История XX века: Россия – Запад – Восток

Темпы восстановления промышленности и всей экономики были чрезвычайно высоки. Они позволили уже в 1928 г. достичь в основном довоенного уровня производства.

Это было сопоставимо с другими воюющими державами, хотя масштаб разрухи в России был на порядок больше. (Германская промышленность в 1928 г. впервые превысила довоенный уровень производства. Гораздо менее разоренная Франция сумела восстановить экономику в середине 1920-х гг.)

Резко вырос и уровень жизни. Крестьяне стали лучше, чем до революции, питаться. Потребление мяса на душу населения в деревне выросло более чем вдвое по сравнению с 1917 г. Недовольство крестьян вызывал главным образом растущий «товарный голод». (Дефицит промышленных товаров для населения в первом полугодии 1926/27 хозяйственного года составлял 220 млн руб., а в первом полугодии 1927/28 г. – 500 млн руб.) Жизненный уровень, реальная зарплата рабочих тоже быстро росли, но оставались ниже, чем до 1914 г. (Только на частных предприятиях рабочие получали больше, чем до революции.) Бедственной была ситуация с жильем. Нередко на рабочего приходилось по 1,8–5 м жилой площади, многие не имели не только своего угла, но даже собственной кровати. Сложное материальное положение вынуждало советских рабочих бастовать, невзирая на угрозу репрессий. Лишь в 1926 г. состоялись 873 забастовки, в которых участвовало более 105 тыс. человек.

Таким образом, нэп позволил в короткие сроки – уже к концу 1920-х гг. – восстановить в основном экономику и резко поднять уровень жизни населения.

Платой за это послужило быстрое расслоение населения. Если в годы военного коммунизма безработица была практически ликвидирована, то с 1921 г. она стала быстро расти. К 1923 г. число безработных, зарегистрированных на биржах труда, превысило 0,6 млн, а к апрелю 1928 г. – 1,6 млн человек. Основным источником безработицы в СССР, в отличие от западных стран, являлось сельское население. С другой стороны, быстро росла и новая буржуазия – кулаки и нэпманы. На 1928 г. советская статистика насчитала таковых 6,8 млн человек. (Тем самым по сравнению с 1913 г. статистика фиксировала убыль «эксплуататорских классов» в 15,3 млн человек.) Расслоение общества и рост новой буржуазии усиливали социальную напряженность и создавали угрозу размывания социальной базы большевистского режима.

Еще одной проблемой стала непоследовательность в проведении нового курса. Сохранялся огромный государственный сектор, который в 1925/26 г. объединял более 64 % предприятий фабрично-заводской (условно говоря, крупной) промышленности и давал до / ее валовой продукции. Частный сектор в промышленности составлял лишь 24 %. При этом производительность труда на государственных предприятиях была в целом вдвое ниже, чем на частных. Лишь в розничной торговле на долю частников даже в 1927 г. приходилось / предприятий.

Из политических соображений большевики искусственно тормозили развитие крупного, а отчасти и среднего предпринимательства, не позволяли мобилизовывать частные капиталы для развития тяжелой промышленности. Более того, под давлением властей с 1926 г. частная промышленность не только перестала расти, но и начала постепенно свертывать производство. Политическое бесправие нэпманов и отсутствие гарантий их собственности порождали неуверенность в завтрашнем дне, заставляли существенно ограничивать производственные инвестиции, создавать «кубышки» на черный день, тратить огромные деньги на взятки, а также на кутежи, что еще более увеличивало ненависть к ним большевиков и неимущих. В итоге эффективность нэповской экономики была заметно ниже, чем дореволюционной.

Это относилось и к сельскому хозяйству. Октябрьская, как до нее и Французская революция 1789–1799 гг., привела к разрушению крупных, высокопроизводительных хозяйств и господству мелкотоварного, малопродуктивного и отсталого крестьянского землевладения (в 5,5 млн хозяйств по-прежнему использовалась соха). Кроме того, стремясь не растерять свою социальную базу, власти все больше освобождали от сельскохозяйственного налога беднейшие слои (в 1922/23 г. было освобождено 3 %, а в 1927 г. – уже 35 % хозяйств) и усиливали налогообложение зажиточных крестьян. Это тормозило дальнейший рост производства, препятствовало развитию крупных товарных хозяйств. Низкая товарность, а отчасти и увеличение потребления продуктов самими крестьянами способствовали тому, что экспорт зерна, служивший важнейшим источником валюты для Советского государства, сократился в 6 раз: с 12 млн т в 1913 г. до 2 млн т в 1925/26 и 1926/27 гг. Вследствие этого многократно сократились объемы импорта, в том числе оборудования, необходимого для модернизации промышленности.

Курс на автаркическое развитие (строительство социализма в одной, отдельно взятой стране), ограничение предпринимательства и монополия государства на внешнюю торговлю привели к изменению структуры экономики. В 1928 г. промышленность, сельское хозяйство, транспорт достигли довоенного уровня, а объем торговли не превышал 40 % прежних показателей. (Если в 1913 г. товарный экспорт и импорт составляли в сумме 21 % валового национального продукта России, то в 1928 г. – 6 % ВНП.)

Отказ Советского государства от выплаты долгов царского правительства и компенсаций за национализированную иностранную собственность препятствовал притоку зарубежных капиталов, а ведь они являлись одним из ключевых факторов развития дореволюционной экономики. С начала 1920-х гг. начали создаваться иностранные концессии, но широкого развития они не получили. В 1927 г. их было лишь 65. За исключением нескольких горнодобывающих предприятий, размер концессий был невелик, и существенного влияния на развитие экономики они не оказывали.

Экономический рост в годы нэпа носил восстановительный характер. Во многом этим и объяснялись его высокие темпы. Однако по мере восстановления экономики они неизбежно снижались. Поскольку на широкий приток иностранного капитала большевистские власти рассчитывать не могли, а частные инвестиции в крупную, а отчасти и в среднюю промышленность искусственно блокировались ими, все явственнее становилась нехватка капиталов, особенно для развития тяжелой промышленности. Чтобы осуществить индустриализацию, приходилось все шире привлекать государственные ресурсы. Это вело к расстройству финансовой системы, макроэкономическим диспропорциям. К концу 1920-х гг. вновь стала быстро расти денежная эмиссия и, как следствие, инфляция. Из-за трудностей с хлебозаготовками и слухов о войне розничные цены на продовольствие в частной торговле в 1926/27 г. выросли на 40 %, а на следующий год – почти на 120 %. При этом дефицит продовольствия и промышленных товаров лишь нарастал.

В целом по мере восстановления народного хозяйства обострялись противоречия между рыночной в основе экономикой, требовавшей гарантий собственности и предсказуемой экономической политики, и монополизированной большевиками политической системой, по-прежнему нацеленной на строительство социализма и непосредственное управление экономикой; между нехваткой капиталов и стремлением властей к форсированной индустриализации.