История России XIX–XX вв.

Каковы же результаты социально-экономического развития страны в 30-е гг.? В какой мере были достигнуты цели, провозглашенные в конце 20-30-х гг.: построить социализм «в исторически минимальные сроки», в относительно короткий срок «догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны», «обеспечить быстрый рост индустрии и вместе с тем подъем сельского хозяйства», развернуть широчайшее движение масс за культуру, преодолеть и вытеснить капиталистические элементы не только города и деревни», «окончательная ликвидация… классов вообще», полное устранение «противоположности между городом и деревней», «подъем благосостояния рабочих и крестьянских масс и при этом решительное улучшение всего жилищного дела»?

Официально утверждалось, что в СССР в основном построено социалистическое общество. В стране действительно произошли большие изменения. По объему промышленного производства СССР вышел на первое место в Европе и второе в мире. Особенно резкий скачок был сделан в энергетике и металлургии. Практически возник ряд новых отраслей: авиационная, автомобильная, алюминиевая, подшипниковая, самолето– и танкостроение и др. Хотя по важнейшим для того времени видам продуктов производство на душу населения составляло от 1/4 до 2/3 уровня передовых стран, но стадиальное различие, как отмечал Л.А. Гордон и Э.В. Клопов, было преодолено (табл. 6).

Таблица 6

Соотношение производства ряда видов продукции в СССР и крупнейших капиталистических странах

Национальный доход вырос в пять с лишним раз, валовая продукция промышленности в 6,5 раз. К 1937 г. была завершена коллективизация сельского хозяйства. Колхозы, объединившие 43 % крестьянских хозяйств и 4 тыс. совхозов, имели почти 700 тыс. тракторов, 180 тыс. комбайнов. Энерговооруженность труда, согласно официальной статистике, выросла в 3–4 раза. Но по сути индустриализация обернулась лишь развитием тяжелой промышленности. Планы роста легкой промышленности систематически не выполнялись. Механизация охватила лишь основные операции. Валовая продукция сельского хозяйства 1936–1940 гг. оставалась, в основном, на уровне 1924–1928 гг., а средняя урожайность зерновых в 1933–1937 гг. оказалась даже несколько меньше, чем в 19221928 гг. Это при том, что благоприятный в метеорологическом отношении 1937 год был наиболее урожайным за период 1921–1941 гг. При этом резко вырос управленческий аппарат экономики.

Изменился социальный состав населения страны. С 9 млн до 23 млн человек к концу 30-х гг. вырос рабочий класс, в том числе в промышленности работало около 13 млн человек. Вместе со служащими рабочие составляли уже более половины трудящегося населения. Доля занятых в сельском хозяйстве с 80 % работающего населения в 1928 г. уменьшилась до 54 % в 1940 г. Это означало, что примерно 15–20 млн человек из сельского хозяйства ушли в промышленность и другие отрасли народного хозяйства. Ценой огромных жертв советская деревня обеспечила планы индустриализации рабочей силой, техническим сырьем и необходимым минимумом продовольствия. Резко выросла товарность сельского хозяйства. Доля зерна, потребляемого вне деревни, выросла с 15 % в 1928 г. до 40 % в 1940 г., т. е. в два с половиной раза. Значительной социальной группой стала интеллигенция. Только число инженеров выросло более чем в 6 раз, почти до 300 тыс. человек. Почти в 2 раза увеличилось число городского населения.

Индустриализация требовала обученного, подготовленного работника. И здесь в 30-е гг. тоже произошли значительные перемены. К концу второй пятилетки почти полностью была ликвидирована неграмотность, а к 1938 г. более 8 % рабочих имели образование 7 классов и выше. Причем уровень образования был тесно связан с технической оснащенностью отрасли. Во многих рабочих квартирах появились книги. Эту тягу рабочих к знаниям ярко выразил А.Х. Бусыгин. В конце 1935 г. он говорил: «Я ведь малограмотный… только недавно, месяца два тому назад, первую книжку прочел – сказки Пушкина. Очень они мне понравились. Только, правду сказать, трудно мне дается чтение. А учиться очень хочется». Одновременно была искренняя вера в то, что культурными высотами можно овладеть таким же решительным штурмом. На том же совещании стахановцев шахтер Артюхов с гордостью сообщил о наличии у него пианино, а на вопрос Г.К. Орджоникидзе: «Умеешь играть?» – ответил со всем энтузиазмом 30-х гг.: «Пока не умею, но заверяю любимого наркома, что раз уголь умею рубить, то научусь и играть».

В таком энтузиазме не было бы большой беды, если бы руководство страны не подыгрывало подобным настроениям, провозглашая «походы ударников» в литературу, искусство и науку. Бюрократическая система главное внимание придавала цифровым показателям, в том числе и в области культуры. Печать сообщала о росте количества научных учреждений по сравнению с 1913 г. и числа научных работников в несколько раз. Действительно, в эти годы в советской науке работают выдающиеся ученые и инженеры И.П. Бардин, В.И. Вернадский, А.В. Винтер, Г.О. Графтио, А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, Е.В. Тарле и др. Крупнейшие фундаментальные работы велись в физико-техническом институте в Ленинграде, в 1934 г. возникла комиссия телемеханики и автоматики. Но общий уровень подготовки специалистов, особенно в начале 30-х гг., стремительно снижался. На подготовку одного специалиста расходовалось в 3–4 раза меньше средств, чем до революции. В условиях массовых репрессий против старой интеллигенции в конце 20-х – начале 30-х гг. упор был сделан на быстрый количественный рост инженерно-технических кадров при снижении и так невысоких требований (отмена дипломных проектов и работ, сокращение срока обучения, преобладание вечерней и заочной формы обучения). В Ленинграде к началу 30-х гг. из вузов было отчислено до 20 % профессоров и преподавателей. Покидают страну академики-химики В.Н. Ипатьев, А.Е. Чичибабин, физик Г.А. Гамов. И хотя к середине 30-х гг. повысились требования к студентам, закрылась часть вузов, уровень знаний даже в среде интеллигенции оставался низким. Например, журналисты новгородской газеты «Звезда» в ноябре 1937 г., отвечая на вопросы, назвали столицей Турции Софию или Будапешт, Японии – Бильбао, Румынии – Брюссель. Автором романа «Обломов» они называли Некрасова, Тургенева и Л. Толстого, а поход Наполеона на Россию относили к 1653 или 1848 г.

Несколько смягчило положение в первой половине 30-х гг. довольно широкое приглашение иностранных специалистов и стажировка части молодых инженеров в Германии, США и других странах Запада.

Если в 20-е гг. ученые призывали к обязательному учету экологических последствий тех или иных технических новшеств, то теперь среди политических деятелей существовала вера в неисчерпаемость природных ресурсов, в безусловную прогрессивность развития науки и техники.

В этих условиях экономическая наука превращалась в добросовестного комментатора партийных и государственных решений. Академик С.Г. Струмилин, зам. председателя Госплана СССР, утверждал: «Идея оздоровления жизни трудящихся путем удаления заводов подальше от жилья, ограждения их какими-либо зелеными завесами… это интеллигентски слащавая маниловщина»[54].

Происходила формализация и упрощение художественной культуры. Была предана забвению мысль В.И. Ленина, что «коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество»[55]. Руководство страны решало теперь, что из произведений искусства нужно и полезно народу. Поэтому процесс развития культуры был крайне противоречив. Впервые десятки миллионов людей разных национальностей прикоснулись к ее родникам, взяли в руки книги Пушкина, Гете, Шекспира, познакомились с эпосами народов СССР, обрели свою письменность. Общество получило «Тихий Дон» М.А. Шолохова, книги А.П. Гайдара, А.С. Макаренко, Н.А. Островского, К.А. Паустовского, А.Н. Толстого, К.И. Чуковского, стихи Б.Л. Пастернака, Т. Табидзе, Е. Чаренца, музыку С.С. Прокофьева, Д.Д. Шостаковича, А.М. Баланчивадзе; картины и скульптуры В.И. Мухиной, М.В. Нестерова, А.А. Пластова; фильмы Г.Н. и С.Д. Васильевых, А.П. Довженко; сооружения архитекторов братьев Весниных, А.В. Щусева и др.

Но одновременно подвергалось гонениям и замалчивалось творчество М.А. Булгакова, С.А. Есенина, А.П. Платонова, М. Хвылевского, О.Э. Мандельштама, живопись П.Д. Корина, К.С. Малевича и П.Н. Филонова, разрушались памятники архитектуры (храм Христа Спасителя, Сухарева башня в Москве), уничтожались тысячи церквей, искажалась история страны.

Неоднозначными были и изменения в положении широких масс, социально-экономическая политика 30-х гг. содержала элементы «бонапартизма». Нуждаясь в социальной опоре, режим должен был учитывать реальные интересы трудящихся, в первую очередь рабочего класса. Этого требовала также провозглашавшаяся верность идеалам революции и социальной справедливости, вера в их скорое воплощение. Поэтому, пусть в примитивных формах, эти меры значительным образом меняли положение рабочего класса. А поскольку во многом это делалось за счет деревни, то уход в город становился стремлением миллионов людей. Если еще весной 1928 г. насчитывалось около 1,6 млн не имеющих работы при общей численности рабочих и служащих около 12 млн, то к концу 1930 г. безработица практически была ликвидирована. Индустриализация с ее огромными масштабами и низкой производительностью труда нуждалась во всех новых и новых работниках. Росла доля женщин в общественном производстве. Новой чертой в жизни страны стало моральное стимулирование труда. Для людей того времени отличия за труд – правительственные награды, почетные грамоты, фотографии на Доске почета – играли важную роль. Отмеченные наградами гордились общественным вниманием к их работе, поскольку ничего подобного общество ранее в таких масштабах не знало.

Рабочие и служащие имели право на оплачиваемые отпуска, 7-часовой рабочий день при так называемой «непрерывке» (пять дней рабочих, шестой – выходной), оплату больничных листов, оплачиваемые отпуска по беременности и родам, пенсии по старости в ряде отраслей. Все эти изменения – бесплатность медицинского обслуживания, обязательное начальное обучение в стране и 7-классное в городах и рабочих поселках, политика льготных цен на книги, зрелища – воспринимались в массовом сознании как результат индустриализации.

Вместе с тем многие из этих прав (отпуска, выплаты по болезни, пенсии и т. п.) не имело большинство населения, прежде всего в деревне. К 1941 г. пенсии получали 4 млн человек, в том числе по возрасту лишь 200 тыс. К тому же качество социальных благ оставалось низким. Например, младенческая смертность в 1940 г. превышала уровень 1926 г. В 1940 г. на одного городского жителя приходилось 6 кв. м жилой площади, т. е. господствующим жильем стала коммунальная квартира. Большая часть жилья в стране не имела элементарных удобств. Крайне невысоким оставался и уровень материального благосостояния. Особенно тяжелыми были годы первой пятилетки. В 1929 г. в стране была введена карточная система. Но она обеспечивала лишь часть населения, прежде всего городское. Так, в 1930 г. хлебные карточки получали 26 млн, в 1939 г. – более 40 млн человек, т. е. четверть населения страны. Количество имеющих карточки на другие продукты и товары было значительно меньше: на мясо – 6,5 млн, на масло – 3,2 млн. Государственные розничные цены к 1940 г. превышали уровень 1928 г. в 6–7 раз, в том числе на хлеб – в 11 раз, сливочное масло – в 7 раз, сахар – в 6 раз и т. д.

Лишь с 1935 г. начинается постепенное улучшение. Отменяются карточки сначала на хлеб, затем на другие продовольственные товары. В 1936 г. отменяются карточки на промышленные товары. К 1940 г. уровень жизни возвращается к исходному 1928 г. Но расходы на питание остаются крайне высокими.

Лучше цифр о реальной жизни многих советских людей могут сказать строчки из писем 1937 г. Сталину и Калинину. Из Нечерноземья России, с Волги, из Сибири писали одно и то же: «в колхозах… во всем печальная картина, особенно если сравнить с годами нэпа», «с коллективизацией все богатство провалилось, как сквозь землю», «много колхозников живут полуголодными и голодными», «у нас совершенно хлеба нет», «уже нет терпения», «нужно… добросовестно оценивать труд колхозника», «ходим около магазинов продуктовых и промтоварных… да облизываемся… так как не на что покупать-то».

Подведем итоги. За 10–12 лет в стране была создана мощная тяжелая промышленность с высоким военным-потенциалом. Вместе с тем СССР осталась в целом аграрно-индустриальной страной. Удельный вес промышленности превзошел, долю сельского хозяйства в национальном доходе лишь к концу 50-х гг. Миллионы людей впервые получили определенные социальные блага, закрепленные в Конституции 1936 г.

Значительно расширился доступ к знаниям и культуре. Причем Конституция 1936 г. сняла существовавшие социальные ограничения для так называемых «нетрудовых элементов». Но интересы конкретной личности были подчинены задачам наращивания мощи государства. Стремительный рост городского населения, рабочего класса сопровождался раскрестьяниванием деревни. Естественные сами по себе, эти процессы оказались резко сжатыми во времени и велись грубыми, беспощадными методами, без необходимой заботы о сохранении народных обычаев, об органичном сочетании лучших черт промышленной цивилизации с традиционной культурой народа. Поэтому ряд исследователей считают возможным характеризовать социально-экономическую систему 30-х гг. как государственный социализм, отягощенный политикой репрессий.

Сегодня в нашем обществе дискутируется вопрос о цене «большого скачка» 30-х гг. Некоторые историки и публицисты считают, что все огромные жертвы были оправданы в конечном счете необходимостью укрепления обороноспособности страны. Они утверждают, что без промышленности, созданной в эти годы, была бы невозможна победа в Великой Отечественной войне. Их оппоненты напоминают, что страдания многих миллионов людей в обществе, провозгласившем идеалы равенства и социальной справедливости, не могут быть оправданы. К тому же к концу 1941 г. страна потеряла около половины промышленного потенциала, что во многом обесценило напряжение 30-х гг. В целом, по их мнению, с конца 20-х гг. страна повернула на тупиковый в конечном счете путь развития, хотя и дававший кратковременный выигрыш в отдельных отраслях производства.