барановичское направление, предстояло предпринять значительную перегруппировку, особенно в части артиллерии, боеприпасов и фронтовых резервов.

Таким образом, получив первую отсрочку на два дня, ген. А. Е. Эверт тут же заявил, что вместо виленского направления будет наступать на Барановичи, но для этого необходимы еще полмесяца подготовки. Всего же за две недели командование Западного фронта сумело выпросить аж целых четыре отсрочки! Это:

– 19 мая, когда стало ясно, что наступать придется несколько ранее намеченных сроков вследствие просьб союзников, генерал Эверт просил Ставку отложить главный удар на 1 июня;

– 22 мая, когда армии Юго-Западного фронта бросились вперед, генерал Эверт просит отложить удар на Западном фронте до 4 июня;

– 1 июня, накануне предстоящего удара – до 6 июня;

– 2 июня, когда стало ясно, что наступать все-таки придется, последовала просьба о переносе удара на барановичское направление, причем крайним сроком производства наступления называлось 20 июня.

Конечно, тот факт, что главкозап был вынужден подчиниться и приступить к перегруппировке сил и средств под Барановичи, откуда и намечалось производство главного удара, чтобы соединиться с армиями генерала Брусилова у Брест-Литовска, уже было неплохо. Если, конечно, ген. А. Е. Эверт был действительно решительным образом настроен на удар… Но немцы также понимали выгоду данной местности: железнодорожная магистраль Брест – Барановичи являлась стратегической, поэтому, готовясь к оборонительным боям, этот участок противник укреплял особенно тщательно[132].

Представляется, что Ставка должна была все-таки заставить командование Западного фронта наступать на Вильно. Во-первых, согласно планированию, в этот же район наносили удар и главные силы Северного фронта. Во-вторых, своевременное и худо-бедно, но уже как-то заблаговременно подготовляемое наступление должно было дать больший успех, нежели перенос его на новое направление, где ни войска, ни местность не были заранее подготовлены для атаки. Ведь всю весну 1916 года на виленском направлении вплоть до района Молодечно русские части вели минную борьбу за обладание выгодными участками местности или ключевыми высотами. Обе стороны – и русская, и германская – старались занять такое положение, которое позволяло бы простреливать неприятельские ходы сообщения или траншеи. В случае успеха деятельности русских саперов в минных галереях противник вынуждался относить свои окопы назад, в более неблагоприятную местность. Понятно, что минная борьба подразумевала непрестанные контратаки между окопами противников, зачастую доходившие до штыковых ударов[133].

К сожалению, под влиянием не желавшего вообще наступать ген. А. Е. Эверта Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев, помимо каких-то соображений сугубо личного и придворного характера, рассудил, что будет более выгодным наступать там, где обозначился большой успех. То есть наступать следовало на Ковель, чтобы охватить его и с севера, и с юга. Возможно, что генерал Алексеев уже понял, что заставить главкозапа наступать будет чрезвычайно сложно вообще, а потому полагалось, что, быть может, удар армий Западного фронта на Барановичи отвлечет на себя часть германских резервов, что, в свою очередь, облегчит положение 8-й армии Юго-Западного фронта, рвущейся к Ковелю. А дальше уже, в случае глубокого прорыва неприятельского фронта, австро-германцы будут принуждены откатываться на запад, что сдвинет с места армии Западного и Северного фронтов.

Теперь штаб Западного фронта получил директиву, согласно которой главный удар должен был быть нанесен из района Барановичи на участке Новогрудок – Слоним с целью выхода на рубеж Лида – Гродно. Одновременно часть войск должна была оказать поддержку главному удару, овладев Пинским районом с тем, чтобы развить дальнейшее наступление на Кобрин – Пружаны[134].

Так или иначе, но ранее завуалированные на бумаге недостатки первоапрельского оперативно-стратегического планирования (передача главного удара на Западный фронт, взаимодействие Северного и Западного фронтов друг с другом, а не Западного и Юго-Западного, кадровые назначения главнокомандующих фронтами и т. д.) всплыли только теперь, когда началось наступление. Главное же, армии Юго-Западного фронта продолжали драться в одиночку с противником, который ежедневно получал все новые и новые подкрепления и продолжал укреплять Ковельский район, куда отчаянно наступала ударная 8-я армия: переброска одной пехотной дивизии из-под Барановичей под Ковель занимала четверо суток.

Командующий 4-й русской армией ген. А. Ф. Рагоза

Отказ генерала Брусилова от переноса усилий на львовское направление позволил Ставке Верховного Главнокомандования и дальше настаивать на наступлении войск Западного фронта. Тем не менее это было правильно: войска А. Е. Эверта и А. Н. Куропаткина должны были наступать хотя бы уже потому, что их начальники в целом поддержали решение о наступлении Восточного фронта в кампании 1916 года. Решение же генерала Эверта о переносе не только времени, но уже и места удара означает, что главкозап не проводил серьезной подготовки наступления на определенной местности, ограничившись лишь подготовкой самих войск. И здесь также виновата Ставка, штаб которой в силу своего положения обязан всегда держать контроль за исполнением своих планов для проведения их в жизнь подчиненными инстанциями.

Тем не менее главнокомандование Западного фронта вплоть до провала операции под Барановичами, с одной стороны, считало свой удар главным, но, оттягивая сроки перехода в наступление, как это ни странно, всячески стремилось поощрить движение войск генерала Брусилова на Ковель. Так, 3 июня ген. А. Е. Эверт сообщал ген. М. В. Алексееву, что пока на Западном фронте будет проходить переброска войск на барановичское и ковельское направления, на что потребуется не менее трех-четырех недель, необходимо, чтобы Юго-Западный фронт «теперь же развивал удар на Ковель», а затем и дальше на крепость Брест-Литовск. Нетрудно заметить, что такое направление для Юго-Западного фронта означало захождение армий ген. А. А. Брусилова в тыл германской группировке, стоящей напротив Западного фронта. То есть ген. А. Е. Эверту, буде армии Юго-Западного фронта достигнут победы под Ковелем, останется лишь немного надавить и пожать лавры победы, ибо очевидно, что в случае падения Ковеля и прорыва 8-й армии Юго-Западного фронта к Брест-Литовску противник будет вынужден к отступлению на запад, бросая позиции перед Западным фронтом. Но тогда спрашивается, почему же главные силы и средства перебрасываются генералу Эверту?

История как будто бы никого ничему не научила. В конце мая 1916 года фактически создается то же положение, что и во время третьего штурма Плевны в 1877 году! То есть, когда треть армии изнемогала на штурме, а две трети ожидали развития событий, находясь в резерве (при этом на наиболее уязвимом направлении, с тыла турецкой крепости, наступала лишь слабая группа М. Д. Скобелева). Разумеется, что закономерным итогом такого руководства войсками стало поражение. Странно, что с того времени русские генералы не успели ничему научиться в организации взаимодействия войск и их группировок.

Однако ген. М. В. Алексеев, как будто бы не особенно огорчаясь по поводу того, чем был занят генерал Эверт с первоапрельского совещания в Ставке, где ставились задачи фронтам и приказывалось готовить участки для летнего наступления, поддержал именно главкозапа, остановив тем самым порыв Юго-Западного фронта еще чуть ли не на месяц. В тот же день, 3 июня, М. В. Алексеев телеграфирует генералу Брусилову: «Ближайшей задачей фронта является сосредоточение сил и нанесение удара теперь же на Ковель…»[135]

Одна лишь эта телеграмма может многое простить главкоюзу. Верховный Главнокомандующий, каковым на деле являлся ген. М. В. Алексеев, недвусмысленно приказал сосредоточить силы на ковельском направлении. Этот приказ, если учесть ограниченность сил и средств, коими располагал ген. А. А. Брусилов, фактически вынуждал все остальные армии Юго-Западного фронта подчинить свои действия усилиям 8-й армии и перейти к обороне на своих направлениях.

Правда, надо заметить, что наступление на Ковель армий Юго-Западного фронта, помимо прочего, диктовалось Ставкой и вследствие отказа генерала Брусилова перенести наступление на львовское направление, хотя М. В. Алексеев и предлагал главкоюзу такой вариант еще 27 мая. Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего не смог (или не пожелал) настоять на своем и потому одобрил «свыше» брусиловское стремление к Ковелю. Тем более что теперь здесь должны были наступать и войска Западного фронта.

Нельзя не сказать о том, что, по сложившейся практике, ген. М. В. Алексеев представлял Верховному Главнокомандующему императору Николаю II готовые оперативные планы и директивы. Именно он непосредственно работал с главнокомандующими фронтами, а потому именно он и должен был «подстегивать» главнокомандующих фронтами не только к реализации уже утвержденных планов, но и к проявлению инициативы. При этом, оправдываясь перед А. А. Брусиловым о перманентных переносах сроков наступления армий Западного фронта, генерал Алексеев ссылался на повеления императора, к которому ген. А. Е. Эверт обращался непосредственно. В свою очередь, А. А. Брусилов считал, что «весь вопрос состоит в том, что Алексеев хотя отлично понимает, каково положение дел и преступность действий Эверта и Куропаткина, но, как бывший их подчиненный во время японской войны, всемерно старается прикрыть их бездействие и скрепя сердце соглашается с их представлениями… Будь другой Верховный Главнокомандующий – за подобную нерешительность Эверт был бы немедленно смещен и соответствующим образом заменен, Куропаткин же ни в каком случае в Действующей армии никакой должности не получил бы. Но при том режиме, который существовал в то время, в армии безнаказанность была полная, и оба продолжали оставаться излюбленными военачальниками Ставки»[136].

Таким образом, сам же император Николай II, не желая сменить нерешительного командующего армиями фронта, раз уж последний не желал сам подавать в отставку, всячески потакал ему, а ген. М. В. Алексееву оставалось лишь надеяться на то, что наступление когда-нибудь состоится вообще. Точно так же, когда встанет вопрос о наступлении Западного фронта теперь уже в августе, ген. А. Е. Эверт опять будет тянуть время, клянчить отсрочки, а затем и совсем добьется отмены наступления. До сих пор окончательно неясно, чем же руководствовался Алексей Ермолаевич Эверт, принимая такую тактику поведения: ясно, что зависть и неприязнь к А. А. Брусилову в данном случае не могут стать главным определяющим мотивом. Правда, и Брусилов интриговал против Эверта – тогда это было в порядке вещей.

Пока же, вплоть до сосредоточения ударных войск Западного фронта под Барановичами, 10 июня управление 3-й армии с левофланговым 31-м армейским корпусом ген. П. И. Мищенко было передано генералу Брусилову. Подразумевалось, что сюда будут перебрасываться подкрепления, чтобы армия обрела свой костяк, а затем 8-я и 3-я армии предпримут совместный штурм Ковеля и с севера, и с юга. Из основной же массы бывшей 3-й армии была составлена новая 4-я армия, предназначенная для прорыва на Барановичи. Железнодорожная станция Барановичи, являвшаяся узлом всей железнодорожной сети данного района, находилась всего лишь в 8 – 10 верстах от русских окопов, а потому могла быть подвержена ударам русской дальнобойной артиллерии. Сюда русским перебрасывались резервы, подкрепления, тяжелая артиллерия, боеприпасы. Заодно большей части ударной группировки не пришлось заниматься переходами: войска ударных армий уже и так стояли напротив Барановичей.

Характерно, что командующим ударной армией вновь был назначен командарм-4 ген. А. Ф. Рагоза, потерпевший неудачу в Нарочской операции. Наверное, ген. А. Е. Эверт предполагал, что тот, мол, имеет какой-никакой, а опыт. Кроме прочего, генерал Рагоза, так же как и генерал Эверт, имел склонность к длинным пространным приказам по войскам, где перечислялись многочисленные недостатки, выявленные в неудачных боях. Однако же непосредственной практической работы он, разумеется, не проводил и контроля над проведением в жизнь положений своих приказов не имел. И опять, как и на озере Нарочь, генерал Рагоза не знал своих войск, так как был назначен на новую должность непосредственно перед операцией.

Переброска русских войск на автомобилях

Нельзя сказать, что высшие штабы вовсе ничего не делали. В преддверии летнего наступления командование обращало особое внимание на взаимодействие родов войск и, прежде всего, пехоты и артиллерии по прорыву укрепленной полосы обороны противника и его дальнейшего развития. Нельзя забывать, что легкие полевые орудия могли только разорвать ряды колючей проволоки перед оборонительными рубежами врага да поставить дымовую завесу для своей атакующей пехоты. Уничтожить сами укрепления 3-дм пушки не могли, для этого требовались гаубицы. Переброска гаубичной и тяжелой артиллерии в район предстоящего наступления началась несвоевременно, что не позволило установить все батареи на предназначенные для них позиции. Так, приказ по 4-й армии от 27 мая 1916 года в отношении этого вопроса совершенно справедливо гласил, что «правильное согласование действий пехоты с артиллерией должно быть основано на следующем:

1. Легкая артиллерия предназначается для пробития проходов в проволочных заграждениях, для стрельбы по живым целям и по артиллерии противника;

2…гаубицы – по окопам противника… тяжелые пушки (Виккерса и 42-лин.) – исключительно для борьбы с артиллерией…

5. Никаких требований ураганного огня быть не может… это удел невежества и трусости… огонь разрешается исключительно методический;

6. Ночной огонь допускается исключительно для отбития ясно определившихся атак или контратак противника… вне этих условий ночная стрельба категорически запрещается и должна быть преследуема как растрата казенного имущества…

8…При наступающей пехоте обязан быть всегда артиллерийский наблюдатель»[137]. Требования совершенно правильные. Но все-таки, наверное, такие инструкции должны «спускаться» в войска не за неделю до удара.