Западная футурология о системном кризисе и перспективах развития индустриального общества
Перспективы радикальной перестройки индустриального общества стали предметом научного анализа задолго до наступления системного кризиса конца 1960—1970-х гг. Если в рамках теории «революции менеджеров» западные социологи пытались осмыслить перераспределение общественного влияния между социальными группами, то с 1950-х гг. они обратили внимание на изменение «социального характера» современного человека.
Понятие «социальный характер» первым детально разработал Д. Рисман. Он доказывал, что на протяжении всей истории человечества доминировал один и тот же социальный тип – человек, усваивающий и воспроизводящий комплекс традиций. В Новое время на Западе возник новый «социальный характер», отличительными чертами которого были критическое осмысление общественного опыта и выработка индивидуальных способов решения тех или иных задач. А в XX в., по мнению Рисмана, возник уже третий социальный тип – появляется человек, вообще не нуждающийся в «опыте поколений», ориентированный на революционное преобразование всего жизненного уклада. Правда, в действительности такой «социальный характер» полностью зависим от ситуативных внешних факторов, от господствующей в обществе политической идеологии или потребительских настроений. Основным носителем его становится «средний класс», а все общество приобретает свойства толпы, массы, подверженной манипулированию.
Теорию «массового общества» разрабатывали многие западные социологи, психологи и экономисты. Обобщая этот опыт, Г. Блумер предложил четыре основных критерия, отличавших современное индустриальное общество: массовость (производства, культуры, коммуникаций, демографических процессов и миграций), публичность (повышение социальной значимости публичного, но анонимного поведения человека в роли избирателя и потребителя), гетерогенность (растущее многообразие социальных ролей и институтов), конфликтность (конфликт ценностей, постоянная конкуренция между основными институтами, группами интересов). Блумер доказывал, что все эти симптомы свидетельствуют не об упадке, а о растущей системной несбалансированности «массового общества», о дестабилизации его социальной структуры.
К совершенно иным выводам подводила теория «массового общества» Э. Шилза. Он указывал, что в традиционных обществах и даже на ранних стадиях модернизации социальная интеграция достигалась лишь на уровне политической, церковной, военной и культурной элиты. Роль масс в истории была незначительной. В современном обществе она существенно меняется. Политическая стабильность зависит от взаимодействия государственной элиты и граждан, экономическое процветание связано с массовым производством, и даже культура приобретает массовый характер. При этом массы не просто усваивают господствующий в обществе порядок, а активно участвуют в его создании. Поэтому, как полагал Шилз, по мере становления «массового общества» имущественные, религиозные, этнические, культурные различия не исчезают, они преодолеваются вследствие повышения уровня социальной интеграции. Благосостояние достигается не за счет борьбы и конфликтов, а благодаря универсализации жизненных стандартов и бюрократической управляемости общества.
Идея гибели «старого капитализма» с присущим ему социальным неравенством и конфликтностью, кризисами и диспропорциями развития стала особенно популярной в 1960-х гг. Впечатляющий экономический рывок и развертывание НТР, беспрецедентный альянс государства и корпоративного бизнеса, рост уровня жизни и исчезновение антагонистического конфликта «труда» и «капитала» позволили западным социологам и политологам сделать вывод о наступлении эпохи «нового индустриального общества». В трудах М. Ориу, Дж. Гэлбрейта, Дж. Бьюкенена, У. Ростоу, Дж. – М. Кларка, Р. Арона всесторонне анализировались истоки этого феномена и его перспективы. Особое значение придавалось переходу от спонтанного общественного развития к упорядоченному целенаправленному прогрессу, движущей силой которого должны были стать крупные корпорации и государственная бюрократия.
Дж. Гэлбрейт в книге «Новое индустриальное общество» (1967) отмечал, что в каждом обществе существует особый фактор, обеспечивающий динамику и направленность социального развития. В традиционном обществе это землевладение и землепользование, в индустриальном – капитал, а в «новом индустриальном обществе» – инженерно-управленческие знания. Гэлбрейт доказывал, что научно-технический прогресс не только способствует экономическому расцвету, но и меняет сущность властных отношений. Вслед за «революцией менеджеров» на производстве корпоративные принципы управления проникают во все сферы общественной жизни. В результате возникает основа для реализации общенациональных интересов и создания «общества изобилия».
Попытка Гэлбрейта в русле технократического подхода доказать наступление качественно нового этапа в развитии индустриального общества и преемственность этого процесса с предыдущими стадиями была типична для футурологии 1960-х гг. Эта идея выразилась в распространении понятий с характерным префиксом «пост-»: «постбуржуазное», «посткапиталистическое», «постиндустриальное» общество.
Сам термин «постиндустриализм» был введен в научный оборот еще в начале XX в. А. Кумарасвами, автором работ по доиндустриальному развитию азиатских стран. В 1958 г. Д. Рисман реанимировал этот термин, использовав его в заглавии одной из статей, а в 1959 г. профессор Гарвардского университета Д. Белл впервые всесторонне обосновал теорию постиндустриального общества. В итоговом варианте концепция Белла была отражена в книге «Грядущее постиндустриальное общество» (1973). Белл принципиально отказывался выделить какой-либо доминирующий фактор, характеризующий переход от индустриального к постиндустриальному обществу. Он считал, что этот процесс развивается по нескольким «осям» – от преобладания промышленности к преобладанию сферы услуг, от господства собственников к господству носителей знаний, от доминирования прикладных наук к возрастанию роли фундаментальных, комплексных исследований и т. д. В итоге постиндустриальное общество формируется как плюралистичная и открытая социальная система, при которой насилие и конфликты уступают место сотрудничеству.
Тема постиндустриального конфликта подробно разработана в трудах А. Турена. Он предостерегал от чрезмерного увлечения идеей «сервисного» общества и считал, что в современных условиях социальная конфликтность не исчезает, а меняет свою сущность.
В индустриальном обществе, по его мнению, социальный конфликт представлял собой борьбу рабочего класса против власти, так как любая власть основывалась на собственности. Поэтому конфликты в таком обществе носили революционный, антисистемный характер. В постиндустриальном обществе конфликт предпринимателей и работников уже не является борьбой за власть, поскольку власть не сопряжена с собственностью. Конфликт превращается во внутрисистемный, его цель – не изменение существующего социального порядка, а улучшение собственного статуса в рамках этого порядка. Турен доказывал, что это открывает путь к институционализации конфликтов в постиндустриальном обществе, к оформлению своего рода «социального контракта» между обществом и лояльным индивидом. Состязательность же между «группами интересов» концентрируется в системе политической демократии и получает строго организованный характер.
Одну из наиболее известных концепций постиндустриального общества разработал Э. Тоффлер. Его книга «Третья волна» была опубликована уже в 1980 г., когда изучение новейших форм индустриального общества утратило прежний оптимистический пафос, а технократические иллюзии были рассеяны структурным кризисом мировой экономики. Как и многие его предшественники, Тоффлер принципиально противопоставлял традиционное общество («сельскохозяйственные цивилизации», или «первую волну»), индустриальное общество («вторую волну») и современную социальную систему («супериндустриальное общество», или «третью волну»). Однако его оценки перехода от второй к третьей «волне» существенно изменились по сравнению с концепцией Белла.
Тоффлер считал, что в современном обществе унификация жизненных средств и мотивов сменяется их дифференциацией, все большим разнообразием и сочетанием материалистической и нематериалистической мотивации. На смену капиталу и труду как основным факторам производства приходят информация и гибкая организация, что, в свою очередь, приводит к замене ускоренного технологического прогресса более сбалансированным социокультурным развитием. Вместо стандартизированного массового производства преобладает многообразие товаров и услуг. Столь же вариативным стал труд, а также вся система социальных отношений. Массовые социальные явления уступают место мобильным социальным группам с меняющимся, гибким поведением. Поэтому и бюрократизация общественного строя неизбежно сменяется адхократией – ситуативной организацией общественных сил, необходимой для решения конкретных задач.
Итак, теории постиндустриального общества отличались крайним разнообразием методологических оснований и социальных прогнозов. Но независимо от этого сама идея постиндустриализма была связана с попытками осмыслить изменение ресурсной базы индустриального общества, определить ключевые факторы его трансформации и сформировать представление о «постиндустриальном барьере» – своего рода «пропуске» из Новой истории в «Современность». Эта схема анализа оказалась очень уязвимой. Во первых, она строилась на жестком противопоставлении традиционного и индустриального общества, что изначально предполагало еще больший отрыв постиндустриальной системы от традиционных моделей социализации личности. Во вторых, специфика постиндустриальных отношений рассматривалась на антитезе – как преодоление индустриальных форм, а не формирование самодостаточной общественной системы, имеющей собственные истоки и логику развития. Поэтому при всем своем футурологическом пафосе каждая из теорий постиндустриального общества создавалась именно в категориях индустриализма, отражала насущные проблемы и актуальные тенденции развития позднего индустриального общества. Когда в последней четверти XX в. начался принципиально новый этап модернизации, популярность постиндустриальных теорий резко уменьшилась. На смену им пришли концепции информационного общества.