Форсированная индустриализация
Индустриализация России началась с промышленного переворота (50—90-егг. XIX в.). Несмотря на то что до 1917 г. страна добилась больших экономических успехов, индустриализация не была завершена. Ведущей отраслью оставалось сельское хозяйство, доля тяжелой промышленности уступала легкой и пищевой. Сохранялась и определенная техническая зависимость от передовых держав (хотя в годы Первой мировой войны она существенно снизилась).
Большевики понимали необходимость завершения индустриализации. В 1920 г. Ленин провозгласил план электрификации России – ГОЭЛРО. Однако острейшая обстановка и отсутствие ресурсов не позволяли развивать тяжелую промышленность, напротив, она стремительно разрушалась. К тому же большевики надеялись на мировую революцию, помощь пролетариата Германии и других развитых стран.
Однако в 1925 г., когда стало ясно, что на близкую мировую революцию рассчитывать не приходится, сталинское руководство взяло курс на строительство социализма в одной, отдельно взятой стране. В условиях капиталистического окружения необходимость индустриализации, ускоренного развития тяжелой промышленности стала для большевиков проблемой выживания их режима. Только завершение индустриализации могло обеспечить экономическую и военно-политическую самостоятельность СССР и создать материально-техническую базу социализма в преимущественно крестьянской стране. В результате в 1925 г. был принят курс на ускоренную индустриализацию, всемерное развитие тяжелой промышленности и преодоление технико-экономического отставания СССР. В 1926/27 г. капиталовложения в промышленность выросли почти в три раза. Было начато строительство Днепрогэса, Турксиба и т. д.
Главной проблемой стал поиск ресурсов для индустриализации. Поскольку на иностранные инвестиции власти надеяться не могли, приток частных капиталов блокировался из-за политико-идеологических соображений, а государственная промышленность не могла дать значительных накоплений, найти необходимые ресурсы можно было только в деревне. Там жило около / всего населения, сельское хозяйство отличалось высокой оборачиваемостью фондов и служило основным источником валютных поступлений за счет экспорта зерна. В годы нэпа ресурсы перекачивались из деревни через продналог и диспаритет цен на сельскохозяйственные и промышленные товары. Но такой путь в условиях рыночной в основе экономики вел к периодическим кризисам (1923, 1925, 1927–1929) и не обеспечивал масштабных накоплений. После свертывания нэпа основным каналом перекачивания ресурсов для индустриализации стали колхозы.
По мере развертывания коллективизации сталинское руководство всемерно форсировало темпы индустриализации. В апреле 1929 г. на XVI партийной конференции из двух вариантов первого пятилетнего плана (на 1928/29—1932/33 гг.) был выбран самый напряженный – «оптимальный», хотя даже более умеренный «отправной» вариант предусматривал немыслимые задания. С ноября 1929 г. плановые задания неоднократно повышались. Как следствие, уже в 1930 г. из-за перебоев на транспорте, нехватки стройматериалов, сырья, топлива, оборудования и рабочей силы до 40 % капиталовложений были омертвлены в незавершенных объектах. Но Сталина не пугали колоссальные потери и неэффективность использования ресурсов. Списывая собственные просчеты на «саботажников», «вредителей», он по-прежнему требовал нереальных темпов индустриализации и выжимал из страны все соки.
Сталинский курс довершил разрушение нэповского хозяйственного механизма и привел к формированию административно-командной, или мобилизационной, экономики. Она была основана на широчайшем внеэкономическом принуждении, сверхцентрализации управления и директивном планировании. Важнейшим стимулом к труду стал не материальный интерес, как в годы нэпа, а страх, угроза репрессий. Массовый террор был неотъемлемой и важнейшей частью сталинского хозяйственного механизма. Дополнительным стимулом к труду и своеобразной идеологической анестезией, примирявшей с трудностями, падением уровня жизни, для части городского населения служил коммунистический энтузиазм, вера в «светлое будущее». Важнейшей целью новой экономической модели стала максимальная мобилизация материальных и людских ресурсов всей страны и концентрация их на форсированном развитии тяжелой промышленности, ВПК и иных приоритетных для сталинского руководства проектах, вроде Московского метрополитена. (Следствием такой политики явилось разрушение деревни, отставание легкой, пищевой промышленности и социальной сферы, падение уровня жизни и стремительный рост социальной напряженности.)
В начале 1933 г. было объявлено о выполнении первой пятилетки за 4 года и 3 месяца. Однако, несмотря на беспрецедентную концентрацию ресурсов, достигнутую за счет беспощадного ограбления всей страны и распродажи за границу предметов культурного достояния (кроме СССР такое практиковала только нацистская Германия), на самом деле задания пятилетки были провалены. Производительность труда не только не увеличилась в 2,1 раза, как было запланировано, а снизилась. Задания на вторую пятилетку были несколько менее напряженными – сталинское руководство извлекло некоторые уроки, – но и ее полностью выполнить не удалось.
Тем не менее темпы индустриального развития были все же высокими. В 1928–1940 гг. в СССР было построено и реконструировано до 9 тыс. предприятий. Среднегодовые темпы промышленного роста хотя и не достигали официально объявленных 17 %, составляли 10,9 %. Доля сельского хозяйства в структуре производства сократилась в 2 раза. Промышленность стала ведущей отраслью экономики, а тяжелая индустрия явно превалировала над легкой. Этот индустриальный скачок, а также глубочайший в истории капитализма кризис 1929–1932 гг., последствия которого западные страны преодолели лишь к концу 1930-х гг., позволил СССР выйти на 2–3 место в мире по объемам промышленного производства (после США и, по-видимому, Германии).
Таким образом, в конце 1920—1930-хгг. была в основном завершена догоняющая импортозамещающая индустриальная модернизация. Этот рывок был осуществлен в чрезвычайно короткие сроки под флагом социализма и с использованием новых, необычных для западных стран механизмов: полностью огосударствленной мобилизационной экономики, широчайшего внеэкономического принуждения, тоталитарного режима с мессианской, холистической идеологией и невиданного по масштабам перераспределения ресурсов страны в промышленную и военную сферу. Это привело к чудовищным потерям и проблемам не только в экономике и обществе в целом, но и в самой индустриальной сфере.
Производство развивалось преимущественно экстенсивно. Прирост численности работающих порой даже опережал увеличение промышленной продукции. Производительность труда в промышленности почти не росла, а в 1928–1932 гг. сокращалась. Падение фондоотдачи и увеличение материалоемкости продукции в СССР в 1928–1941 гг. были существенно выше, чем в развитых капиталистических странах в аналогичный (по темпам роста и характеру структурных сдвигов) период конца XIX – начала XX в. Значительно усилилась диспропорциональность экономики. Это проявлялось в принципиально разных темпах развития промышленности и сельского хозяйства, тяжелой и легкой промышленности, военной и гражданской, производственной и социальной сфер, материального производства и уровня благосостояния населения. Обрабатывающие отрасли в основном были неконкурентоспособны.
Несмотря на свертывание рыночных отношений, огосударствление экономики и массовый террор, властям не удалось расправиться с черным рынком, на котором действовали не только кустари-одиночки, но и целые подпольные фирмы, чей оборот составлял порой миллионы рублей. Многие подпольные миллионеры делали свои состояния, работая в советской торговле.
Резко усилилась автаркия экономики. Поначалу ситуация казалась противоположной. Советское зерно рекой лилось на Запад. Импортные поставки в первую пятилетку обеспечивали до 75–80 % потребностей промышленности в оборудовании, а в довоенный период – не менее 50 %. В марте 1930 г. Политбюро решило пригласить не менее 14,7 тыс. иностранных специалистов на работу в СССР. В результате большинство индустриальных объектов строилось по американским образцам и с участием или под руководством иностранных специалистов. Среди них Кузнецкий и Магнитогорский металлургические комбинаты, Горьковский автомобильный, Челябинский тракторный заводы и т. д.
Но в итоге взяла верх противоположная тенденция. С конца 1920-х гг. советская экономика перестала зависеть от европейского экономического цикла. Иностранные специалисты надолго в СССР не задерживались, причем, уезжая, почти каждый из них давал зарок никогда больше сюда не возвращаться. Доля внешней торговли в ВНП сократилась с 6 % в 1928 г. до 1 % в конце 1930-х гг. (Уровня 5–6 % СССР удалось достичь лишь в 1960-е гг.) По оценкам западных исследователей, в период господства административно-командной экономики страна использовала лишь треть своего торгового потенциала. Схожие, хотя и более слабые тенденции к автаркии наблюдались и в экономике нацистской Германии.
В целом эффективность советской экономики резко упала. Среднегодовые темпы роста национального дохода (интегрального показателя развития страны) в 1928–1941 гг., по некоторым оценкам, составляли лишь 1 %.
Одной из примечательных черт советской экономики была нараставшая с конца 1920-х гг. милитаризация и создание огромного военно-промышленного комплекса. Последнее на деле и было важнейшей задачей индустриализации. К концу первой пятилетки мощности артиллерийских заводов по сравнению с 1928 г. увеличились в 6 раз, выпуск самолетов – в 4,5 раза. В годы второй пятилетки производство оборонной промышленности возросло в 2,8 раза.
К началу Второй мировой войны советский военно-промышленный комплекс был сопоставим с английским, французским и германским, а по многим параметрам существенно их опережал. По числу танков СССР многократно превзошел не только Германию, но и все остальные страны мира, вместе взятые! В 1935–1937 гг. начался переход от территориально-кадровой к кадровой армии. Советские вооружения и военнослужащие прошли проверку в боях в Испании и на Дальнем Востоке в 1938–1939 гг. С 1939 по июнь 1941 г. доля военных расходов в бюджете выросла с 26 до 43 %. Форсированно увеличивались мобилизационные запасы. На востоке страны строились предприятия-дублеры. Прирост военной продукции втрое опережал средние темпы промышленного роста. Осваивался выпуск новых типов вооружений. Однако сохранявшаяся обстановка террора не позволяла эффективно использовать огромный ВПК, возможности страны для подготовки к войне.
