История XX века: Россия – Запад – Восток

Политика форсированной модернизации, «наступления социализма по всему фронту» породила второй – после Октябрьской революции и Гражданской войны – период глубоких и катастрофически резких изменений в социуме, в структуре советского общества. Урбанизация в СССР, в отличие от европейских стран, где она носила естественный и сравнительно плавный характер, была беспрецедентно ускорена сталинской индустриализацией и массовым бегством крестьян в города в результате варварской коллективизации и голода 1932–1933 гг. Всего лишь за 13 лет, с 1926 по 1939 г., численность горожан увеличилась почти в 1,9 раза – с 26,3 до 49 млн человек. Доля городского населения выросла с 17,9 до 29,3 %.

Тем не менее и в конце 1930-х гг. СССР еще существенно уступал западным странам. Уровень урбанизации страны оказался сопоставимым с Италией 1914 г. и уступал Австрии 1890 г. Но в то же время Советский Союз уже существенно превосходил Иран, Турцию и некоторые другие восточные страны, доля городского населения в которых до революции была приблизительно такой же, как в России.

Взрывная урбанизация заметно изменила состав горожан: 62,5 % прироста городского населения обеспечила миграция крестьян и до 20 % – преобразование сельских населенных пунктов в городские. В результате не столько город «переваривал», адаптировал крестьян, сколько крестьянская, а скорее, маргинальная психология захлестнула города. Женщины в массовом порядке вовлекались в индустриальное производство. Доля женского труда в промышленности только с 1929 г. по конец 1930 г. выросла с 10 до 23 %. (Адекватного развития социально-бытовой сферы, конечно, не последовало.) Таким образом, принципиальным следствием «великого перелома» стал гигантский всплеск социальной мобильности населения. Миллионы людей, вырванных из привычного социокультурного контекста, многочисленные «выдвиженцы», повысившие свой социальный статус (благодаря резкому увеличению кадровых потребностей государства и массовым репрессиям, «освобождавшим» сотни тысяч вакансий), с легкостью попадали под влияние манипуляций властей, массированной пропаганды и в значительной мере способствовали утверждению тоталитарного режима.

Форсированная модернизация крайне обострила социальные проблемы не только в деревне, но даже в городах и вызвала падение уровня жизни населения, сопоставимое с войной. Хотя средства пропаганды трубили о том, что советские рабочие живут лучше всех в мире, на самом деле их жизненный уровень был не только во много раз ниже, чем у рабочих западных стран, но даже уступал дореволюционному. С конца 1920-х гг. покупательная способность населения упала. Многие голодали, продавали или обменивали на барахолке личные вещи. С 1928–1929 гг. до 1935 г. существовала карточная система на продовольствие, а с 1931 по 1936 г. – и на непродовольственные товары. Это был яркий показатель экономического и социального кризиса, характерный лишь для военного времени, и то не для всех стран. Царская Россия даже Первую мировую войну (до 1917 г.) прожила без карточек!

Карточная система в СССР носила крайне иерархизированный, стратифицированный характер. Существовала сложнейшая система категорий снабжения, разделявшая советских граждан по социальному, производственному и географическому принципу. (Например, в Москве, жители которой составляли лишь 2 % населения страны, распределялось 15–20 % и более всех городских фондов промтоваров СССР.) Почти столь же стратифицированная карточная система была в нацистской Германии периода Второй мировой войны.

Таким образом, советские рабочие трудились не за деньги, а фактически за кусок хлеба. Отмена карточек на хлеб, затем на мясо и другие продукты, а с 1936 г. на промышленные товары принципиальных изменений в систему снабжения населения не внесла. В торговле были введены нормы отпуска товара в одни руки, а главное, во время голода 1936–1937 гг. и предвоенного кризиса 1939–1941 гг. вновь появились карточки на хлеб. По сути, это означало, что до Великой Отечественной войны социальная сфера советского общества так и не вышла из кризиса.

В итоге потребление мяса и мясопродуктов на душу населения снизилось с 31 кг в 1926–1928 гг. до 19 кг в 1934–1938 гг., что было в 2,5–3 раза меньше, чем в развитых странах. Даже в 1950–1953 гг. оно составляло лишь 26 кг, т. е. было примерно на уровне 1913 г. (24 кг). В 1937 г. на 100 человек производилось всего лишь двое часов, на 1000 человек – 4 патефона, по 3 велосипеда и швейные машины, 2 фотоаппарата и один радиоприемник. В переживавшей глубокий кризис Германии в 1932 г. на 1000 человек приходилось 66 радиоприемников, 8 легковых автомобилей (в США – соответственно 131 и 183). Зато производство алкогольных напитков на душу населения в СССР с 1929 по 1934–1938 гг. почти удвоилось, составив 4,3 л. (Этот показатель был в Великобритании в 4,3 раза, Германии почти в 4, во Франции в 1,5, а в США – в 1,1 раза меньше.)

В 1928–1941 гг. розничные цены выросли более чем в 6 раз. По некоторым оценкам, реальная зарплата к 1937 г. достигла лишь 60 % от уровня 1928 г. Между тем в западных странах уже в 1935 г., несмотря на крупнейший в истории капитализма экономический кризис, по сравнению с 1913–1914 гг. реальная зарплата выросла в 1,2 – 10 раз! (В Германии она составила 123 %, во Франции – 483, в Великобритании – 143, в Финляндии – 997 %.) Причем если до войны страхование по безработице существовало лишь в Великобритании, то с 1920-х гг. оно было введено во многих европейских странах, в ряде стран с помощью государства начали строиться дешевые муниципальные жилища. В итоге наблюдавшийся еще до революции разрыв в оплате труда, уровне и качестве жизни российских и западных рабочих в 1930-е гг. резко увеличился. Это наглядно демонстрирует цену сталинской индустриализации даже для «привилегированных» по сравнению с крестьянами горожан.

Число несчастных случаев на производстве в СССР превышало дореволюционные показатели, жилищная проблема приобрела катастрофический характер. Население городов почти удвоилось, а массовое жилищное строительство развернуто не было. В 1932 г. в Новокузнецке на одного человека приходилось всего 1,27 м, а если исключить землянки и времянки, то 0,44 м. Некоторые рабочие, особенно в годы первой пятилетки, не имея места для ночлега, ночевали в цехах и на вокзалах.

Будучи поставленными на грань выживания, рабочие в конце 1920 – начале 1930-х гг. нередко вынуждены были, невзирая на суровые репрессии, прибегать к забастовкам. По данным ОГПУ, в 1929 г. в металлопромышленности произошло 67 забастовок, в текстильной промышленности – 66, а в первом квартале 1930 г. – 92 забастовки. На Урале в первом квартале 1932 г. плохое снабжение инициировало 10 забастовок. В целом уровень жизни населения, в конце 1920-х гг. приближавшийся к уровню 1913 г., вновь резко упал и даже к концу 1930-х гг., т. е. через 20 лет советской власти, так и не достиг дореволюционного!

Вместе с тем в социальной сфере наблюдались заметные, хотя и «точечные» достижения. В 1930 г. была ликвидирована безработица. (Единственной страной, которой удалось к концу 1930-х гг. повторить это достижение, стала нацистская Германия, также создавшая мобилизационную экономику.) В 1932 г. пенсии по старости стали выплачиваться всем рабочим. Число врачей на 10 тыс. населения с 1920 г. по 1939 г. выросло в 3,3 раза – до 7,9 человека. Тем самым в 4,4раза были превышены показатели 1913 г., и СССР вышел на уровень Германии. Советская пропаганда всячески эксплуатировала эти достижения и повышение жизненного уровня населения с середины 1930-х гг. Хотя этот рост не мог компенсировать чудовищный провал конца 1920– начала 1930-х гг., он все же создавал определенную позитивную динамику, благодаря чему миллионы советских людей (прежде всего, городской молодежи) попали под влияние массированной пропаганды и поверили в «светлые» перспективы страны и социализма.

«Большой террор» 1937–1938 гг., война с Финляндией, ввод войск и советизация Западной Украины и Западной Белоруссии, Прибалтики и Бессарабии, а также форсированная подготовка к войне обострили экономические трудности. Сталин вынужден был сократить размах террора. В то же время власть прибегла к драконовским мерам по ужесточению дисциплины и увеличению рабочего времени. В 1938 г. для всех рабочих и служащих были введены трудовые книжки (в нацистской Германии – в 1935 г.), в 1939 г. – минимум обязательных трудодней для колхозников. С 1940 г. выпуск недоброкачественной продукции стал приравниваться к вредительству. Вместо семичасового был введен восьмичасовой рабочий день, вместо шестидневной недели – семидневная. Самовольный уход рабочих с предприятий, прогулы и опоздания на работу стали караться заключением в лагеря.