1918
Часть II
Затем последовала продолжительная пауза. Последний призыв в армию в Германии был объявлен раньше срока, когда школьники сдавали выпускные экзамены. Из России возвращались военнопленные, а Австро-Венгрию принудили выставить своих рекрутов (они прибывали в Мец без обуви). Войска получили пополнение, военное производство по программе Гинденбурга сохранялось на высоком уровне, хотя и испытывало перенапряжение. Людендорф по-прежнему ставил главной целью овладеть портами Ла-Манша и нарушить поступление англо-американских войск на континент. Но ему надо было прежде истощить резервы, сосредоточенные в этом регионе после сражения у реки Лис. Он решил нанести удар по французскому фронту северо-восточнее Парижа, по Шмен-де-Дам, у реки Эна, и ему вновь повезло. Французами командовал некий Дени Огюст Дюшен, обладавший исключительной неспособностью чему-либо учиться. Он расположил основную часть войск на передовых линиях, крайне уязвимых для немецкой артиллерии. Здесь же оказались пять британских дивизий, выведенных на отдых в этот вроде бы спокойный район после тяжелых мартовских боев. Шум от передвижения немцев, помимо всего прочего, заглушало кваканье лягушек в реке Эна, и внезапность нападения была практически стопроцентной. Двадцать седьмого мая одновременно открыли огонь пять тысяч триста орудий (против тысячи четырехсот). За четыре часа немцы выпустили по французским позициям два миллиона снарядов, и им, как обычно, сопутствовала благоприятная (для них) погода.
Германская 7-я армия (Ханс фон Бён) совершила фантастический молниеносный прорыв, карабкаясь по отвесным скалам, преодолевая реку Эну, болота и захватывая неповрежденными мосты. Немцы дошли до Марны, откуда они произвели несколько выстрелов по Парижу, находившемуся на расстоянии сорока миль, из гаубицы «Большая Берта», названной так по имени жены Круппа, производителя вооружений. Потом Людендорф повторил ошибку, сделанную 21 марта и 9 апреля; он продолжал идти вперед. Легковооруженные немецкие войска вступили в бои с союзническими резервами, прибывавшими с тяжелыми вооружениями по железной дороге, — тридцать французских резервных дивизий. Теперь уже воевали и американцы. При Шато-Тьерри и Белло-Вуде они впервые понюхали порох на Европейском континенте и показали себя с самой лучшей стороны. Второго июня двадцать семь французских и американских дивизий контрударом сковали немцев на линии Марны. Немецкая атака, предпринятая 9 июня у Мондидье на северном фланге этого района, примыкающем к линиям прошлых британских сражений на Сомме, провалилась. Это было плохое предзнаменование. Удары Людендорфа создали три огромных выступа: вытянувшиеся линии, местами разорванные, — на незащищенном пространстве и открытые для нападения, а действующая линия фронта увеличилась с трехсот девяноста до пятисот десяти километров, в то время как германские войска, настроившиеся на безусловную победу, начали терять самообладание, видя, что союзники вовсе не собираются складывать оружие. К тому же на континент каждый месяц прибывали двести тысяч американцев, и этот факт союзническая пропаганда вовсю использовала в своих интересах.
Самым уязвимым из всех выступов, созданных Людендорфом, оказался клин, образовавшийся во время Марнского сражения: его края простирались к Суас-сону на северо-запад и к Реймсу на юго-восток. Здесь 15 июля немцы предприняли последнее наступление. Присутствовал сам кайзер, событие было преподнесено как имперское сражение и Friedenssturm, «штурм мира». Немцы подтянули пятьдесят две дивизии и свою «убийственную» артиллерию. Однако союзники теперь знали, что их ждет (французская разведка своевременно получила сведения о переброске германских войск по железной дороге; для этого использовались рекламные объявления в германоязычной прессе Люксембурга). Они нашли и способ борьбы с пушками Людендорфа — метод контрбатарейного огня: оборудование скрытых огневых позиций и подавление немецкой артиллерии посередине артобстрела, как только она обнаруживает себя. Эшелонированная оборона немцев восточнее Реймса означала, что немецкие войска измотаны, еще не дойдя до главных французских позиций. Петен ввел резервы, и 17 июля германское наступление было остановлено.
Подошло время для контрудара на другой стороне выступа — из Виллер-Котре, места рождения Александра Дюма. Французы уже создали легкий и быстроходный танк. Два генерала — Эжен Мари Дебени и Шарль Манжен — применили новую военную тактику, ставшую известной как Blitzkriegв 1940 году: совместные действия танков, мобильной пехоты и самолетов, идущих на малой высоте, чтобы прижимать к земле артиллеристов. Немцев одновременно и внезапно на открытых хлебных полях атаковали триста танков («Рено») и восемнадцать дивизий, среди которых были две американские: они сразу же совершили пятимильный прорыв. Немецкие войска на Марнском выступе оказались под угрозой окружения, и Людендорф отвел их обратно к Шмен-де-Дам. К 4 августа французы захватили тридцать тысяч пленных и шестьсот орудий. Фош тогда понял, как надо выигрывать войну: он сдержал свою армию. Не ввязываться в бои с резервами, приостановить наступление там, где достигнут успех, и атаковать где-то в другом месте, заставляя противника постоянно перебрасывать свои войска. Пусть они всегда находятся в пути. Так и было: поезда, остановки, приостановки, возобновление движения, приказы, контрприказы. По жаре. Все это деморализовало солдат.
Германские резервы были порядком измотаны. Треть немецкой армии провела последние три месяца войны в поездах или в ожидании поездов. Людендорф готовился к великому наступлению во Фландрии, и ему приходилось каждый раз переносить сроки. Эксперт по обороне, Лоссберг, предлагал отойти даже к реке Мёз и Антверпену, но Людендорф не согласился. Французы продолжали теснить немцев на Шмен-де-Дам, но следующую главную операцию союзников провели британцы под Амьеном 8 августа. Это была ограниченная операция, надо было просто отбросить немцев подальше от станции, и им пригодился опыт французов, приобретенный 18 июля. Генералы — британец Генри Ролинсон, австралиец Джон Монаш и канадец Артур Кар-ри, очень практичные джентльмены, — убедили Хейга, когда подошло время для атаки, не торопиться и помедлить несколько дней. Авиация союзников уже господствовала в воздухе, у них в изобилии имелись всякого рода вооружения, в том числе легкие ручные пулеметы Льюиса, которые без труда могла нести быстро движущаяся пехота. Гул танков» идущих развернутым строем, камуфлировали самолеты, низко летавшие взад-вперед над землей. Никакой артподготовки не было, и утренний туман скрывал начало атаки. Новые танки «Марк-V» и «Уиппет» были быстроходнее и надежнее, а газовая и огневая завеса в тылу у немцев исключала возможность контратаки. В результате 8 августа — полный триумф, немцы застигнуты врасплох, на практически не подготовленных позициях, в открытом поле, штаб бригады взят в плен за завтраком. В первый день захвачены двенадцать тысяч пленных, четыреста орудий, к концу операции число пленных составило почти пятьдесят тысяч человек.
Есть что-то мистическое в поражении любой армии: внезапно наступает момент, когда люди начинают ощущать растерянность и теряют надежду на благополучный исход сражения. У русских такой перелом произошел в конце Брусиловского наступления в сентябре 1916 года во время беспрерывных кровавых и безуспешных боев в болотах под Ковелем и Владимиром-Волынским. Моральный дух германской армии дал трещину 18 июля в ходе контрнаступления под Виллер-Котре. Кайзер в бельгийской ставке в городе Спа вежливо спросил Людендорфа: что случилось? Людендорф ответил: солдаты не хотят воевать, они сдаются тысячами. Важный показатель упадка моральных сил — все больше и больше солдат сказываются больными. Курьезная истина: чем способнее и успешнее полководец, тем меньше болеют его солдаты. Например, перед Трафальгаром, в 1805 году, французский адмирал оставил в Вест-Индии тысячу моряков, а британский адмирал, лорд Нельсон, не потерял ни одного человека в том же самом регионе13. Людендорф даже сделал реприманд кайзеру. Он, как и Кадорна, был убежден в том, что левые партии слишком вольно распространяют пораженческие настроения. Однако после Амьена у него самого начали сдавать нервы. Он стал прикладываться к бутылке и ссориться с окружающими — даже с бедным старым Гинденбургом, никому не сделавшим ничего плохого и игравшим роль по-отечески доброго и заботливого главнокомандующего. Перед наступлением Людендорф писал жене: генштаб перегружен работой, но у него бывает свободное время. Нельзя ли прислать ему что-нибудь из немецкой классики — почитать? Теперь же он думал только о том, как организовать оборону. Фош научил его осторожности.
Фош продолжал теснить немцев, никогда не забывая о главном: не увлекаться и вовремя останавливаться. Лидировала британская армия: Аррас — 17 августа, Бапом в долине Соммы — 21 августа, «стрелка» Дрокур — Кеан на линии «Зигфрида» — 26 августа, Сен-Кантен — 28 августа, возвышенность Кеммель — 4 сентября. Тем временем французы захватили весь выступ, созданный немцами 27 мая, а 12 сентября американцы провели свою самую успешную операцию. Задействовав полмиллиона войск, полторы тысячи самолетов и двести семьдесят легких танков, они очистили выступ Сен-Мийель на юге-востоке от Вердена, правда, немцы успели вовремя вывести оттуда большинство своих частей. Затем случилась задержка под Ипром, и до конца месяца американцы демонстрировали, что еще не научились у британцев не делать ошибок. В Аргонне, к северу от Вердена, местность, искореженная войной и испещренная речками и оврагами, не позволяла использовать танки, но здесь пятнадцать (удвоенных) американских и двадцать две французских дивизии располагали восьмикратным численным превосходством. Однако американские командующие не смогли толком организовать тыловое обеспечение, не учли тактические уроки 1917 года, действовали по старинке и слишком много времени потратили на учебные стрельбы, теперь уже не игравшие большой роли в сражениях. Вдобавок ко всему они натолкнулись на хорошо укрепленные и подготовленные позиции — линию «Кримхильды», и операция захлебнулась; единственно, что им удалось сделать: отвлечь на себя германские резервы — тридцать шесть дивизий.
Это позволило британцам прорвать линию «Зигфрида» (британцы называли ее «линией Гинденбурга»). Двадцать седьмого сентября они начали мощное наступление по широкому фронту в девять миль перед Камбре. Оборона противника составляла в глубину три мили, и ее главным препятствием был Сен-Кантенский канал с пятидесятифутовыми крутыми берегами, обрамлявшими шестифутовую толщу мутной воды. Танки могли пробиться только поверх туннеля, по которому проходил канал, но немцы густо заполнили его проволочными заграждениями, и машины застревали в этой стальной паутине. Британцы обрушили на противника огонь ураганной силы. Артобстрел длился восемь часов; каждую минуту на пятистах ярдах траншей взрывалось сто двадцать шесть снарядов только полевых орудий; контрбатарейный огонь подавил германскую тяжелую артиллерию. Похоже, на стороне британцев была и богиня удачи Фортуна. Накануне они захватили контурные карты вражеской обороны, а в момент наступления на канал опустился туман, и первая же дивизия преодолела его, взобралась на противоположный берег и прорвала линию «Зигфрида» по фронту шириной три мили. За ними последовали австралийцы и канадцы, и к 5 октября британцы вышли на открытое пространство. Хейг хотел было приостановить наступление, но немцы продолжали отходить, сдвинув фронт в начале ноября почти к Брюсселю и Намюру. В середине октября, наконец, американцы прорвали линию «Кримхильды», создав угрозу захвата железнодорожного узла Мец.
Стало ясно: Германия терпит поражение. В марте — июле она потеряла более миллиона человек и еще три четверти миллиона — в последующие месяцы, около половины — пленными. Рушилась военная экономика, заводы работали на последнем дыхании. Лидер социал-демократов требовал четыре тысячи вагонов для перевозки жизненно необходимого картофеля рабочим северных и восточных кварталов Берлина, но их не было. Без сомнения, страна еще могла воевать и в 1919 году, как это произошло в 1945 году, но конец уже был близок. Людендорф нервничал и набрасывался на всех, кто попадался под руку, даже на кайзера. Он настаивал: войну надо прекращать. «Мы не можем больше полагаться на войска», — говорил он своему штабу. Конечно, армия могла удерживать Рейн, однако все разваливалось само по себе, выходили из игры союзники Германии. Они следили за событиями на Западном фронте и после поражения Людендорфа бежали, как крысы с тонущего корабля, пытаясь прибрать к рукам то, что еще можно было спасти.
Пятнадцатого сентября союзнические войска в Салониках, которые немцы пренебрежительно называли своим «самым большим лагерем военнопленных», двинулись вперед и разгромили болгар. В любом случае болгары не получили от немцев того, чего хотели: никакой южной балканской империи, как во время оно. Двадцать восьмого сентября они запросили мира. Турция оказалась отрезанной от Германии. Младотурки были злы на немцев за вмешательство на Кавказе, а некоторые из них даже подумывали: не лучше ли расстаться с немцами, отдать арабов британцам и заняться, при поддержке тех же британцев, Кавказом и его нефтью. Энвер-паша уже размышлял над тем, как заменить Османскую империю сугубо национальной Турцией, включающей в себя и всю тюркскую Среднюю Азию. Младотурки отправились на немецкой подводной лодке в Одессу, а оттуда — в Берлин, Москву, на Кавказ, в Афганистан реализовывать план паши. Османская армия ушла из Сирии, перемирие было подписано 30 октября. Сложили оружие австрийцы. Австро-венгерское правительство еще раньше подавало знаки о готовности принять «Четырнадцать пунктов» президента Вильсона, и император назначил премьер-министром профессора Генриха Ламмаша, который верил в непреходящую ценность американских принципов (впоследствии эмигрировал и стал преподавать в Беркли). Во всяком случае, империи Габсбургов пришел конец. Венгрия провозгласила независимость, то же самое сделали национальные комитеты различных негерманских народов. Австрийские немцы были первыми в этой череде борцов за национальное самоопределение: они намеревались присоединиться к Германии. По этому случаю Германия даже на короткое время вторглась в Австрию. Итальянцы, воспользовавшись суматохой, в последние дни октября согнали несколько сот тысяч прекративших сопротивление солдат и назвали это битвой при Витторио-Венето.
У Германии все еще оставался порох в пороховницах. Конечно, армия уже была не та, что прежде, но и ее остатки представляли грозную силу. Она контролировала значительную территорию России и Турцию. Близилась зима. Рейн создавал немалое препятствие, а союзники тоже устали от войны. Возникали и вопросы. Согласятся ли британцы, у которых имелась своя империя, с «Четырнадцатью пунктами Вильсона? Ведь они предусматривали освобождение колоний. Брест-Литовск означал самоопределение для народов царской империи. Кроме того, Германия могла понадобиться как ведущая антикоммунистическая держава. У Людендорфа теперь был покладистый министр иностранных дел. К концу сентября, после болгарского перемирия они вместе сочинили план, который, не показали даже канцлеру: направить президенту Вильсону обращение и формально пообещать превратить Германию в более демократическое государство. Для этого случая пригодятся и немецкие левые. Людендорф как и другие националисты, винил их в падении морального духа, экономических неурядицах и инфляции, вызываемой высокими зарплатами. Тридцатого сентября был назначен новый канцлер, князь Макс Баденский, либерал с юга, и в его кабинет вошли представители центристских левых партий. Князь Баденский понимал ситуацию так: если он запросит перемирия, то это окончательно подорвет моральный дух немцев, они подумают, что все кончено, наступит коллапс и не останется предмета для переговоров. И он оказался прав. Кайзер внес свой последний пагубный вклад в германскую историю, сказав князю: «Вас назначили не для того, чтобы создавать трудности для верховного главнокомандования». В ночь с 4 на 5 октября в Соединенные Штаты ушла депеша. Людендорф пытался спасти свою репутацию, он подталкивал других к окончанию войны, чтобы потом отвернуться от них и сказать: это была не его вина.
Фильм «О! Какая миленькая война!» («Oh! What а Lovely War») заканчивается гениальной сценой: красная лента (символ бюрократии) медленно обвивает могилы погибших солдат. Чиновники-дипломаты и генералы верховного главнокомандования больше месяца торжественно обсуждали «за» и «против» перемирия, а в это время на фронте продолжали сражаться и гибнуть люди, десятками тысяч. Германская нота вызвала некоторую головную боль у союзников. Им пришлось говорить о демократии и самоопределении наций, хотя все они думали только о мести и расширении своих империй за счет потерпевших поражение. Даже бельгийцы намеревались отхватить у голландцев эстуарий Шельды. Получить от союзников здравый и единодушный ответ было затруднительно, но в итоге взяло верх дипломатическое искусство британцев.
Сами немцы вели себя неуклюже. Лидеры центристов и левых — Маттиас Эрцбергер и Филипп Шейдеман — изъявили желание принять «Четырнадцать пунктов», но генералы лишь 5 октября соизволили взглянуть на них, а в министерстве иностранных дел решили, что они могут служить основой для переговоров, и не более того. Шел заунывный обмен посланиями: Вильсон — 8-го, Берлин — 12-го, Вильсон — 14-го, Берлин — 20-го, и еще раз — в конце месяца. Наверное, если бы немцы были в большей мере реалистами, они сохранили бы кое-что для Германии. Однако ими владели иллюзии, а 12 октября они совершили вообще дикий поступок: потопили британский пассажирский лайнер «Лейнстер», погубив четыреста пятьдесят человек, в том числе сто тридцать пять женщин и детей. Отступая во Фландрии, они травили колодцы и «кольцевали» (обдирали кору) фруктовые деревья. Если Вильсон вначале подавал какие-то признаки великодушия, тревожившие союзников, то теперь он выставлял жесткие требования. Германия должна иметь надлежащую демократию, конституционную монархию и позабыть о подводных лодках. Князь Макс согласился. Людендорф круто изменил свой первоначальный курс и принялся проповедовать очень опасную теорию: Германия-де вовсе не потерпела поражение. Он прибыл в Берлин без санкции кайзера и заявил: Германия будет сражаться. Двадцать шестого октября Людендорф денонсировал условия перемирия, заявленные его же людьми в министерстве иностранных дел, и разругался с кайзером, даже оскорбив его. О князе Максе и его благонамеренных партнерах в левых кругах генерал презрительно сказал: «Эти люди проглотят суп, который они приготовили для нас». Они действительно все «проглотили». Военачальники сохранили свое лицо. Впоследствии Людендорф использовал «свое лицо» для того, чтобы ввести в большую политику Адольфа Гитлера 14, которого через десять лет, в 1933 году, престарелый президент Гинденбург назначил канцлером.
Роковую роль в обострении общенационального кризиса сыграло военно-морское начальство. В извечном состязании с армией за первенство в проявлении героизма оно предприняло очередную безумную акцию. Начальника штаба флота, капитана 1 ранга Магнуса фон Леветцова встревожила перспектива потерять великие корабли Германии и лишиться возможности возродить когда-нибудь Reichsmarine. Лучше «вечная слава на морском дне», и 27 октября моряки получили приказ выйти в направлении эстуария Темзы. Восемьсот тысяч матросов и кочегаров не захотели оказаться «на морском дне». Они подняли мятеж в Киле, затем в Любеке и Вильгельмсхавене, восстание перекинулось на Кёльн и Мюнхен, где бунтовщиков возглавил актер. Запахло русской революцией. Как грибы вырастали рабочие и солдатские советы. Социал-демократы в правительстве князя Макса понимали: дабы не допустить большевистскую революцию в Германии, надо предпринять определенные меры. Первым делом остановить войну и прогнать кайзера. Генералы доложили ему об этом решении, и 9 ноября он снял с себя полномочия (сбежал в Голландию) — как раз в то время, когда в Берлине была провозглашена республика. В любом случае в стране царил хаос, и перемирие стало неминуемым. В штаб-квартиру Фердинанда Фоша в Компьенском лесу явилась депутация, и 11 ноября в 11.00 пушки наконец умолкли. Условия были тяжкими. Германия не должна была больше воевать. Союзники взяли Рейн. Они не оккупировали Германию, совершив, как показали дальнейшие события, роковой поступок. Но война закончилась.
