История России XIX–XX вв.

Завершением поворота к курсу «большого скачка» стал конец 1929 г. Накануне 12-й годовщины Октябрьской революции появилась статья Сталина «Год великого перелома». В ней утверждалось, что в основном разрешена проблема накопления «для капитального строительства, тяжелой промышленности», «уже разрешена… несколько лет назад проблема легкой промышленности», «благодаря росту колхозно-совхозного движения мы окончательно выходим или уже вышли из хлебного кризиса». Далее автор обещал, что «если развитие колхозов и совхозов пойдет усиленным темпом, то нет оснований сомневаться в том, что наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной, в мире». При этом ставка делалась на «зерновые фабрики». Обрабатывать землю весной 1930 г. должны были 60 тыс. тракторов, к весне 1931 г. – свыше 100 тыс., к весне 1933 г. – более 250 тыс.

Оформление мнения вождя в партийную директиву совершил ноябрьский Пленум ЦК ВКП(б) 1929 г. Некоторые из выступавших пытались предупредить об опасности погони за цифрами, об уже имевшемся горьком опыте организации колхозов под лозунгом «Кто больше!».

Но одновременно звучали обязательства парторганизаций Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги, Украины по завершению коллективизации к лету 1931 г. На еще более высокие темпы ориентировал секретарь ЦК В.М. Молотов. «Для основных сельскохозяйственных районов и областей, – говорил он, – при всей разнице темпов коллективизации их, надо думать сейчас не о пятилетке, а о ближайшем годе». Резолюция Пленума объявила курс на быстрейшее объединение крестьянско-середняцких хозяйств в крупные коллективные хозяйства, на подготовку условий для развития планового продуктообмена между городом и деревней. Одновременно Пленум осудил «панические требования правых оппортунистов», вывел Н.И. Бухарина из состава Политбюро ЦК, потребовал политического раскаяния от него и его сторонников.

События, последовавшие за Пленумом, знаменовали процесс формирования личной власти Сталина, шедшей на смену роли Политбюро, а тем более Пленума ЦК. В декабре 1929 г. как всенародное торжество отмечалось его 50-летие. Одновременно на проходившей в эти дни Первой Всесоюзной конференции аграрников-марксистов Сталин обрушился на крупнейшего экономиста-аграрника А.В. Чаянова и единолично выдвинул директивный лозунг «ликвидации кулачества как класса», «раскулачивания как составной части образования и развития колхозов». Даже попытки Комиссии Политбюро ЦК поставить какие-то ограничения безудержной погоне за показателями были отброшены. Так фраза проекта Постановления ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. «О темпах коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», в которой указывалось, что «степень успешности работы в области коллективизации ЦК будет оценивать… прежде всего, на основе того, насколько тот или иной район сумеет на основе коллективной организации… действительно расширить посевные площади, повысить урожайность и поднять животноводство», была вычеркнута Сталиным. Он исключил и другие рекомендации, сделанные с учетом практического опыта.

В этих условиях коллективизация стала величайшим насилием над крестьянством. Этого вывода не отменяет активное и часто искреннее участие в этих событиях немалой части самого крестьянства: бедноты и части середняков. Коллективизация, даже без учета ее экономических последствий, оказалась не подготовлена ни в техническом отношении, ни идеологически и организационно. Работа в массах подменялась угрозами, грубым нажимом. Массовым беззаконием стало так называемое раскулачивание. К 1929 г. число действительно «кулацких» хозяйств составляло около 600700 тыс. Притом и относительно кулаков В.И. Ленин никогда не ставил вопроса об их экспроприации.

Теперь же «раскулачивали» до 10–15 % хозяйств. Появился термин «подкулачник», который можно было применить к любому, даже самому бедняцкому хозяйству. Как проходило это на местах, показывает сообщение Сталину из Сибири: «Мы с кулаками расправляемся по всем правилам современной политики, забираем… не только скот, мясо, инвентарь, но и семена, продовольствие и остальное имущество. Оставляем их в чем мать родила». Одновременно бюрократическая система, требовавшая высоких показателей и угрожавшая за неисполнение директив, порождала очковтирательство, приписки. К началу марта 1930 г., согласно отчетам, в колхозах числилось свыше 50 % крестьянских хозяйств. Но в это время нарастала волна массового недовольства. Это проявлялось в огромном количестве протестующих писем, массовом забое скота, самоликвидации хозяйств, в вооруженных выступлениях против властей. До середины марта их было отмечено более двух тысяч с участием около 700 тыс. крестьян. Росло число убийств коммунистов и колхозных активистов.

Реальной становилась угроза повторения весны 1921 г. В этих условиях в марте 1930 г. появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», постановление ЦК, осуждающие перегибы, ратовавшие за соблюдение принципов добровольности. Вся ответственность перекладывалась на местных работников, масштабы происходившего ограничивались «рядом районов». Сталин проявил здесь умение, говоря словами А.Т. Твардовского, «любой своих просчетов ворох перенести на чей-то счет».

Весной-летом 1930 г. прекратили свое существование «бумажные» и насильственно созданные колхозы, произошла частичная реабилитация раскулаченных. Но серьезного пересмотра политики не произошло.

Выходящим из колхозов не возвращались их наделы земли, инвентарь. Вскоре на места опять пошли контрольные цифры коллективизации. В телеграмме секретарю Восточно-Сибирского крайкома Ф.Г. Леонову в марте 1931 г. Сталин указывал, что «рекомендуется перевыполнить задание». Новая волна раскулачивания прошла в 1931 г. и продолжалась в 1932 г. Всего исчезло более 1 млн хозяйств, причем за два года в отдаленные районы Севера, Урала, Сибири и Казахстана было выслано примерно 380 тыс. семей, т. е. около 2 млн человек.

Одновременно шло наступление на промышленном фронте. После принятия первого пятилетнего плана отдельные его показатели были значительно повышены. ЦК ВКП(б) постановил довести выплавку чугуна к концу пятилетки до 17 млн т вместо 10 млн т по плану. 50–60 строек были выделены в группу «ударных», из них 14 получили название «наиважнейших». Летом 1929 г. прозвучал лозунг «Пятилетку – в четыре года!». Но даже эту цель решено было превзойти. На XVI съезде ВКП(б) летом 1930 г. Сталин утверждал, что по целому ряду отраслей (нефтяная, электротехническая и т. д.) пятилетка будет выполнена в 2,5–3 года.

Именно 1930 г. – первая половина 1931 г. стали для промышленности временем отчаянного штурма с помощью военно-коммунистических методов. Шла речь об отмирании денег, о переходе к прямому безденежному распределению продуктов. Введение карточек представлялось как ступень на пути к социализму.

Между тем сверхнапряжение вело к ломке всей системы управления, постоянным сбоям в производстве, а массовые аресты специалистов и приток необученных рабочих – к росту аварий, которые в большинстве объявлялись «вылазками классового врага». Темпы развития с 23,7 % в 1928–1929 г. упали до 5 % в 1933 г. Как и в аграрной политике, руководство было вынуждено несколько отступить: подчеркивалась роль материального стимулирования, возникло движение хозрасчетных бригад и т. д. Но это были лишь коррективы прежней основной линии: форсированное наращивание тяжелой промышленности, расширение капитального строительства. При этом эксплуатировался энтузиазм миллионов людей, искренне веривших в возможность одним рывком достичь прекрасного будущего. Ради этого люди часто не щадили ни самих себя, ни своих близких. Трагическое противоречие того времени состояло в том, что на сооружении Магнитки, Кузнецка, Комсомольска-на-Амуре и других крупнейших стройках рядом с тысячами людей, охваченных энтузиазмом создания нового общества, трудились подневольные переселенцы и заключенные.

Всенародным бедствием стал голод 1933 г. На Украине, в Узбекистане и в Поволжье, на Южном Урале и Северном Кавказе погибло несколько миллионов человек. Причиной этого стало изъятие зерна и скота по приказу руководства страны во второй половине 1932 г. Причем выручка от экспорта хлеба в голодном 1933 г. уступала доходам от продажи нефтепродуктов и лесоматериалов, составляя лишь 8 % от общей выручки и практически равняясь сумме, полученной от экспорта мехов и пушнины. А в хлебородных районах умирали люди.

Покупательная способность рубля в первой половине 1932 г. снизилась на 60 % сравнительно с началом пятилетки. Рыночные цены в 1933 г. были выше государственных в 12–15 раз.

Все эти жертвы, добровольные и вынужденные, которые требовались от деревни и города, во многом оказались напрасными. В условиях нарушения диспропорций, нереальных заданий, отсутствия подготовленных кадров промышленность не могла эффективно использовать те средства, которые перекачивались на ее развитие. В результате первая пятилетка была фактически провалена по всем основным показателям (табл. 1, 2, 3).

Таблица 1

Общие показатели плана первой пятилетки и ее выполнения, %

Таблица 2

Промышленность в первой пятилетке

Таблица 3

Сельское хозяйство в первой пятилетке

В этих условиях руководство страны было вынуждено пересмотреть если не политику в целом, то темпы ее осуществления. Резко были снижены первоначальные задания второй пятилетки, намеченные XVII партконференцией в феврале 1932 г. На XVII съезде партии в феврале 1934 г. ряд выступавших говорили о необходимости отказаться от излишне централизованного планирования, предоставления местам большей самостоятельности, возможности реализовывать продукцию по ценам рынка. На пленуме ЦК в ноябре 1934 г. речь шла о роли хозрасчета, отказа от чрезвычайных методов управления экономикой. Ряд ученых связывают тогдашнюю ситуацию с возможностью поворота к «неонэпу». И хотя в преамбуле резолюции XVII съезда ВКП(б) «О втором пятилетнем плане развития народного хозяйства СССР» сохранялись иллюзорные формулировки, что «основной политической задачей второй пятилетки является окончательная ликвидация капиталистических элементов и классов вообще… преодоление пережитков капитализма в экономике и сознании людей», «повышение уровня потребления трудящихся в 2–3 раза», «завершение реконструкции всего народного хозяйства», вторая пятилетка оказалась более реалистичной по размерам плановых заданий.

Серьезную роль в улучшении обстановки в народном хозяйстве сыграло стахановское движение. Его символическим началом стал рекорд, установленный 31 августа 1935 г. шахтером Алексеем Стахановым на шахте «Центральная-Ирмино». В ночную смену он, работая с двумя крепильщиками, впервые вырубил 102 т угля вместо 7 т, выполнив 14,5 нормы. Наряду с А.Г. Стахановым широко известны стали имена кузнеца А.Х. Бусыгина, ткачих Е.В. и М.И. Виноградовых, фрезеровщика И.И. Гудова, машиниста П.Ф. Кривоноса и др. Стахановское движение основывалось на сочетании новой технологии труда и «неограниченной сдельщины», стимулировавшей производительность труда на конкретном рабочем месте. Все вместе взятое – большая реальность заданий, внимание к технической реконструкции, стахановское движение – способствовало меньшей роли экстенсивных факторов роста. И хотя в целом вторая пятилетка также не была выполнена, динамика экономического развития улучшилась (табл. 4, 5)

Таблица 4

Общие показатели плана первой пятилетки (1933–1937)

Таблица 5

Промышленность в годы второй пятилетки (1933–1937)

При этом руководство страны вновь сознательно обманывало народ, заявляя, что пятилетка выполнена за 4 года и 3 месяца.