Массовая коллективизация
Она была начата в 1929 г. и сопровождалась заготовительной кампанией. Несмотря на отнюдь не лучший урожай, государство получило, а фактически реквизировало примерно в 1,6 раза больше зерна, чем в предшествующие годы. В результате невиданного насилия над крестьянами, мобилизации в деревню десятков тысяч городских активистов, шумной пропагандистской кампании темпы коллективизации нарастали. В декабре 1929 г. сталинское руководство объявило о переходе от ограничения кулачества к его ликвидации как класса. «Кулаков» арестовывали и высылали в Сибирь (в лучшем случае переселяли на другие, малоудобные или необрабатываемые земли), их имущество конфисковавылось и передавалось колхозам и беднякам-активистам. Главной целью этой кампании являлась не столько ликвидация «последнего эксплуататорского класса», сколько оказание нажима на деревню с целью заставить крестьян – под угрозой раскулачивания – вступать в колхозы. Кулаками объявлялись не только зажиточные крестьяне, но и середняки. В некоторых районах раскулачиванию подверглось до / середняков. Случалось, что и бедные крестьяне, не желавшие вступать в колхозы или артели, объявлялись «подкулачниками», «кулацкими подголосками» или «врагами советской власти» и тоже подвергались репрессиям.
В результате массированного государственного насилия доля коллективизированных хозяйств выросла с 7 % в октябре 1929 г. до почти 59 % к марту 1930 г. Параллельно с коллективизацией переизбирались сельсоветы, ликвидировались рынки и закрывались церкви. В ответ заполыхали крестьянские восстания. Произошло примерно 14 тыс. массовых крестьянских выступлений, в которых участвовало более 3 млн человек. Для их подавления использовались не только силы ОГПУ, но порой и части Рабоче-крестьянской красной армии. Распространенной формой пассивного сопротивления крестьян стал массовый забой скота, чтобы не отдавать его в колхоз. В 1929/30 г. поголовье крупного рогатого скота сократилось почти на 15 млн голов, свиней – на /. Это, в свою очередь, побуждало большевиков еще более наращивать темпы коллективизации деревни.
Вместе с тем, чтобы сбить волну крестьянских восстаний, грозивших перекинуться на преимущественно крестьянскую по своему составу армию, Сталин в марте 1930 г. вынужден был притормозить темпы коллективизации и осудить «перегибы» в колхозном движении, свалив всю вину за них на местные власти. Временное ослабление нажима на деревню и растерянность местных партийных и советских органов (добросовестно пытавшихся выполнять директивы центра, но оказавшихся виновными в «перегибах») привели к тому, что уже в марте 1930 г. из колхозов вышло 5 млн человек. К июлю 1930 г. доля коллективизированных хозяйств снизилась почти втрое – до 21 %. Однако вскоре кампания по коллективизации вновь активизировалась. К июлю 1931 г. доля коллективизированных хозяйств вернулась к уровню начала марта 1930 г., а к 1935 г. коллективизация была в основном завершена.
Сопровождавшая коллективизацию кампания хлебозаготовок 1930/31 г. дала государству 22 млн т зерна – примерно вдвое больше, чем в последние годы нэпа. Выкачать из деревни такое количества хлеба позволили не столько благоприятные погодные условия 1930 г., обеспечившие 20 % рост урожая, сколько колоссальное изъятие хлеба из колхозов. В 1931 г. урожай был существенно ниже, чем в 1930 г., – 69 млн т вместо 83,5 млн т. Но благодаря беспрецедентному нажиму государства объем хлебозаготовок вырос по сравнению с предыдущим годом. У колхозов изымали до трети урожая, а в некоторых районах, особенно на Украине, Северном Кавказе, Нижней Волге, – 40 % и более. Порой выгребали даже семенной хлеб. Столь существенное изъятие продуктов (в годы нэпа крестьяне продавали максимум 15–20 % урожая, остальное шло на потребление и семена) угрожало голодом и подрывало производство. Тем не менее план хлебозаготовок на 1932 г. был существенно повышен.
Чтобы подкрепить его политически и «приструнить» колхозников, не проявлявших, по мнению Сталина, должной сознательности, в августе 1932 г. был принят Закон об охране социалистической собственности, так называемый закон о пяти колосках. За хищение колхозного имущества вводился расстрел с конфискацией всего имущества (при смягчающих обстоятельствах – 10 лет заключения с конфискацией). Уже через полгода по этому закону было осуждено 103 тыс. человек, из них более 6 тыс. расстреляно. В совхозах и машинно-тракторных станциях были созданы чрезвычайные органы – политотделы, следившие за неукоснительным проведением «партийной линии». Чтобы лишить крестьян свободы передвижения, возможности массового бегства в города и установить над всем населением жесткий административный контроль, в 1932–1933 гг. была введена паспортная система. Колхозникам паспортов не выдавали, они могли их получить только с разрешения начальства.
Стремление властей выполнить план хлебозаготовок во что бы то ни стало, выгребая подчистую колхозные амбары и расплачиваясь с колхозами по ценам в 8—10 раз ниже рыночных, привело к страшному голоду 1932–1933 гг. «Голодомор» охватил Украину, Северный Кавказ, Поволжье, Казахстан и привел к гибели, по оценкам, от 7,2 до 10,8 млн человек. При этом государство не только не помогало голодающим, но продолжало экспортировать зерно и не выпускало крестьян из голодающих деревень в города. Публично же заявлялось, что никакого голода в СССР нет.
Человеческие и материальные потери в годы коллективизации были сопоставимы с потерями России в Гражданскую войну и многократно превосходили потери страны в годы Первой мировой войны. Было раскулачено от 5 до 6 млн человек. Учитывая арестованных, расстрелянных крестьян и погибших от «голодомора», жертвами сталинской коллективизации стали, по-видимому, 13–16 млн крестьян. Даже Сталин, явно незаинтересованный в оглашении истинной цены коллективизации, в порыве откровенности позднее признался У. Черчиллю, что она обошлась в 10 млн человек.
Производство продовольствия на душу населения в 1926–1939 гг. уменьшилось примерно на 15 %. Только за 1929–1932 гг. поголовье лошадей и крупного рогатого скота сократилось на /, свиней – в 2 раза, овец и коз – в 2,5 раза. Даже в относительно благоприятном 1935 г., несмотря на рост посевных площадей, производство зерна снизилось на 15 % по сравнению с последними годами нэпа, продукции животноводства – примерно на 40 %. Уровень 1928 г. в основном был достигнут лишь через 10 лет – в 1937 г., и то далеко не во всем. Производство зерновых на душу населения, составлявшее в 1913 г. 727 кг, снизилось до 422 кг в 1929 г. и 448 кг в 1939 г. Дореволюционного показателя советскому сельскому хозяйству удалось достичь лишь в 1950– 1960-е гг.
Однако сталинский режим не считался с потерями. Ему нужно было прежде всего создать надежный канал перекачки ресурсов из деревни на финансирование индустриализации, а также установить жесткий политико-административный контроль над крестьянством. С этими задачами – ценой невиданных жертв и разорения деревни – большевики справились. В том же 1935 г. государство смогло изъять у крестьян до 45 % всей сельскохозяйственной продукции – примерно втрое больше, чем в 1928 г. Заготовки зерна многократно выросли, а государственные закупочные цены были существенно, порой в несколько раз ниже себестоимости. Тем не менее хлебный экспорт хотя и превышал по большей части нэповские показатели (составляя в 1930 г. – 4,8 млн, в 1931 г. – 5,2 млн, в 1932 г. – 1,8 млн т), но значительно уступал уровню 1913 г. (12 млн т).
Таким образом, путем небывалого насилия, используя отсутствие в деревне частной собственности на землю и неизжитые общинные традиции, сталинскому руководству удалось загнать крестьян в колхозы. Лишив их свободы передвижения (через введение паспортной системы) и заставив работать в колхозах, почти не получая вознаграждения, большевики получили ресурсы для форсированной индустриализации и создания колоссального по своим масштабам госаппарата. Платой за это явились не только невиданные людские и материальные потери, но и, по сути, вторичное закрепощение крестьянства. (Кстати, экспорт сельскохозяйственных продуктов, несмотря на крайне низкий уровень жизни населения, являлся особенностью экономики многих традиционных обществ, в том числе и в Восточной Европе в XVI–XVII вв.) Именно с того времени стимулы саморазвития деревни были подорваны, началась ее деградация и «раскрестьянивание»: крестьяне превращались в бесправных «поденщиков», работающих на земле по принуждению. Постоянным – на всю последующую советскую историю – признаком городской жизни стал дефицит продуктов питания, тех или иных предметов потребления и острейший «жилищный вопрос» в городах.
