Война и революция в России

Ближе к вечеру 23 ноября 1916 года я прибыл на железнодорожную станцию Могилев. В первую очередь я отправился к генералу Алексееву, но от его супруги, вызванной к нему по причине болезни, узнал, что он плохо себя чувствует; она просила меня не переутомлять генерала. В результате мое посещение продлилось не более трех минут.

Позднее по телефону из губернаторского дома мне сообщили, что царь примет меня перед обедом. В указанный час я вошел в приемную, где в ожидании прибытия царя уже собралось около двадцати человек, среди которых находились офицеры высокого ранга из иностранных миссий. Однако моего старого знакомого, генерала Уотерса, среди них не оказалось; его заменил генерал сэр Джон Хенбри Вильямс, с которым мне в будущем предстояло неоднократно вести беседы на весьма серьезные темы.

Первым человеком, чье присутствие здесь меня изумило, был генерал Жилинский, который, как я думал, должен был находиться в Главной квартире французской армии. Появление Жилинского объяснялось тем, что незадолго до болезни генерала Алексеева его отозвали из Франции под благовидным предлогом необходимости сделать личный доклад о работе его миссии, однако в действительности это было сделано для его замены. Жилинский не получил пока аудиенции у царя. Вскоре дверь в кабинет его величества отворилась и меня попросили войти. После первых слов приветствия я посчитал своим долгом заверить царя, что назначение в Ставку стало для меня полной неожиданностью; что в новой должности я сконцентрирую все силы своего ума и воли на наилучшем выполнении доверенной мне трудной задачи. Я попросил государя верить, что всегда, при всех условиях, мной будет двигать единственное стремление – принести наибольшую пользу моему царю и Отечеству. Далее я сказал его величеству, что не честолюбив и всю жизнь руководствовался вполне определенными убеждениями, от которых никогда не отступал и впредь отступать не собираюсь, и что первейшие из моих принципов – правдивость и искренность во всех своих намерениях и действиях.

Я указал на трудности, связанные с временным назначением на столь ответственную должность, но сказал, что возьму себе за правило исполнять свои обязанности так, как если бы они были моей постоянной работой, не связывая себя безусловно планами своего предшественника. Зная, однако, генерала Алексеева, я не ожидаю, что в данном вопросе могут возникнуть серьезные неувязки. В завершение я пообещал царю быть с ним всегда откровенным и говорить ему правду – всю правду без изъятия.

Ответ его величества доказывал, что он вполне оценил все мной сказанное. Он не только согласен с изложенными мной принципами, но сам желает, чтобы я им следовал. После краткой беседы его величество вместе со мной отправился к столу. За обедом разговор, в котором приняли участие сидевшие напротив государя представители иностранных миссий, носил общий характер; говорили преимущественно по-французски; его величество был очень оживлен. По левую руку от него, на обычном месте цесаревича, сидел старейший из иностранных представителей, бельгийский генерал граф Риккель. Министр Императорского двора граф Фредерикс в тот момент в Могилеве отсутствовал, и его место занял генерал-адъютант Максимович[119], который во время революции 1905 года был генерал-губернатором Варшавы.

Остальных лиц из свиты царя, присутствовавших за обедом, я уже описывал в предыдущей главе.

После обеда я вернулся в здание штаба. В ожидании отъезда на юг генерала Алексеева я временно выбрал себе кабинетом маленькую комнату, в которой по утрам его величество принимал доклады начальника штаба и которая, за исключением этих нескольких часов, как правило, пустовала. Начиная с этого момента передо мной закрутился калейдоскоп незнакомых мне людей: некоторые приходили с докладами, другие – для того чтобы представиться. В те дни я оценил, какую неоценимую пользу принесли две недели, проведенные в Пскове, где я временно исполнял возложенные на меня обязанности главнокомандующего армиями Северного фронта. Эти две недели дали мне более глубокое представление о работе штабов высшего уровня и Генерального штаба в Петрограде, а также о функционировании центральных правительственных учреждений в столице, с которыми главнокомандующим фронтами часто приходилось иметь дело. Естественно, каждый новый посетитель не только докладывал мне, выполнением какого конкретного задания он занят в настоящий момент, но и знакомил меня с общим характером порученной ему работы.

Ближайшим сотрудником генерала Алексеева по вопросам разработки стратегических операций был генерал-квартирмейстер Пустовойтенко[120], вместе с которым генерал Алексеев служил с самого начала войны.

Но еще при нашей первой встрече генерал Алексеев сообщил мне, что на тот случай, если я сочту нужным выбрать себе другого помощника, он уже испросил высочайшего одобрения на назначение генерала Пустовойтенко начальником какой-либо дивизии. Далее генерал Алексеев заметил, что я, по всей вероятности, захочу иметь в качестве своего основного сотрудника бывшего начальника штаба 6-го корпуса, а в настоящее время – начальника штаба Особой армии генерал-майора Алексеева. Я не возразил своему предшественнику; тем не менее такая замена не входила в мои намерения. Одновременное удаление меня самого и генерал-майора Алексеева из Особой армии, за действия которой я так или иначе чувствовал себя в ответе, слишком сильно расстроило бы нормальный ход штабной работы и жизнь армии. Кроме того, я предполагал назначить на пост генерал-квартирмейстера штаба Ставки человека, который мог бы после моего ухода продолжить работу с генералом Алексеевым. Что же касается моего начальника штаба генерал-майора Алексеева, то в этом отношении у меня не могло быть никакой уверенности, поскольку генерал Алексеев был с ним совершенно незнаком.

В этот и в последующие дни я приступил к ознакомлению со всеми направлениями работы Ставки, которые требовали указаний, распоряжений или разрешения начальника штаба. Один только список начальников отдельных направлений занимал целые страницы, так как начальник штаба должен был не только руководить стратегическими операциями армии, но также проводить в ней необходимые преобразования и реформы. Более того, в его обязанности входило управление железными дорогами в районах, занятых армией и ее базами снабжения. При переброске войск из одной армии в другую все военные перевозки велись исключительно по этой железнодорожной сети. Начальник штаба должен был руководить работой интендантских служб в той части, где это касалось распределения запасов по отдельным фронтам. Он также занимался выработкой принципов распределения артиллерийской техники и пунктов формирования новых артиллерийских частей. По этим вопросам ему приходилось иметь дело с генерал-инспектором артиллерии великим князем Сергеем Михайловичем[121], который, будучи по закону непосредственно подчинен Верховному главнокомандующему, очень редко консультировался по вопросам своей деятельности с его величеством.

При существовавшем положении начальник штаба также должен был направлять действия полевого атамана всех казачьих войск великого князя Бориса Владимировича[122], руководить тыловыми учреждениями авиации и заниматься ее снабжением, которое зависело от великого князя Александра Михайловича[123].

Не меньшую важность имели инженерный и медицинский департаменты и, наконец, все вопросы, имевшие отношение к дипломатической и гражданской канцеляриям. Через эти отделения штаба проходили все дела и велись сношения с различными министерствами, в первую очередь – с Министерством иностранных дел; в отдельных экстренных случаях приходилось связываться напрямую с иностранными правительствами.

Я не стану перечислять остальных лиц и учреждения, с которыми приходилось иметь дело начальнику штаба; сюда относились прямые контакты с главами зарубежных миссий. Чтобы получить исчерпывающее представление о его обязанностях, следует добавить ко всему уже упомянутому значительное число людей, ежедневно приходивших на прием к начальнику штаба, а также тех, кто приезжал в Ставку по делам службы или по вопросам отчасти личного характера. Естественно, среди всех этих лиц наиболее важные и продолжительные разговоры велись с министрами, приезжавшими на доклад к царю. Знакомясь с людьми и работой и зная характер генерала Алексеева, который лично занимался вопросами, которые с успехом могли решить его сотрудники, я понял, почему постепенно и незаметно подкравшаяся болезнь может окончательно подорвать его здоровье.

Имелось множество дел, выполнение которых, сопроводив общими указаниями, можно было с легкостью поручить кому-либо другому, например – заместителю начальника штаба. Однако, поскольку такой должности не существовало, я решил ее создать. Генерал Алексеев не сделал этого сам отнюдь не из желания сосредоточить в своих руках решение всех вообще, пусть даже малозначительных, вопросов, но исключительно по причине своей необыкновенной врожденной деликатности. Понимая, что на такую должность необходимо выбрать человека чрезвычайно способного, он не хотел забирать из армии полезного офицера, так как отлично знал, как трудно будет найти ему замену. Но наиболее важным соображением, повлиявшим на мое решение, была мысль о том, что неожиданная болезнь, поразившая генерала Алексеева, может настичь любого начальника, лишив его возможности продолжать свою ответственную работу. От такой непредвиденной случайности не был застрахован ни я сам, ни, в особенности, генерал Алексеев в случае его возвращения на свой пост, поскольку, по всей вероятности, силы его будут еще недостаточно восстановлены. Неоценимо важно было бы иметь рядом с начальником штаба человека, вполне способного, пусть только временно, заменить его без какого-либо ущерба для дела.

На следующее утро началась обыкновенная рутинная работа. Поначалу я очень уставал как физически, поскольку мне не хватало часов в сутках для ее выполнения, так и интеллектуально – из-за огромного объема новой информации, требовавшей освоения, и большого количества ожидавших моего решения вопросов. Разумеется, с каждым днем работать становилось легче. Назавтра, в десять часов утра я начал регулярные доклады царю. В тот день эта процедура продлилась несколько дольше обычного, поскольку, помимо зачтения в оригинале военных сводок, поступивших из всех армий, штаб-квартир, штабов фронтов и от Кавказской армии, для личного доклада царю было составлено несколько документов, касающихся событий, произошедших за время болезни Алексеева до моего прибытия в Ставку. Генерал Алексеев в течение почти целой недели ничего не докладывал императору. Это объяснялось необходимостью предоставить мне четверо суток для переезда, а также задержкой, вызванной неопределенностью при выборе временного заместителя генерала Алексеева. Насколько мне известно, мое назначение в Ставку произошло по желанию самого Алексеева.

Когда я закончил доклад, император отправился навестить больного генерала, как делал всегда с тех пор, как Алексеев не смог подняться с постели. Прежде чем войти к больному, государь поинтересовался у его супруги о ходе болезни. Ближе к концу моего доклада в сопровождении дежурного адъютанта появился цесаревич и, пока отец не освободился, дожидался на лестничной площадке, поскольку другого помещения по соседству не было.

В полдень следующего дня в большом зале здания местного окружного суда, занятого тогда различными отделениями штаб-квартиры Верховного главнокомандующего, я собрал всех без исключения работников всех служб, зависимых от начальника штаба Ставки.

Собравшихся пришлось разделить на две группы, но даже при этом каждая из них состояла примерно из пятисот человек; такое количество служащих не удивит никого из тех, кому известна численность персонала, работавшего в Главных квартирах наших союзников. Я намеревался собрать всех своих сотрудников и подчиненных, оторвав их на время от дел, вместо того чтобы обходить все помещения штаба, поскольку только таким образом я мог в немногих словах объяснить им свое понимание штабной работы, в особенности – в военное время. Я попросил их прежде всего руководствоваться пониманием того, что штаб существует для армии, а не армия для штаба; только в этом и заключается единственное оправдание его существования и сравнительно большой численности военнослужащих, призванных в нем работать.

Кроме того, я просил их никогда не забывать, что за мертвыми бумагами, с которыми им приходится сталкиваться, скрываются реальные дела живых людей, чьи действия и самые жизни всецело зависят от той добросовестности, с которой хороший работник подходит к выполнению всякой доверенной ему задачи. Я еще напомнил им, что во время войны за случайные ошибки очень часто приходится оплачивать человеческой кровью, и, какой бы мелкой и незначительной ни была работа, доверенная скромному и старательному работнику, ее результат может в конечном счете оказать огромное влияние на общие действия всей нашей армии. Почти то же самое, хотя, вероятно, в иных выражениях, я высказал собранию чинов Управления военных сообщений Ставки, прибавив только, что их работа осложняется тем, что они должны работать в тесном контакте с другим ведомством – Министерством путей сообщения. Если в мирное время так называемое rivalite de metier – профессиональное соперничество – и трения между различными организациями дают плачевные результаты, то проявление чего-либо подобного во время войны становится преступлением, заслуживающим самого серьезного осуждения с точки зрения нравственных норм.